Автор: Silent Whisper
Бета: Нет
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Персонажи: Америка/Украина, Россия, Беларусь, фанонная Одесса, остальные - фоном
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Романтика, Ангст, Психология, Hurt/comfort, AU
Предупреждения: OOC, ОМП, ОЖП
Размер: Миди
Кол-во частей: 10
Статус: закончен
Описание: Украина ушла из Советского Союза. Как это было? Что происходило дальше? И какими были отношения этой страны с другими? Я постаралась отобразить это, как я это представляю.
Публикация на других ресурсах: Если захотите где-то выложить (но это врятли), сообщите пожалуйста мне и оставте шапку.
Примечания автора: Я постаралась в некотором роде сохранить историческую ценность этого аниме. Но так же, так сказать, заглянула в будущее в отношении стран, как я это представляю. Фанфик разношерстый, автор и сам не знает какая глава какой получиться) Так что, решайте, стоит ли читать такой кошмар.
читать дальшеТеперь каждый сам за себя
Ольга вместе с младшими братом и сестрой сидела в гостиной их общего поместья. Погода сегодня была явно не для прогулок и всем троим пришлось сидеть дома, развлекая себя, кто как умел. За окном размеренно стучал дождь, огромными каплями разбиваясь о подоконник. Не смотря на отнюдь не позднее время, небо уже приобрело тёмно-синий оттенок и засверкало холодным светом некоторых звёзд. Затянутое тяжелыми, будто свинцовыми тучами, оно печально взирало на настрадавшуюся за последнее время землю. А в гостиной в камине весело полыхал огонь, отбрасывая на стены причудливые тени и сверкая алыми искрами.
Это был один из первых дней, когда Ольга, Иван и Наташа могли спокойно сидеть, кто в кресле, кто на диване и полусонно разглядывать помещение и собеседников, не готовясь вскочить в любой момент по звонку телефона, что бы узнать о новых военных действиях. Ещё совсем недавно закончилась война… Ещё так свежи в памяти ужасные, заставляющие мимо вольно вздрогнуть даже Брагинского воспоминания.
Вторая мировая…
Каждый из троих отчётливо помнил каждый день, каждую стычку… И Ольга никак не могла забыть, как рано утром, но наиболее часто ещё и ночью, Иван вставал, разбуженный устрашающими звуками взрывов. Никто никогда не знал, где будет следующий. И это было наиболее пугающе. Небо было затянуто кроваво-красными облаками, а в полях вспыхивали поминутно оранжевые вспышки, забирая жизни сотен и тысяч. Цвета войны: желтый – цвет страха, красный – цвет крови и чёрный – цвет смерти… И начиная с 1941 Украина, Беларусь и Россия их ненавидели.
Неожиданность – вот что удавалось противнику наилучше. И именно это заставляло Ивана вставать в любое время суток, не выспавшись. Он начинал поспешно одеваться, торопливо застёгивая непослушные пуговицы. А разбуженные шумом и льющимся из коридора в их комнаты светом, Ольга и Наташа, уставшие, сонные и встревоженные, шли проводить брата. Может, они видят его последний раз.
Иван надевал свой плащ, который он считал счастливым, а Украина трясущимися руками завязывала на его шее подаренный шарф. Беларусь хватала старшего брата за рукав, вглядываясь в его лицо красными от слёз и недосыпов глазами. Брагинский отвечал на это кривой улыбкой и дежурной фразой: «Всё буде в порядке». А Ольга, не выдерживая, отворачивалась, поспешно вытирая бегущие по щекам слёзы. И так больно было его отпускать. И так страшно было оставаться одной.
Но ведь она старше всех и должна была заботиться о двоих других. Наташа была ещё совсем маленькой и нуждалась в поддержке и опеке. А Иван… Иван всегда был более самостоятельным. Казалось, это он был главой семьи, самым старшим…
А всё, что могла сделать Украина, это когда брат уходил, уложить младшую сестру спать, а самой идти в свою комнату и, опускаясь на колени перед иконами, молится. Хоть бы он не погиб… И слёзы не прекращались от тоски, от неизвестности, от безысходности. Ольга ощущала всю боль своего народа, но ей оставалось лишь наедятся на Брагинского, который был куда сильнее её.
Но было время, когда, не выдержав, она надела военный мундир и вместе с братом отправилась на поле боя. И именно это заставило её ненавидеть войну всем своим существом. Во время стычки она не сделала почти ничего, она не совсем понимала, что происходит и видела лишь яркие вспышки, за которыми следовали оглушительные звуки взрывов и выстрелов. Война – это гроза. Всепоглощающая и нещадная.
Находясь в сердце стычки, Украина ещё более отчётливо чувствовала боль своего народа, давно потерянную в глубине души надежду на победу и обжигающие дорожки слёз на щеках женщин. И крики… Крики о помощи, крики ненависти, крики потерянного счастья. И это убивало изнутри. Только тогда Ольга поняла, что терпел Иван, что он умалчивал столько времени и почему возвращался настолько разбитым, даже после побед.
Этот ужас продолжался очень долго, просто невыносимо долго. Битвы, стычки, смерти сливались в бесконечность и прокручивались по кругу, замыкая двух девушек и парня в кольцо войны. Не давай выбраться, проиграть или победить. Они были словно в кандалах, которые ни снять, ни уничтожить. Только отдать ключи в руки врага. Но Россия не позволит. Умрут все, но Союз выживет, останется целым и могущественным.
Америка, Англия и другие не познали тех потерь, того полного истощения, что потерпели Украина, Беларусь и Россия. Именно им досталось наибольше, но и именно им победа казалась наиболее сладкой и долгожданной.
В один вечер Иван пришел совсем другой. Всё такой же уставший, потрепанный и неизменно раненый, но…
На его губах сияла измученная улыбка. И она сказала всё. Беларусь, громко выкрикнув «Победа!», подбежала к брату и, обняв его за шею, прижалась крепче, всё так же тихо повторяя «Победили…победили…»
А Ольга осталась стоять в стороне, получив непонимающий взгляд Брагинского. И именно в этот момент, ободряюще кивнув России, Украина поняла, что что-то изменилось. Ничего уже не будет так, как прежде. Эта война сплотила их, объединила в одно целое. Но этот союз был искусственным. И она только тогда поняла, ощутила ту пропасть между ними, что раньше скрывалась всё за тем же алым небом и вспышками взрывов. Неизвестно, кто из троих изменился, кто остался прежним, но теперь они не так похожи. Теперь каждый сам за себя…
Вот и хорошо...
Мерный стук капель о подоконник. Одновременно успокаивает и раздражает. А по телу от воспоминаний пробегает ледяная волна, намеренно не обращая внимания на огонь в камине.
Тихое потрескивание дерева одним лишь своим звучанием согревает, дарит ощущение уюта, но Ольге почему-то холодно. Она зябко ёжится и обхватывает себя руками, в безуспешных попытках подарить себе чувство защищенности.
Вот сидит Иван в соседнем кресле. До него несколько шагов, а, кажется, что целая пропасть. Он безразлично сверлит глазами белоснежный потолок, почти не мигая. Да, они отдалились. Даже обожающая Брагинского Наталья, сейчас сидит не по обыкновению у него на коленях, а развернувшись к брату спиной, с деланным интересом разглядывая статуэтки на камине.
Украинка тяжело вздохнула и поднялась со своего места.
— Иван, Наташа, я уже пойду спать, — тихо произнесла Ольга, опустив глаза в пол. Неприятно ощущать их взгляды, устремлённые на неё. Неприятно читать сочащееся сквозь них равнодушие. Неприятно…
— Так рано? – слегка приоткрыл бывшие ранее закрытыми глаза Россия и взглянул на сестру. Его взгляд пугал. Взгляд цвета Сибири.
— Да что-то я немного устала сегодня, — вяло улыбнулась Ремёзина и поспешно вышла из комнаты, прикрыв дверь.
Оказавшись в коридоре, она резко выдохнула, устало прикрыв глаза. Уже было не просто больно видеть родных людей такими. Теперь было страшно. Но теперь уже всё. Она решила.
А из гостиной, словно напоминая о чём-то, заставляя сомневаться, лился свет, образовывая на полу яркую полосу. Из комнаты вдруг послышался голос Орловской:
— Ваня, какая-то она странная была сегодня. Всё время молчала, не улыбалась. Да и этот ранний уход… Ты слышал?! Она назвала тебя «Иван»! Никогда такого от Оли не слышала.
— Не бери в голову Наташа. Ты слишком мнительная и подозрительная, — на выдохе произнёс Брагинский и опять утомленно откинулся на спинку кресла, положив ладонь на глаза. Он устал. Просто устал от вечных неожиданностей, от резких перемен. Хочется постоянства, а оно вечно ускользает, подобно миражу, не желая оставаться в его доме.
— Ну-ну, — неопределённо протянула в ответ Орловская и вновь отвернулась от брата.
Он не хотел её слушать, не хотел разрушать свою хрупкую иллюзию счастья. Но когда-то и она будет разбита, подобно вазе, которую кто-то неосторожный столкнул со стола.
Ольга, стоя за дверью, прислонившись спиной к стене, горько улыбнулась. Наташа. Она всегда любила Ваню больше, чем её и доверяла ему слепо. Ремёзину же она всегда в чём-то подозревала, относилась к ней с некой осторожностью. Украинка никогда не могла этого понять. А теперь осознала. Белоруска ведь была права, не веря ей.
Подавив порыв расплакаться, Ольга медленно направилась наверх к своей комнате. Ступеньки мелькали перед глазами, но их всё равно оставалось неисчислимое количество. Ноги устали, а руки сами тянулись к поручням. Хотелось почувствовать хоть какую-то опору, а то создавалось впечатление, что девушка сейчас упадёт.
Несколько шагов по коридору второго этажа казались какими-то неестественными, нереальными. Но дойдя до двери, Ремёзина решительно открыла ее, уже четко понимая, что менять своего решения не собирается. Окинув свою комнату беглым взглядом, Ольга переступила порог.
Окно в помещении было открыто, и все бумаги валялись по полу. Ветер колыхнул занавески и прошелся морозным воздухом по лице украинки. Та лишь рукавом рубашки вытерла слезы, что мешали видеть, размывая всё перед глазами. Сделав неуверенный шаг, она подошла к шкафу и слегка дрогнувшей рукой открыла его настежь.
Ну вот. Как последняя воришка, а не хозяйка дома. Ещё один всхлип, но уже предвещающий бурю и Ремёзина с неким раздражением выбросила все свои вещи на пол.
Пройдя по ним, абсолютно не обращая внимания ни на их важность, ни на стоимость, она вытянула небольшую дорожную сумку из дальнего угла. Поспешно сбросив самую необходимою одежду в неё, Ольга подскочила к книжному шкафу. Отсчитав третью полку снизу, девушка достала оттуда книгу в древней и ветхой обложке. Надпись на ней была истёртая и ели виднелась богатая позолота в названии, но украинка безошибочно знала, что за рукопись она достала. На слегка выцветшем переплёте красовалось покрытое пылью заглавие «Киевская Русь». Мимолётная улыбка озарила лицо девушки, и новая порция слёз хлынула из глаз. Но это уже была не обида, а раскаяние.
« — Прости, мама. Надеюсь, ты меня не осуждаешь. Им так будет лучше. Наташенька ко мне совсем не привязана, а для Вани я всего лишь обуза. Вместо двоих он должен заботиться ещё и обо мне. А я, как старшая сестра, вместо того, что бы быть главой, опекуном семьи, лишь сижу на шее младшего брата…»
По комнате пронесся шелест перелистывающихся страниц. Судорожно вспоминая что-то, Ольга переворачивала листы, бережно касаясь каждого, проводя по написанных от руки строчкам и шепча что-то. Наконец найдя то, что ей нужно, украинка достала из книги конверт, в котором хранились деньги. Она скопила их для себя. Сделав это, девушка уже хотела поставить фолиант обратно, но с минуту поколебавшись, бросила его в сумку. Поспешно застегнув молнию и надев ещё новый плащ, она остановилась посередине комнаты.
Ветер всё так же заставлял занавески колыхаться, делая из них какое-то очень странное привидение. За окном стучал дождь, навевая тоску, а в зеркале отображалась странная химера. Бледная, с красными глазами и подрагивающими губами девушка. Она почему-то выглядела отнюдь не несчастной, а какой-то испуганной, абсолютно не понимавшей, что происходит.
Ольга отвернулась от отображения. Эта комната служила ей домом около нескольких столетий, и покидать её было сложно, непривычно, даже как-то неправильно. Каждая маленькая вещичка напоминала о том или ином событии, о детстве, о двух родных людях, что сейчас сидели в гостиной, даже и не подозревая, что собирается сделать их сестра. Вот и хорошо…
Ольга схватила вещи и буквально слетела по ступенькам вниз на первый этаж, а потом из дома, хлопнув входной дверью. Она уже даже не беспокоилась, что её могут заметить, услышать. Она решила. И даже уговоры любимого младшего братика уже не помогут.
Дождь хлынул с новой силой, будто специально. Похоже, и он осуждал Ремёзину, хотел заставить её одуматься, вернутся. Но что украинке сейчас дождь? Впервые в жизни она «проявила характер», сделала что-то по собственному желанию, так, как считала нужным и отнюдь не собиралась отступать. Она перешла черту необратимости, ступив за порог поместья. Её, Наташи и Вани особняка. Нет, теперь только их собственного.
Дорога превратилась в грязный горный поток, намачивая ноги так, что ботинки начали постепенно наполняться водой. Холодно. И страшно. Она одна. А ведь раньше она не уходила так далеко от дома без Брагинского. С ним было так безопасно, спокойно. Но теперь она бредёт по этой тропе в гордом одиночестве, оставив брата в теплой и сухой гостиной. Вот и хорошо…
Пусть льёт дождь, пусть немеют от холода и усталости ноги, пусть уставшие убеждать небеса взывают к ней последними раскатами грома и вспышками молнии, пусть… Ей уже всё равно. Уйдя, она оборвала уже такую хрупкую нить связи с братом и сестрой, и было больно. Чего-то не хватало. Но она не хотела ничего возвращать. Эта пустота будет заполнена чем-то другим, она начинает новую жизнь!
Ещё одна вспышка молнии, последний раскат грома. Вот и хорошо…
К черту никому не нужна.
Долгие скитания не принесли ничего, кроме усталости. Ольга устала. Просто устала от безучастно взирающего неба, от холодной, отчужденной земли и совсем не родного, отталкивающего моря. Если она слишком долго находилась у него, губы ставали противно солеными, словно от слёз. И ей, правда, хотелось плакать.
Она не слышала ничего из того, что говорил ей Польша или другие о том, что Иван её ищет, волнуется. Она знала одно: она и не пряталась…
На долгое время она остановилась в старом месте. В особняке её, России и Белоруссии матери – Киевской Руси.
Добраться до него было трудно. Дорога поросла терновником и высокой травой. Кое-где виднелись чёрные, пробуждающие аппетит ягоды ежевики. Деревья разрослись, но некоторые засохли. Древние каменные стены поместья поросли мхом и плесенью, отталкивая аурой древности. Заброшенной древности…
В целом, поместье выглядело просто жалко. Войдя внутрь, Ольга лишь поморщилась. Нет, не от отвращения, а от злости. Непреодолимой, жгучей обиды на тех, кто уничтожил её мать. Это они убили Киевскую Русь – величайшую страну, они виноваты в том, что украинка всю свою жизнь провела в жилище Польши, который был раньше куда более жестоким, чем сейчас.
Переборов силу потока внезапно нахлынувших воспоминаний, Ремёзина переступила порог огромной залы. И тут же, как в сказке, вместо ободранных гобеленовых обоев, изувеченного временем паркета, тускло-серого потолка, усеянного паутиной трещин, перед ней предстал древний, роскошный холл. Огромная люстра засияла яркими огоньками свечей, занавески вновь приняли благородный бордовый оттенок, а на позолоченном троне, что возвышался над полом, сидела её мать – Киевская Русь. Гордая осанка, светло-русые волосы, заплетённые в косу, живые карие глаза и слегка смуглая кожа. Так же, Ольга. Но Княгиня Ольга.
А вдоль стен, будто из света свечей, появлялись длинные столы, проседающие под щедрыми угощениями. Подобно миражам, в зале начали появляться фигуры в роскошных одеяниях. Зазвучала музыка – весёлая, заводная. Вероятно, гусли.
Но вдруг, Ольга очнулась. Все стало таким же мёртвым, холодным, опустевшим, а по её щекам опять текли слёзы, которые она уже начала ненавидеть. Слёзы скорби, горечи за прошлым. И никто не мог с ней этого разделить. Никто бы её в этом не понял. Ни Иван, ни Наташа.
А Франция, Польша, Литва. А что они? А им всё равно…
Франциск, бесспорно, знал Киевскую Русь. Один из его владык имел в женах Анну, дочь Ярослава, Великого князя *. И Феликс её знал, и Торис. Оба они были искушены желанием подчинить её себе, захватить, оккупировать территорию.
Да, она была лакомым кусочком. Была. И это слово врезалось в память и подобно осколкам путешествовало по крови, въедаясь в сердце и лёгкие.
А кто она, Украина? Да кто теперь знает такую Ольгу Ремёзину?! Да на кой чёрт она хоть кому-то нужна?!
И от этих мыслей перехватывает дыхание, начинают дрожать губы, пальцы нервно теребят ворот рубашки. Но ничего не помогает успокоить ужас. Зачем она ушла от Ивана? Хотела стать самостоятельной? Да она же не выживет одна!
И тихий всхлип в пустом зале звучит оглушительно громко, разносясь по помещению эхом, отталкиваясь от стен и заполняя всю комнату своим звучанием. Безнадёжным и полным отчаяния.
Но она решила. Горькая усмешка змейкой пробегает по губам. Никогда она раньше не была так тверда в своих намерениях. Но она уже не отступит. Слишком поздно. Возвращаться нужно было тогда, когда она ещё и не подозревала о том, что Ивану она нужна так же, как и всем остальным.
Ну и пусть. Она выживет. И в ответ на эту мысль по залу проносится едкий истерический смешок. Такой несвойственный Ольге Ремёзиной, такой подходящий Украине – независимому государству.
Разомкнув окоченевшие от холода пальцы, Ольга позволила сумке выскользнуть из её руки на пыльный пол. Первым делом она затопила камин и бросила несколько сухих веток в печку. До того времени, как у неё появятся средства, что бы Иван позволил ей пользоваться своим драгоценным газом, пройдёт ещё много времени. Но мало, для того, что бы Ольга пошла на встречу сама, а не послала своего лидера. Нет, она больше не хочет видеть Брагинского. Своей бездушной, угрожающей улыбкой он добьет ее, а она хочет жить.
— Ну, вот и порядок, — деловито протянула Ремёзина, ощущая, как по телу распространяется ели ощутимое тепло от огня. Пора за работу. Украинка сбрасывает изрядно потрепанный, изношенный и насквозь промокший плащ и берёт его уже, как половую тряпку.
Много месяцев труда, бессонных ночей, и Ольга достигла того, чего хотела. В поместье относительный порядок, двор приведён в надлежащий вид, фруктовые деревья в саду уже дают урожай, а огород в этом году засажен овощами и зерновыми. Ремёзина счастлива, дела идут вполне хорошо, территории в её власти огромные и ценные. И всего этого она добилась сама. Но она по прежнему к чёрту никому не нужна.
*Ярослав Мудрый (1019 – 1054) – Русский князь, правивший после своего отца Владимира Великого. Ярослава ещё называли «тестем Европы». Анна Русская или Анна Киевская, как её потом начали называть во Франции, была дочерью Ярослава Мудрого. Она вышла замуж за короля Франции Генриха I.
Решительный шаг
В уютный кабинет сквозь открытое окно лился солнечный свет. Пробежав змейкой по полу, одинокий лучик удобно умостился на дверце деревянного шкафа, что стоял у противоположной стены. Увидев, что в помещении ничто не мешает свободному перемещению и размеренному полёту пылинок в воздухе, остальные солнечные зайчики резво запрыгнули, кто куда мог, и комната покрылась световыми пятнами. Выглядело весьма забавно, и любой другой, увидев эту картину, расплылся бы в широкой умиротворённой улыбке от уха до уха, но сидящая в этом кабинете девушка лишь раздраженно нахмурилась, выражая своё недовольство развитием событий и слегка нервно вскочила со своего кресла. Торопливыми шагами подойдя к окну, она задёрнула тяжелые портьеры и резко выдохнула, увидев, как испуганные лучики поспешно упрыгивают сквозь узкую щель, в которой ели виднелось окно. А за ним залитая солнцем улица, приветствующая многочисленных прохожих освежающим ветерком и успокаивающим шелестом ещё молодой листвы.
Девушка отвернула от окна и аккуратно заправила мешающую прядку светло-русых волос, поправив обруч нежно-голубого цвета. Медленно, словно пытаясь растянуть этот момент, она подошла к столу, за которым ещё недавно так спокойно сидела и провела рукой по слегка неровной и грубоватой поверхности дубового стола. В ответ на это действие, возмущённые нарушением их спокойствия пылинки, взмыли вверх, раздосадовано кружась над полом и сожалея, что их прогнали с прошлого места.
Уголки губ девушки слегка поднялись вверх, но тут, же прозвучал стук в дверь, и улыбка превратилась в утомлённую гримасу
— Да? – раздраженно протянула хозяйка кабинета, удобно усаживаясь на своём стуле и ставя локоть на стол, собравшись, видимо, подпереть щёку ладонью. Дверь противно скрипнула и отворилась, пропуская внутрь невысокого парня.
— А, Оля, вот ты где! Чего это ты тут заперлась? У тебя в доме тихо, как в гробу! Я-то уже подумал, что ты тут, типа, померла со скуки, — самоуверенная ухмылка, копна светлых волос, довольно странная одежда и развязная манера речи выдавала Лукашевича с головой. Ремёзина тяжело вздохнула и прикрыла глаза. Ну вот только этого шумного типчика ей сейчас не хватало.
— С чем пожаловал, Феликс?
— О, ты как всегда не в настроении…
— Может чаю или кофе? – всё тем же безразличным голосом перебила девушка гостя, но в её глазах уже плескалось недовольство.
— Не утруждай себя. Я же, типа, вежливый, не заставлю даму быть у меня на побегушках, — ещё шире ухмыляясь, протянул поляк, закидывая ногу на ногу.
О, как же Ольге сейчас хотелось схватить этого напыщенного парня за волосы и, типа, ударить пару раз лбом об стол. Может, хоть что-то бы понял. А потом напомнить, как с 1349 по 1657 год она была у него на побегушках. Исполняла обязанности уборщицы, посудомойки и кухарки. И он ещё смеет…
— Да ладно тебе, не кипятись так. Я же пришел к тебе, как это у тебя здесь говорят? А, с хлебом-солью!
— У меня это говорят, когда встречают гостей и… В общем не важно. Ну, так чего ты хочешь? – уже нахмурилась Ремезина, так как видела, что Лукашевич начинает юлить. Тот лишь хмыкнул и демонстративно-манерным жестом вытащил из внутреннего кармана пиджака вчетверо сложенную бумажку.
— Вижу, ты не настроена на длительные беседы. Ну и ладно. Вот, взгляни, — поляк положил тот самый лист на стол перед украинкой, предварительно развернув его.
Ольга смерила парня подозрительным взглядом, но тут, же опустила глаза на печатные строчки. С минуту в полной тишине девушка вчитывалась в документ, и лицо её бледнело.
В кабинете повисло неловкое молчание, и было слышно тиканье часов и легкий шум с улицы.
Закончив изучать лист, Ремёзина подняла полные злости глаза на Феликса и, опёршись руками о стол, резко выпрямилась, гордо вскинув голову.
— Лукашевич, ты хоть сам понимаешь, о чем ты просишь? – сощурив глаза, почти прошипела украинка.
— Да ты это, типа, не парься. Тебе же лучше будет. Брагинский не позволит тебе так долго оставаться свободной и вот так задерживать долги. А я тебе предлагаю реальную помощь, — лучезарно улыбнулся поляк, пожимая плечами, будто совсем не понимая, чем он вызвал такую злость у собеседницы.
— Объединиться?! Ты предлагаешь мне объединиться?! Да ещё и на таких условиях! Ты думаешь, я совсем не учусь на своих ошибках? – на повышенных тонах, отчаянно жестикулируя, произнесла Ольга.
— А что тут такого? Ты долго не продержишься одна…
— Пошел вон из моего кабинета! И не появляйся мне на глаза ближайшие несколько месяцев! – перебив Лукашевича, выкрикнула Ремёзина и жестом указала на дверь. От сильных эмоций она тяжело дышала и никак не могла прийти в себя.
— Ты же пожалеешь потом… — хмыкнул Феликс, словно сообщая общеизвестный факт.
— Вон, — отчеканила украинка, опустив глаза в пол, что бы не видеть поляка, ведь она могла и сорваться.
Она прекрасно понимала, что он был прав, но на такой шаг не пошла бы и в худшем положении. Полностью объединить Украину и Польшу! Нет, ну вы слышали?! Создать аналог Речи Посполита*, лишь за исключением Литвы! На что он надеялся, идя к ней с таким предложением? На то, что она в безвыходной ситуации готова на всё?
Ольга задумалась, от чего между бровями у неё залегла морщинка. А ведь ситуация была и правда безвыходная. Долги с Россией переходили всякие нормы, экономика в стране пострадала настолько, что на её восстановление уйдут годы. Ей бесспорно нужна протекция со стороны более сильного государства с более стабильным положением вещей, ведь Брагинский её просто раздавит. Ремезина тяжело вздохнула. Эту ситуацию она уже обдумывала миллионы раз, но так и не нашла правильного решения.
Руки уже начали дрожать от волнения, а глаза наполнялись влагой. Украина может просто исчезнуть, испариться, будто её и не было, а она бессильна. Абсолютно ничего не способна предпринять.
И вдруг Ольга что-то вспомнила, испугано вздрогнув. Есть выход. Кто знает, правильный ли, но единственный кажущийся приемлемым. Придя в себя, Ремёзина подскочила к столу и вытащила первую полку, что была полностью завалена бумагами, папками и различными документами. Не обращая внимания ни на что, тем более, на такую вещь, как порядок, украинка принялась рыться в этом завале, выбрасывая на пол ненужное ей. И вот, наконец, нашла.
На самом дне лежал документ. Видно, что напечатанный совсем недавно, но оказавшийся так далеко. Девушка вздрогнула и в нерешительности прикусила губу. Она колебалась, стоит ли идти на такой отчаянный шаг. Но вспомнив недавно ушедшего Лукашевича, она торопливо вытащила лист на стол и, взяв ручку, перекинув при этом подставку, размашисто расписалась в нужной графе.
Только после этого, поняв, что она сделала, Ольга зажала рот ладонью и положила голову на стол возле документа, закрыв глаза, что бы не видеть наспех поставленной подписи, что перечёркивала всё, что было раньше. И плечи Ремёзиной задрожали от беззвучных рыданий.
*Речь Посполитая – объединённое государство что существовало с 1569 по 1795 и в состав которой входило Польское королевство, Великое Княжество Литовское и земли Украины.
Наконец-то решилась
Тихое гудение мотора, какая-то безумно надоевшая мелодрама по телевизору и не редкие вопросы Одессы, сидящей рядом, немного напрягали. Но Ольга продолжала сидеть спокойно, откинувшись на спинку кресла и закрыв уставшие глаза. За окном мелькали облака, изредка сменяя уже надоевшую лазурь неба.
Софья внезапно начала тормошить Ремёзину, вцепившись в плечё и пытаясь её что-то сказать. Вначале украинка не реагировала, силясь ухватиться за ускользающую сонливость, но одесситка была непреклонна.
— Ради Бога, Софья, ну что тебе? – убито протянула Ольга, ели открыв отвыкшие от света глаза и тихо простонала, сделав неосторожную потугу сесть. Мышцы от долгого перелёта затекли и сейчас начали невыносимо противно ныть.
— Между прочим, мы уже на месте, — совсем не обидевшись, задорно произнесла девушка и вскочила со своего места. Забрав с полки обе сумки: и свою, и Ремёзиной, она бодро зашагала к двери из салона, будто не несла никакого груза в руках. Ещё раз, поразившись силе и жизнерадостности Одессы, украинка медленно поплелась вслед за ней, хмурясь от мрачных мыслей.
Ольга поднесла вспотевшую от волнения и жаркой погоды ладонь к кнопке звонка и неуверенно надавила. Послышалась быстрая и весёлая мелодия, которую Софья потом ещё долго напевала, чем доводила Украину до бешенства. За дверью послышались торопливые шаги, и вскоре на пороге появился хозяин дома. Блондинистые волосы сумбурно уложены, теплая фирменная куртка осталась сегодня в шкафу, учитывая знойную погоду, новенькие джинсы уже были усеяны мелкими пятнышками предположительно кетчупа, а на губах играла задорная улыбка.
Увидев, кто к нему пожаловал, парень застыл на пороге, слегка округлив глаза, но тут, же опомнился.
— Эм, Ольга? – запнувшись, спросил хозяин дома.
— Здравствуй Альфред. Прости, что я так неожиданно, но…
— Да ладно тебе! Заходи, не стой на пороге! А ты…?
— София, — лучезарно улыбнулась одесситка и, вложив в рукопожатие всю свою искренность, чуть не переломала американцу все пальцы.
— Альфред, очень приятно. Проходите, — парень отошел, пропуская девушек в дом. Вежливо предложив гостьям помочь, ссылаясь на свою геройскую силу, Джонс отобрал у них сумки, о чём потом пожалел и всю дорогу от прихожей до гостиной, ели волоча этот багаж, удивлялся совсем не женской силе жительницы юга Украины.
— Ой, какой интересный! Только немного на утопленника похож. А кто это? – восхищённо залепетала одесситка, в ту же минуту как узрела инопланетянина.
— Это Тони. Он пришелец. Тони, принеси колы. Оля, я надеюсь, ты не против? – спросил американец, обернувшись к девушке. Она была слишком молчалива, что было несвойственно ей.
— Я не против. Наоборот, я буду очень благодарна. В это время года слишком жарко, — устало протянула украинка, обмахиваясь какой-то книгой, которую не выпускала из рук по пути из самолёта, используя её, как веер.
— Ты садись, не стой, — неловко улыбнулся парень, видя как тяжело стоять Ремезиной и сам сел в кресло напротив.
Ольга, совершенно обессиленная, опустилась в мягкое кресло, но тут, же в напряжении вцепилась ладонями в ручки.
— Что-то случилось? – поправив съехавшие на нос очки, осведомился американец.
— Я… В общем, Альфред, я пришла к тебе по очень важному поводу…
— Ты как всегда по делу, — расплылся в улыбке Джонс, — Ну и ладно, выкладывай!
С минуту поколебавшись, Ольга, бросив беглый взгляд на собеседника, вытащила из сумки какой-то документ, бережно упакованный в файл и спрятанный в папку и, рывком наклонившись, почти, что бросила его на стол. Проделав это, она с заметным облегчением откинулась в кресле и выдохнула.
Альфред, по-прежнему ничего не поняв из данной ситуации, взял лист в руки и его глаза забегали по немногочисленным строчкам. По прочтению, выражение его лица стало достаточно неоднозначным: смесь радости, растерянности, облегчения…
— Хорошо, что ты наконец-то решилась! – расплылся в блаженной улыбке Джонс и, встав на ноги, протянул руку девушке, желая закрепить их союз.
Украинка так же вяло улыбнулась в ответ и, поднявшись с кресла, чуть заметно дрожа, пожала американцу руку.
— Но как, же тебя Брагинский в НАТО отпустил? – хмыкнул парень, продолжая сверлить Ремезину взглядом. Но его вопрос произвёл на девушку совсем не то впечатление, которого он ожидал. Альфред думал, будет вспышка гнева и презрительные слова в адрес младшего брата. Но не в силах больше сдерживать себя, Ольга, вцепившись руками в футболку американца и, уткнувшись лицом ему в грудь, расплакалась, что-то пытаясь сказать. Джонс был ошеломлён до такой степени, что не мог даже пошевелиться и, лишь не зная, что ему делать, так как не имел опыта в таких ситуациях, приобнял девушку за плечи.
— А мы тут колу принесли! — весело протянула вошедшая в комнату Одесса. Её реплика осталась без внимания, но это совсем не удивило Софию, когда она увидела сцену, разворачивающуюся в гостиной и до боли напоминавшую ту, что была в той, же мелодраме, которая так надоела Ремезиной за перелёт. Не желая мешать столь романтическому, по её мнению, моменту, одесситка направилась обратно на кухню, шепнув рядом идущему инопланетянину: «Пойдём, Тони, мы лишнее. Ничего, нам больше достанется!»
Приход Софии не был замечен ни девушкой, ни парнем. Украинка казалось, застыла в такой позе, и лишь Джонс изредка неуверенно поглаживал Ольгу по волосам, пытаясь успокоить. Женские слёзы его, увы, не привлекали и даже пугали. С ними герой был не в состоянии справиться.
— Понимаешь, Альфред, я ведь последняя сволочь! Я же их бросила. Представляешь? Я, самая старшая, бросила брата и сестру которые несомненно нуждаются в моей поддержке, опеке. Они ведь ещё совсем маленькие! Я же неблагодарная тварь! Иван содержал меня, а я его предала и… — речь Ольги была сбивчивая и прерывалась всхлипами. Она сильнее сжимала футболку Джонса, ища у него защиты. Воспользуйся он сейчас ситуацией, Украина стала бы территорией США, одним из штатов.
— Успокойся, слышишь? Я не умею прекращать женские истерики, но будь уверена, на этом список того, что я не умею, кончается! – вспылил американец и встряхнул Ремезину за плечи, пытаясь привести её в себя.
— Но я…
— Чёрт возьми! Ты имеешь право жить своей жизнью! Подумай, в конце концов, о себе! Я знаю, что такое быть подвластным кому-либо и знаю, что такое после этого почувствовать свободу!
Ольга с огромной благодарностью взглянула на парня, рукой вытерла слёзы, которые впрочем, уже почти высохли и неприятно стягивали кожу лица, и попыталась улыбнуться. Получилось не совсем радостно, но первый шаг к улучшению настроения был сделан.
— Спасибо тебе, Альфред. Ты…ты, правда, мне очень помог. Ты так много для меня сделал… — начала смущенно лепетать украинка, покрываясь багровой краской.
— Да ладно, это сущий пустяк! Я же герой! – широко улыбнулся Америка в своей вечной манере, разрушив всю романтичность момента. Ольга звонко рассмеялась в ответ на слова парня. В этом весь Альфред Ф. Джонс.
Был бы здесь Франция, он бы долго недоумевал глупости американца, что не воспользовался такой подходящей ситуацией. Но эту сцену посчастливилось видеть лишь Тони и Софии, которые лишь многозначительно переглянулись и угрюмо поплелись пить уже нагревшуюся вне холодильника колу. Ради чего спрашивается, они так долго подсматривали?
Необычное утро Англии
Артур Кёркленд, изменяя своим давно установленным привычкам, утром направился не в свой рабочий кабинет, а к своему бывшему подопечному. Чем было вызвано такое странное желание, не знаю ни я, ни сам Англия. Предположим, эту идею ему подали феи. Ну, или эльфы. Смотря, кому кто больше по душе.
Но одно Артур знал точно – это ни к чему хорошему не приведёт. По крайней мере, к переменам. Как минимум. Но для такой консервативной личности, как Кёркленд перемены — это уже не хорошо. Но не будем так углубляться в тонкости характера британцев.
Англия оставил легкий плащ дома, но все, же не решился не взять с собой зонтик. Он прекрасно знал климат своей страны.
Потратив около пяти часов на дорогу, так как погода была «лётная», что опять же таки поразило Артура с его устоявшимся мнением о должной погоде в это время года, англичанин добрался, наконец, до дома Америки.
Учитывая разницу во времени в пять часов, Кёркленд рассчитал, что в девять часов утра Джонс должен ещё спать сном героя и, поэтому без зазрений совести и лишних колебаний, открыл дверь своим ключом, который был у него ещё со времён «зависимости» Альфреда.
Двери неприятно скрипнули, когда их попытались открыть, и Артур поставил в уме галочку напротив ещё одной причины, опираясь на которую, он мог начать нравоучения Америки. Но это в перспективе.
Итак, англичанин уже направился на второй этаж, где собственно и находилась комната Джонса, что бы разбудить этого безответственного и легкомысленного оболтуса, прочитав ещё одну нотацию, что нужно вставать рано, что бы успеть сделать многое за день. Но когда Кёркленд уже занёс ногу над первой ступенькой лестницы, ведущей на второй этаж, и уже схватился за поручень, что бы помочь себе подниматься, что тут говорить – годы уже не те, он услышал из кухни звон кастрюль и чьи-то шаги, а затем и тихое напевание какой-то странной незнакомой мелодии. Это окончательно разбило все хрупкие надежды Артура на нормальное утро.
Во-первых, Америка не встал бы так рано, а если бы и встал, то только потому, что что-то случилось.
Во-вторых, Джонс не стал бы звенеть кастрюлями, которые ему никаким боком не могли пригодиться при приготовлении гамбургера, ведь для этого достаточно просто развернуть бумажный пакет с уже готовым фаст фудом. Соответственно на кухне находиться кто-то посторонний.
В-третьих, это не могли быть воры, ведь не смотря ни на что, в этом доме хорошая сигнализация, тем более воры не стали бы звенеть посудой. Проделав такие сложные мозговые операции в лучшем английском стиле, прямо как тот писатель детективов, тёзка Артура, Кёркленд сделал один вывод – Альфред завёл себе девушку.
Не обращая внимания на вопиющую совесть и ворчащие манеры, англичанин упрямо двинулся на кухню, желая узнать, на ком остановился выбор его бывшего горе-подопечного, а потом непременно раскритиковать его, а придирчивая британская натура найдет, за что в любом случае, он направился в соседнюю комнату, всё отчётливей слыша непрекращающийся шум и не утихающее пение. В двух шагах от заветного помещения Артур, наконец, смог разобрать несколько слов из песни, но все, же не понял их значение. Это определённо был не английский.
— Віють вітри, віють буйні,
Аж дерева гнуться:
Ой як болить моє серце,
А сльози не ллються.
Трачу літа в лютім горі
І кінця не бачу,
Тільки мені легше стане,
Як трошки поплачу! *
Теперь сомнений не оставалось – это была девушка. Голос был звонкий и высокий и казался почему-то смутно знакомым. Может, он его уже где-то слышал?
Кёркленд уверенно переступил порог кухни и тут же широко распахнул глаза, не в силах сдерживать удивление. У плиты, спиной к нему, стояла девушка. Она была ниже его где-то на голову. Незнакомка, как было сказано ранее, что-то пела на неизвестном англичанину языке и помешивала поварёшкой какую-то жидкость в огромной кастрюле.
— Кхм… — Артур демонстративно прокашлялся, желая всё же узнать, кто она. И девушка тут же среагировала. Отвлечённая внезапным звуком, она вздрогнула и тут же повернулась к Кёркленду, заставляя его вторично выпасть в осадок.
Перед ним была никто иная, как Украина. Единственное, что изменилось в ней, так это то, что светло-русые волосы отросли и доставали теперь уже до поясницы, хотя и были скреплены всё тем же небесно-голубым обручем. К тому же, Артур видел украинку раньше в деловом костюме, в привычной для неё одежде и даже в футбольной форме (Ах, вот откуда он помнит это пение!), но никогда ему не приходилось встречать старшую сестру России в американских потёртых и подранных на коленях джинсах, в белой футболке с патриотической надписью «I love Kyiv», что подтверждало то, что англичанин не сошел сума, и в забавном переднике, опять же таки в лучших традициях США.
Кёркленд не мог выдавить из себя ни звука, а вот Ольга оказалась не такой удивлённой.
— А, господин Англия! Здравствуйте! – поздоровалась она, как ни странно на чистом английском, но всё же с некоторым акцентом, — Вы немного опоздали. Собрание уже началось. Оно в кабинете Альфреда.
Украина очаровательно и дружелюбно улыбалась, отряхивая ладошки от муки. Стоп! Собрание? Опоздал? Альфред?! Похоже, Артур слишком отстал от жизни.
— Благодарю. Я…тогда пойду, — из последних сил, но соблюдая вежливый тон, протянул англичанин и поспешно скрылся за пределами кухни, тут, же почти бегом ринувшись на второй этаж. Ну…Америка! Это уже ни в какие ворота!
Последнее, что он слышал с первого этажа, было: «Одеса, принеси цибулі!», и громкий ответ на это: «Та зараз, почекай!» Но это Кёркленда сейчас не интересовало, принимая во внимание ещё и то, что он опять ничего не понял.
Казавшийся ранее длинным, коридор внезапно сократился, и вот Англия уже нервно дёргает за ручку в кабинет Америки и спокойно входит, как ни в чем не бывало и окидывает собравшихся делано незаинтересованным взглядом. На собрании присутствовали лишь Гилберт, Людвиг, Венециано, Романо, Антонио, Франциск, Феликс, Торис, Райвис, Эдуард, Меттью ну и, конечно же, Альфред, собственной геройской, ничего не скажешь, персоной, на котором англичанин и задержал взгляд.
— Здравствуйте. Америка, не хочешь объясниться?
*Украинская песня авторства Маруси Чурай, полулегендарной украинской народной певицы и поэтессы времен Хмельниччины, которая по преданию жила в Полтаве. Перевода песни на русский, к сожалению, нет. Простите за недочёт.
Вам решать
— Здравствуйте. Америка, не хочешь объясниться?
Все взгляды были устремлены на Англию, который с самым самодовольным видом стоял у двери, скрестив руки на груди и буравил Альфреда едко-насмешливым взглядом. Было заметно, как Джонс слегка вздрогнул, а лучезарная улыбка на миг померкла, но тут, же засияла с новой силой, хотя и выглядела слегка наигранной.
— Ты о чём, Англия? – вопрос сам невольно сорвался с губ, прерывая повисшую в кабинете неловкую и какую-то напряженную тишину.
— Как это о чём, Америка? Ты не хочешь объяснить, почему я не знаю о собрании, о котором мне постфактум сообщает стоящая в твоей кухне Украина? – терпение Артура медленно иссякало, уступая место раздражению, и щёки окрасил багрянец недовольства. Но окинув присутствующих взглядом, Кёркленд остался доволен. Похоже, судя по реакции стран, о нахождении Ольги в доме Альфреда ещё не знал никто.
— Эм…Украина? Это такая светловолосая девушка, сестра России с большой…? – начал было вспоминать Ремёзину Италия, удивлённо хлопая большими медово-карими глазами, но договорить столь невежливую фразу не дал ему рядом сидящий Людвиг, громко прокашлявшись. Феличиано на удивление быстро сообразил, в чем его ошибка и, смутившись, умолк. Все взгляды вновь устремились на Джонса, который уже справился с первой неловкостью и удивлением и был уже готов отвечать на вопросы.
— И? – вопросительно вскинул бровь вверх Англия, ожидая ответа, и уже начиная откровенно злится из-за такой задержки.
— Собрание я назначил только сегодня утром из-за непредвиденных обстоятельств. Я предупредил об этом всех, но когда я позвонил тебе, твоя горничная сказала, что ты отправился ко мне. Твой сотовый не отвечал и мы решили просто подождать тебя, — развёл руками Америка, показывая, что Кёркленд зря только нервничал. Решил уже, наверное, что они чуть ли не войну ему собираются объявить. Выдумщик.
— Допустим, — примирительно кивнул Англия, не желая раздувать сейчас ссору, ведь его больше интересовало совсем другое, — Ну а что тут делает Украина?
— А вот это и является целью нашего собрания, — совсем несвойственно ему, серьёзно и сосредоточено кивнул Альфред, указывая бывшему опекуну на свободный стул.
— Ну? Долго ещё ты будешь молчать? Я уже устал… — начал было ворчать Пруссия, но был остановлен ощутимым толчком под рёбра от Людвига и зло зашипел на немецком какие-то ругательства.
— Я, конечно, понимаю Гилберт, что ты получил независимость от России и теперь свободен в своих действиях, но не стоит задирать тех, кто сильнее, — поучительно прошептал Крауц сидящему рядом брату, на что тот возмущённо фыркнул.
— Этот-то сильнее? – насмешливо протянул пруссак, кивая на Джонса, но Германия лишь жестом дал понять, что развивать эту дискуссию дальше не намерен.
— Вчера был подписан договор о вступлении Украины в НАТО, — изрёк Америка, усаживаясь в своё кресло за столом.
— Что? Ты, типа, совсем того? – возмущённо спросил Феликс, даже сев ровно.
— Это было не совсем правильно с вашей стороны, господин Америка, действовать без всеобщего согласия, — педантично поправил съехавшие очки Эстония.
— Да ты просто придурок! – воскликнул Романо, вспыхивая от такой несправедливости. Как это, его не спросили?
— Тише, Ловино, тише, — по-привычке принялся успокаивать разбушевавшегося Варгаса Испания, сверля американца осуждающим взглядом.
— Мы, конечно, всё понимаем, mon ami, любовь и всё такое, но ты должен был посоветоваться с нами, — укоризненно протянул Франция, закинув ногу на ногу. Теперь взгляды всех были устремлены на Франциска, который не понимал причины такого удивления, но был весьма польщён таким вниманием.
— Лю-любовь? – заикаясь, пискнул Литва, широко распахнув карие глаза от удивления. Даже спрятавшийся ранее за его спину Латвия с интересом выглянул из своего укрытия.
— Seigneur*! Ну, разве не очевидно, что эти двое без памяти любят друг друга и… — вдохновенно начал француз, но был прерван англичанином.
— Давай без подробностей, — фыркнул Артур и демонстративно поморщился.
— Любовь любовью, Альфред, но ты не имел никакого права… — начал назидательным тоном Германия, но был так, же перебит, но уже свои братом.
— Да как ты посмел не спросить у меня разрешения?! – в своей вечной манере раздраженно воскликнул Байльшмидт, угрожающе поднимаясь со своего места, но был усажен обратно на стул Людвигом.
— Америка-кун, так нельзя, — послышался тихий голосок из угла комнаты, но его обладателя никто не заметил.
— Кто здесь? – насторожено спросил Эстония, находящийся наиболее близко к тому самому углу.
— Это я, Канада, — донёсся оттуда обиженный голос Мэтью, а затем ворчание Кумадзиро.
— Да дайте же вы мне, наконец, сказать! – вспылил Джонс и стукнул по столу кулаком, заставив этим всех умолкнуть, ведь таким раздраженным американца ещё не видели, — Уговор был подписан только со стороны Украины, а моё согласие ещё не было подтверждено в письменном виде.
Все продолжали безмолвно наблюдать за Альфредом пока Артур, наконец, не спросил:
— А чем же мотивирован такой поступок?
— Ой, да что тут непонятного. Оле тотально не хватает денег, и она не может расплатиться с долгами за газ. Тем более, ей не слишком повезло с соседом и ей нужна гарантия, что ей будет оказана военная помощь, когда, типа, Россия нападёт на неё, — самодовольно хмыкнул поляк, повергнув всех в шоковое состояние такой длинной и главное полностью осмысленной речью.
— Ладно, — всё ещё ошарашено кивнул Людвиг, — Но какая нам с этого договора польза?
— Украина – одна из самых ближних к России земель. Благоприятные для сельского хозяйства, которое у нас не слишком процветает именно из-за условий, земли. К тому же, именно в Украине находятся стратегически важные точки для запуска ракет с атомными боеголовками, при случае войны с Брагинским, — закончил свою речь Джонс и обвёл присутствующих вопросительным взглядом, — Решать вам.
Ну, здравствуй, Оленька
— Твои доводы, как не странно, всё же весомые и я даже готов согласиться, — ещё сосредоточенно о чём-то думая, протянул Англия и отсутствующим взглядом смерил Америку.
— Я, в принципе, тоже не имею никаких возражений, — заметил Эстония, закрывая свою папку с какими-то документами и пряча её в чемоданчик, чувствуя, что собрание будет наконец-то закончено.
— О, я не смею препятствовать такому глубокому чувству! Тем более что это вполне оправдано, — широко ухмыльнулся Франциск и заговорщицки подмигнул Альфреду, на что Джонс лишь в полном отчаянии хлопнул себя по лбу и закатил глаза.
— Я, типа, уже давно это предлагал, — обиженно фыркнул Феликс и толкнул Литву в бок, ожидая от парня подтверждения его слов. Торис тут же начал энергично кивать.
— Я так, как Германия, — расплылся в широкой улыбке Феличиано и крепко накрепко вцепился в руку немца, трясь об неё щекой и что-то там бормоча, вгоняя этим Крауца в краску.
— Бесхребетный, — раздраженно хмыкнул Романо, одаривая этим не слишком лестным эпитетом братца, и тут же, достаточно-таки сильно, пихнул Антонио, — Эй, придурок, говори в общем, за нас двоих. Мне лень что-то решать.
Карьедо растеряно захлопал зелёными глазами, но тут, же сориентировавшись, одарил присутствующих очаровательной испанской улыбкой, от которой лицо Франции приобрело ещё более «идиотски умилённое» выражение и высказал своё мнение:
— Я не против.
— Я считаю, что это будет достаточно продуманный шаг, который не должен принести нам убыток и может даже в чём-то поспособствовать, — откашлявшись и почти оправившись от смущения, Людвиг всё-таки огласил своё решение, пытаясь всё же незаметно отодвинуть от себя Феличиано.
— Не поверите, но я «за», — самодовольно ухмыльнулся пруссак, видя, как вытягиваются лица присутствующих, — Деревенщина она, конечно, деревенщиной, но может пригодиться.
После этой фразы, Джонс почему-то стал похож на разъяренного испанского быка, но Артур, хоть и не был тореадором как Антонио, но смог утихомирить его одним лишь словом «хватит». Тон Керкленда был почему-то очень похож на тот, который он часто использовал, что бы упрекать в чём-то Альфреда, когда тот был ещё маленьким и, как не удивительно, но он подействовал, и американец, хоть и с огромным неудовольствием, все, же сел на место.
— Вам не кажется, что проголосовали ещё не все? – внезапно спросил Эстония, пристально оглядывая комнату, словно пытаясь кого-то найти.
— Да, у меня тоже такое ощущение, — внезапно подал голос Литва и так же начал вглядываться во все тёмные углы комнаты.
— Я ещё не говорил, — тихо пискнул Канада.
— Нет, вам просто показалось, — махнул рукой Кёркленд, явно недовольный тем, что совещание затянулось и всё время поглядывающий на наручные часы.
— Я…я ещё не голосовал, — вновь подал голос Мэтью, но ему опять не было дано быть услышанным, и он лишь горестно вздохнул.
— Канада, чего ты молчишь? – спросил Америка, настроение которого явно поднялось в сравнении с тем, что было в начале собрания.
— Я…«за», — слегка заикнувшись от волнения, пролепетал парень и, покраснев от обращённых на него взглядов, попытался спрятать лицо в шерсти Кумадзиро.
Только Альфред уже собирался вещать финальную речь, как послышался осторожный стук и тихий от беспокойства голос:
— Можно войти?
Страны переглянулись, словно спрашивая друг друга, стоит ли прерывать итак слишком затянувшееся собрание, но любопытство и желание узнать, кто, же там за дверью, взяло верх.
— Входите, — громко оглашая мнение абсолютно всех, провозгласил Керкленд.
Дверь тихо скрипнула, и в комнату вошла никто иная, как Украина, везя перед собой тележку с подносом и большой цветной кастрюлей на нём. Эта странная, да что там, очень странная картина, вызвала глубочайшее удивление у окружающих, и лишь Польша прервал повисшее молчание:
— Это, типа, борщ?
* * *
— Извините, конечно, что я вас прерывала, но вы, наверное, проголодались. Так долго решаете здесь что-то и совсем без перерыва. Так нельзя. Не знаю как вы, но Альфред точно не ел сегодня ещё ничего, а уже обедать пора. Так что я приготовила небольшую трапезу, — добродушно произнесла Оля, совсем не замечая вытянувшихся лиц, и продолжала разливать борщ, аромат которого уже заполнил весь кабинет и начал настойчиво щекотать выдержку парней, по тарелкам. Голод давал о себе знать и присутствующие с интересом всматривались в красную жидкость, гадая, какая же она на вкус и облизываясь, так как, по крайней мере, запах всё же был весьма аппетитным.
— Это тотально невероятно. Украина, ты и правда приготовила красный борщ? – ошарашено спросил у Ремёзиной Феликс, внимательно осматривая свою тарелку.
— Да. Кроме того, вот ещё и пампушки к нему, и сметана, — поставила угощение перед странами Ольга.
— Как всегда, очень вкусно, — довольно улыбнулся американец, уже привыкший к готовке Украины и искренне наслаждавшийся ею.
— Должен признать, неплохо, — скупо улыбнувшись, произнёс Артур и с ели уловимой завистью взглянул на девушку.
— Согласен, — лаконично ответил Крауц, бывший всегда терпимым к иностранным кухням.
— Разве там нет помидоров? – удивлённо захлопал расширившимися глазами Феличиано, уже обольстившийся красным цветом блюда и опробовавший его.
— Конечно же, нет, кретин. Там свёкла. Не все жрут тоннами ваши идиотские томаты, — сверкнул глазами Пруссия и, бормоча что-то про семейную схожесть, тихо поглощал предоставленное ему.
— Seigneur, Украина, милая моя! Почему же ты меня не предупредила, что там есть чеснок?! У меня ещё свидание сегодня! – поспешно опрыскивая всего себя духами и освежителем дыхания, прикрикнул Франциск.
— Свидание? – хмыкнул Кёркленд, смерив француза презрительным взглядом, и демонстративно сморщил нос, показывая, что запах парфюма не удовлетворяет его эстетические вкусы.
— Ох, Арти, дорогуша, не ревнуй. Это так, просто интрижка.
— Да что ты себе…
— Успокойтесь! – не слишком громко, но убедительно скомандовал Германия и Англия замолчал, но продолжал сверлить Бонфуа убийственным взглядом, на что второй одаривал его томными взорами.
— Ну, я рада, что понравилось, — довольно улыбнулась Ольга, а Торис и Феликс согласно кивнули. Они уже были привычны к украинской кухне. Как-никак, но столько лет сосуществовать вместе.
Вскоре, кто с аппетитом, кто из вежливости, но таких было меньше, а кто от голода и неимения выбора, но все съели свои порции борща и Украина уже собрала тарелки и столовые приборы. Она уже готова была покинуть комнату и дать наконец-то странам закончить совещание, но совершенно внезапно, не только для Ремёзиной, но и для всех остальных, Джонс подскочил с места и подошел к девушке. Ему не нужно было собираться с мыслями, его прямолинейность сделала своё дело.
— Оля, тебя приняли единогласно! – весело сообщил американец, окидывая стран беглым взглядом. Мало ли вдруг у кого-то ещё есть возражения…
Но, за неимением таковых, Альфред улыбнулся шире.
А у украинки просто не находилось слов. Её зрачки расширились от удивления, а нижняя губа задрожала, оповещая о рвущихся наружу эмоциях. Америка не мог сориентироваться, в чём дело, и растеряно смотрел на девушку, глаза которой уже наполнялись влагой. Джонс не мог понять, что сделал не так, а вот Пруссия недовольно закатил глаза. Уж он-то был знаком с подобными проявлениями благодарности.
Растроганная, но улыбающаяся сквозь слёзы, Ремёзина бросилась на шею Альфреду и крепко обняла его, уткнувшись лицом в его плечо и бормоча что-то несвязное, прижималась всё крепче, от чего американец багровел всё больше и больше, а глаза Француза наполнялись восхищением всё больше и больше.
— Вот она, светлая и чистая любовь… — прощебетал Бонфуа, всплеснув в ладони, на что получил неодобрительный взгляд Артура.
Германия сделал вид, что о чём-то увлечённо разговаривает с Феличиано, а вышеназванный пытался расслышать речь Украины. Такие сцены были в его вкусе. Романо всё бормотал что-то недовольно, косясь на Карьедо, который поминутно издавая тяжелые вздохи, переводил взгляд с парочки на старшего итальянца. Латвия предпочёл увлечённо рассказывать о чём-то Эстонии, а второй только этому был и рад. Подобные ситуации были не в его вкусе в отличие от Варгаса младшего. Феликс всё фыркал, а Литва обречённо приложил руку ко лбу, слыша это. Мэтью посчитал уместным остаться незаметным и опять объяснял своему медведю, которого, кстати говоря, снова неправильно назвал, кто же он – Канада – всё-таки такой.
А вот Альфред и Ольга были полностью поглощены друг другом. Сейчас для них уже никого не было в комнате, но…
— Добрый день! – вдруг прозвучал неизменно радостный, но со странным, легко узнаваемым оттенком голос Ивана Брагинского, который широко открыл дверь в кабинет и, войдя, наконец, заметил сцену посредине комнаты.
Все были повергнуты в шок, а Украина сдавлено и слегка испугано пискнув «братик», спряталась за спину Америки, вцепившись ладонями ему в плечи. Она побледнела и вся затряслась. В голубых глазах заплескалось отчаяние и стыд. Совесть начала снедать с новой силой. К горлу подкатил неприятный комок, не давая размеренно и спокойно дышать. Сердце буквально выскакивало из груди, девушка начала дрожать, а из глаз готовы уже были политься слезы. Ремёзина ещё не была готова к тому разговору, что непременно должен был состояться при этой встрече.
— Ну, здравствуй, Оленька, — как-то горько усмехнулся Россия.
Бета: Нет
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Персонажи: Америка/Украина, Россия, Беларусь, фанонная Одесса, остальные - фоном
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Романтика, Ангст, Психология, Hurt/comfort, AU
Предупреждения: OOC, ОМП, ОЖП
Размер: Миди
Кол-во частей: 10
Статус: закончен
Описание: Украина ушла из Советского Союза. Как это было? Что происходило дальше? И какими были отношения этой страны с другими? Я постаралась отобразить это, как я это представляю.
Публикация на других ресурсах: Если захотите где-то выложить (но это врятли), сообщите пожалуйста мне и оставте шапку.
Примечания автора: Я постаралась в некотором роде сохранить историческую ценность этого аниме. Но так же, так сказать, заглянула в будущее в отношении стран, как я это представляю. Фанфик разношерстый, автор и сам не знает какая глава какой получиться) Так что, решайте, стоит ли читать такой кошмар.
читать дальшеТеперь каждый сам за себя
Ольга вместе с младшими братом и сестрой сидела в гостиной их общего поместья. Погода сегодня была явно не для прогулок и всем троим пришлось сидеть дома, развлекая себя, кто как умел. За окном размеренно стучал дождь, огромными каплями разбиваясь о подоконник. Не смотря на отнюдь не позднее время, небо уже приобрело тёмно-синий оттенок и засверкало холодным светом некоторых звёзд. Затянутое тяжелыми, будто свинцовыми тучами, оно печально взирало на настрадавшуюся за последнее время землю. А в гостиной в камине весело полыхал огонь, отбрасывая на стены причудливые тени и сверкая алыми искрами.
Это был один из первых дней, когда Ольга, Иван и Наташа могли спокойно сидеть, кто в кресле, кто на диване и полусонно разглядывать помещение и собеседников, не готовясь вскочить в любой момент по звонку телефона, что бы узнать о новых военных действиях. Ещё совсем недавно закончилась война… Ещё так свежи в памяти ужасные, заставляющие мимо вольно вздрогнуть даже Брагинского воспоминания.
Вторая мировая…
Каждый из троих отчётливо помнил каждый день, каждую стычку… И Ольга никак не могла забыть, как рано утром, но наиболее часто ещё и ночью, Иван вставал, разбуженный устрашающими звуками взрывов. Никто никогда не знал, где будет следующий. И это было наиболее пугающе. Небо было затянуто кроваво-красными облаками, а в полях вспыхивали поминутно оранжевые вспышки, забирая жизни сотен и тысяч. Цвета войны: желтый – цвет страха, красный – цвет крови и чёрный – цвет смерти… И начиная с 1941 Украина, Беларусь и Россия их ненавидели.
Неожиданность – вот что удавалось противнику наилучше. И именно это заставляло Ивана вставать в любое время суток, не выспавшись. Он начинал поспешно одеваться, торопливо застёгивая непослушные пуговицы. А разбуженные шумом и льющимся из коридора в их комнаты светом, Ольга и Наташа, уставшие, сонные и встревоженные, шли проводить брата. Может, они видят его последний раз.
Иван надевал свой плащ, который он считал счастливым, а Украина трясущимися руками завязывала на его шее подаренный шарф. Беларусь хватала старшего брата за рукав, вглядываясь в его лицо красными от слёз и недосыпов глазами. Брагинский отвечал на это кривой улыбкой и дежурной фразой: «Всё буде в порядке». А Ольга, не выдерживая, отворачивалась, поспешно вытирая бегущие по щекам слёзы. И так больно было его отпускать. И так страшно было оставаться одной.
Но ведь она старше всех и должна была заботиться о двоих других. Наташа была ещё совсем маленькой и нуждалась в поддержке и опеке. А Иван… Иван всегда был более самостоятельным. Казалось, это он был главой семьи, самым старшим…
А всё, что могла сделать Украина, это когда брат уходил, уложить младшую сестру спать, а самой идти в свою комнату и, опускаясь на колени перед иконами, молится. Хоть бы он не погиб… И слёзы не прекращались от тоски, от неизвестности, от безысходности. Ольга ощущала всю боль своего народа, но ей оставалось лишь наедятся на Брагинского, который был куда сильнее её.
Но было время, когда, не выдержав, она надела военный мундир и вместе с братом отправилась на поле боя. И именно это заставило её ненавидеть войну всем своим существом. Во время стычки она не сделала почти ничего, она не совсем понимала, что происходит и видела лишь яркие вспышки, за которыми следовали оглушительные звуки взрывов и выстрелов. Война – это гроза. Всепоглощающая и нещадная.
Находясь в сердце стычки, Украина ещё более отчётливо чувствовала боль своего народа, давно потерянную в глубине души надежду на победу и обжигающие дорожки слёз на щеках женщин. И крики… Крики о помощи, крики ненависти, крики потерянного счастья. И это убивало изнутри. Только тогда Ольга поняла, что терпел Иван, что он умалчивал столько времени и почему возвращался настолько разбитым, даже после побед.
Этот ужас продолжался очень долго, просто невыносимо долго. Битвы, стычки, смерти сливались в бесконечность и прокручивались по кругу, замыкая двух девушек и парня в кольцо войны. Не давай выбраться, проиграть или победить. Они были словно в кандалах, которые ни снять, ни уничтожить. Только отдать ключи в руки врага. Но Россия не позволит. Умрут все, но Союз выживет, останется целым и могущественным.
Америка, Англия и другие не познали тех потерь, того полного истощения, что потерпели Украина, Беларусь и Россия. Именно им досталось наибольше, но и именно им победа казалась наиболее сладкой и долгожданной.
В один вечер Иван пришел совсем другой. Всё такой же уставший, потрепанный и неизменно раненый, но…
На его губах сияла измученная улыбка. И она сказала всё. Беларусь, громко выкрикнув «Победа!», подбежала к брату и, обняв его за шею, прижалась крепче, всё так же тихо повторяя «Победили…победили…»
А Ольга осталась стоять в стороне, получив непонимающий взгляд Брагинского. И именно в этот момент, ободряюще кивнув России, Украина поняла, что что-то изменилось. Ничего уже не будет так, как прежде. Эта война сплотила их, объединила в одно целое. Но этот союз был искусственным. И она только тогда поняла, ощутила ту пропасть между ними, что раньше скрывалась всё за тем же алым небом и вспышками взрывов. Неизвестно, кто из троих изменился, кто остался прежним, но теперь они не так похожи. Теперь каждый сам за себя…
Вот и хорошо...
Мерный стук капель о подоконник. Одновременно успокаивает и раздражает. А по телу от воспоминаний пробегает ледяная волна, намеренно не обращая внимания на огонь в камине.
Тихое потрескивание дерева одним лишь своим звучанием согревает, дарит ощущение уюта, но Ольге почему-то холодно. Она зябко ёжится и обхватывает себя руками, в безуспешных попытках подарить себе чувство защищенности.
Вот сидит Иван в соседнем кресле. До него несколько шагов, а, кажется, что целая пропасть. Он безразлично сверлит глазами белоснежный потолок, почти не мигая. Да, они отдалились. Даже обожающая Брагинского Наталья, сейчас сидит не по обыкновению у него на коленях, а развернувшись к брату спиной, с деланным интересом разглядывая статуэтки на камине.
Украинка тяжело вздохнула и поднялась со своего места.
— Иван, Наташа, я уже пойду спать, — тихо произнесла Ольга, опустив глаза в пол. Неприятно ощущать их взгляды, устремлённые на неё. Неприятно читать сочащееся сквозь них равнодушие. Неприятно…
— Так рано? – слегка приоткрыл бывшие ранее закрытыми глаза Россия и взглянул на сестру. Его взгляд пугал. Взгляд цвета Сибири.
— Да что-то я немного устала сегодня, — вяло улыбнулась Ремёзина и поспешно вышла из комнаты, прикрыв дверь.
Оказавшись в коридоре, она резко выдохнула, устало прикрыв глаза. Уже было не просто больно видеть родных людей такими. Теперь было страшно. Но теперь уже всё. Она решила.
А из гостиной, словно напоминая о чём-то, заставляя сомневаться, лился свет, образовывая на полу яркую полосу. Из комнаты вдруг послышался голос Орловской:
— Ваня, какая-то она странная была сегодня. Всё время молчала, не улыбалась. Да и этот ранний уход… Ты слышал?! Она назвала тебя «Иван»! Никогда такого от Оли не слышала.
— Не бери в голову Наташа. Ты слишком мнительная и подозрительная, — на выдохе произнёс Брагинский и опять утомленно откинулся на спинку кресла, положив ладонь на глаза. Он устал. Просто устал от вечных неожиданностей, от резких перемен. Хочется постоянства, а оно вечно ускользает, подобно миражу, не желая оставаться в его доме.
— Ну-ну, — неопределённо протянула в ответ Орловская и вновь отвернулась от брата.
Он не хотел её слушать, не хотел разрушать свою хрупкую иллюзию счастья. Но когда-то и она будет разбита, подобно вазе, которую кто-то неосторожный столкнул со стола.
Ольга, стоя за дверью, прислонившись спиной к стене, горько улыбнулась. Наташа. Она всегда любила Ваню больше, чем её и доверяла ему слепо. Ремёзину же она всегда в чём-то подозревала, относилась к ней с некой осторожностью. Украинка никогда не могла этого понять. А теперь осознала. Белоруска ведь была права, не веря ей.
Подавив порыв расплакаться, Ольга медленно направилась наверх к своей комнате. Ступеньки мелькали перед глазами, но их всё равно оставалось неисчислимое количество. Ноги устали, а руки сами тянулись к поручням. Хотелось почувствовать хоть какую-то опору, а то создавалось впечатление, что девушка сейчас упадёт.
Несколько шагов по коридору второго этажа казались какими-то неестественными, нереальными. Но дойдя до двери, Ремёзина решительно открыла ее, уже четко понимая, что менять своего решения не собирается. Окинув свою комнату беглым взглядом, Ольга переступила порог.
Окно в помещении было открыто, и все бумаги валялись по полу. Ветер колыхнул занавески и прошелся морозным воздухом по лице украинки. Та лишь рукавом рубашки вытерла слезы, что мешали видеть, размывая всё перед глазами. Сделав неуверенный шаг, она подошла к шкафу и слегка дрогнувшей рукой открыла его настежь.
Ну вот. Как последняя воришка, а не хозяйка дома. Ещё один всхлип, но уже предвещающий бурю и Ремёзина с неким раздражением выбросила все свои вещи на пол.
Пройдя по ним, абсолютно не обращая внимания ни на их важность, ни на стоимость, она вытянула небольшую дорожную сумку из дальнего угла. Поспешно сбросив самую необходимою одежду в неё, Ольга подскочила к книжному шкафу. Отсчитав третью полку снизу, девушка достала оттуда книгу в древней и ветхой обложке. Надпись на ней была истёртая и ели виднелась богатая позолота в названии, но украинка безошибочно знала, что за рукопись она достала. На слегка выцветшем переплёте красовалось покрытое пылью заглавие «Киевская Русь». Мимолётная улыбка озарила лицо девушки, и новая порция слёз хлынула из глаз. Но это уже была не обида, а раскаяние.
« — Прости, мама. Надеюсь, ты меня не осуждаешь. Им так будет лучше. Наташенька ко мне совсем не привязана, а для Вани я всего лишь обуза. Вместо двоих он должен заботиться ещё и обо мне. А я, как старшая сестра, вместо того, что бы быть главой, опекуном семьи, лишь сижу на шее младшего брата…»
По комнате пронесся шелест перелистывающихся страниц. Судорожно вспоминая что-то, Ольга переворачивала листы, бережно касаясь каждого, проводя по написанных от руки строчкам и шепча что-то. Наконец найдя то, что ей нужно, украинка достала из книги конверт, в котором хранились деньги. Она скопила их для себя. Сделав это, девушка уже хотела поставить фолиант обратно, но с минуту поколебавшись, бросила его в сумку. Поспешно застегнув молнию и надев ещё новый плащ, она остановилась посередине комнаты.
Ветер всё так же заставлял занавески колыхаться, делая из них какое-то очень странное привидение. За окном стучал дождь, навевая тоску, а в зеркале отображалась странная химера. Бледная, с красными глазами и подрагивающими губами девушка. Она почему-то выглядела отнюдь не несчастной, а какой-то испуганной, абсолютно не понимавшей, что происходит.
Ольга отвернулась от отображения. Эта комната служила ей домом около нескольких столетий, и покидать её было сложно, непривычно, даже как-то неправильно. Каждая маленькая вещичка напоминала о том или ином событии, о детстве, о двух родных людях, что сейчас сидели в гостиной, даже и не подозревая, что собирается сделать их сестра. Вот и хорошо…
Ольга схватила вещи и буквально слетела по ступенькам вниз на первый этаж, а потом из дома, хлопнув входной дверью. Она уже даже не беспокоилась, что её могут заметить, услышать. Она решила. И даже уговоры любимого младшего братика уже не помогут.
Дождь хлынул с новой силой, будто специально. Похоже, и он осуждал Ремёзину, хотел заставить её одуматься, вернутся. Но что украинке сейчас дождь? Впервые в жизни она «проявила характер», сделала что-то по собственному желанию, так, как считала нужным и отнюдь не собиралась отступать. Она перешла черту необратимости, ступив за порог поместья. Её, Наташи и Вани особняка. Нет, теперь только их собственного.
Дорога превратилась в грязный горный поток, намачивая ноги так, что ботинки начали постепенно наполняться водой. Холодно. И страшно. Она одна. А ведь раньше она не уходила так далеко от дома без Брагинского. С ним было так безопасно, спокойно. Но теперь она бредёт по этой тропе в гордом одиночестве, оставив брата в теплой и сухой гостиной. Вот и хорошо…
Пусть льёт дождь, пусть немеют от холода и усталости ноги, пусть уставшие убеждать небеса взывают к ней последними раскатами грома и вспышками молнии, пусть… Ей уже всё равно. Уйдя, она оборвала уже такую хрупкую нить связи с братом и сестрой, и было больно. Чего-то не хватало. Но она не хотела ничего возвращать. Эта пустота будет заполнена чем-то другим, она начинает новую жизнь!
Ещё одна вспышка молнии, последний раскат грома. Вот и хорошо…
К черту никому не нужна.
Долгие скитания не принесли ничего, кроме усталости. Ольга устала. Просто устала от безучастно взирающего неба, от холодной, отчужденной земли и совсем не родного, отталкивающего моря. Если она слишком долго находилась у него, губы ставали противно солеными, словно от слёз. И ей, правда, хотелось плакать.
Она не слышала ничего из того, что говорил ей Польша или другие о том, что Иван её ищет, волнуется. Она знала одно: она и не пряталась…
На долгое время она остановилась в старом месте. В особняке её, России и Белоруссии матери – Киевской Руси.
Добраться до него было трудно. Дорога поросла терновником и высокой травой. Кое-где виднелись чёрные, пробуждающие аппетит ягоды ежевики. Деревья разрослись, но некоторые засохли. Древние каменные стены поместья поросли мхом и плесенью, отталкивая аурой древности. Заброшенной древности…
В целом, поместье выглядело просто жалко. Войдя внутрь, Ольга лишь поморщилась. Нет, не от отвращения, а от злости. Непреодолимой, жгучей обиды на тех, кто уничтожил её мать. Это они убили Киевскую Русь – величайшую страну, они виноваты в том, что украинка всю свою жизнь провела в жилище Польши, который был раньше куда более жестоким, чем сейчас.
Переборов силу потока внезапно нахлынувших воспоминаний, Ремёзина переступила порог огромной залы. И тут же, как в сказке, вместо ободранных гобеленовых обоев, изувеченного временем паркета, тускло-серого потолка, усеянного паутиной трещин, перед ней предстал древний, роскошный холл. Огромная люстра засияла яркими огоньками свечей, занавески вновь приняли благородный бордовый оттенок, а на позолоченном троне, что возвышался над полом, сидела её мать – Киевская Русь. Гордая осанка, светло-русые волосы, заплетённые в косу, живые карие глаза и слегка смуглая кожа. Так же, Ольга. Но Княгиня Ольга.
А вдоль стен, будто из света свечей, появлялись длинные столы, проседающие под щедрыми угощениями. Подобно миражам, в зале начали появляться фигуры в роскошных одеяниях. Зазвучала музыка – весёлая, заводная. Вероятно, гусли.
Но вдруг, Ольга очнулась. Все стало таким же мёртвым, холодным, опустевшим, а по её щекам опять текли слёзы, которые она уже начала ненавидеть. Слёзы скорби, горечи за прошлым. И никто не мог с ней этого разделить. Никто бы её в этом не понял. Ни Иван, ни Наташа.
А Франция, Польша, Литва. А что они? А им всё равно…
Франциск, бесспорно, знал Киевскую Русь. Один из его владык имел в женах Анну, дочь Ярослава, Великого князя *. И Феликс её знал, и Торис. Оба они были искушены желанием подчинить её себе, захватить, оккупировать территорию.
Да, она была лакомым кусочком. Была. И это слово врезалось в память и подобно осколкам путешествовало по крови, въедаясь в сердце и лёгкие.
А кто она, Украина? Да кто теперь знает такую Ольгу Ремёзину?! Да на кой чёрт она хоть кому-то нужна?!
И от этих мыслей перехватывает дыхание, начинают дрожать губы, пальцы нервно теребят ворот рубашки. Но ничего не помогает успокоить ужас. Зачем она ушла от Ивана? Хотела стать самостоятельной? Да она же не выживет одна!
И тихий всхлип в пустом зале звучит оглушительно громко, разносясь по помещению эхом, отталкиваясь от стен и заполняя всю комнату своим звучанием. Безнадёжным и полным отчаяния.
Но она решила. Горькая усмешка змейкой пробегает по губам. Никогда она раньше не была так тверда в своих намерениях. Но она уже не отступит. Слишком поздно. Возвращаться нужно было тогда, когда она ещё и не подозревала о том, что Ивану она нужна так же, как и всем остальным.
Ну и пусть. Она выживет. И в ответ на эту мысль по залу проносится едкий истерический смешок. Такой несвойственный Ольге Ремёзиной, такой подходящий Украине – независимому государству.
Разомкнув окоченевшие от холода пальцы, Ольга позволила сумке выскользнуть из её руки на пыльный пол. Первым делом она затопила камин и бросила несколько сухих веток в печку. До того времени, как у неё появятся средства, что бы Иван позволил ей пользоваться своим драгоценным газом, пройдёт ещё много времени. Но мало, для того, что бы Ольга пошла на встречу сама, а не послала своего лидера. Нет, она больше не хочет видеть Брагинского. Своей бездушной, угрожающей улыбкой он добьет ее, а она хочет жить.
— Ну, вот и порядок, — деловито протянула Ремёзина, ощущая, как по телу распространяется ели ощутимое тепло от огня. Пора за работу. Украинка сбрасывает изрядно потрепанный, изношенный и насквозь промокший плащ и берёт его уже, как половую тряпку.
Много месяцев труда, бессонных ночей, и Ольга достигла того, чего хотела. В поместье относительный порядок, двор приведён в надлежащий вид, фруктовые деревья в саду уже дают урожай, а огород в этом году засажен овощами и зерновыми. Ремёзина счастлива, дела идут вполне хорошо, территории в её власти огромные и ценные. И всего этого она добилась сама. Но она по прежнему к чёрту никому не нужна.
*Ярослав Мудрый (1019 – 1054) – Русский князь, правивший после своего отца Владимира Великого. Ярослава ещё называли «тестем Европы». Анна Русская или Анна Киевская, как её потом начали называть во Франции, была дочерью Ярослава Мудрого. Она вышла замуж за короля Франции Генриха I.
Решительный шаг
В уютный кабинет сквозь открытое окно лился солнечный свет. Пробежав змейкой по полу, одинокий лучик удобно умостился на дверце деревянного шкафа, что стоял у противоположной стены. Увидев, что в помещении ничто не мешает свободному перемещению и размеренному полёту пылинок в воздухе, остальные солнечные зайчики резво запрыгнули, кто куда мог, и комната покрылась световыми пятнами. Выглядело весьма забавно, и любой другой, увидев эту картину, расплылся бы в широкой умиротворённой улыбке от уха до уха, но сидящая в этом кабинете девушка лишь раздраженно нахмурилась, выражая своё недовольство развитием событий и слегка нервно вскочила со своего кресла. Торопливыми шагами подойдя к окну, она задёрнула тяжелые портьеры и резко выдохнула, увидев, как испуганные лучики поспешно упрыгивают сквозь узкую щель, в которой ели виднелось окно. А за ним залитая солнцем улица, приветствующая многочисленных прохожих освежающим ветерком и успокаивающим шелестом ещё молодой листвы.
Девушка отвернула от окна и аккуратно заправила мешающую прядку светло-русых волос, поправив обруч нежно-голубого цвета. Медленно, словно пытаясь растянуть этот момент, она подошла к столу, за которым ещё недавно так спокойно сидела и провела рукой по слегка неровной и грубоватой поверхности дубового стола. В ответ на это действие, возмущённые нарушением их спокойствия пылинки, взмыли вверх, раздосадовано кружась над полом и сожалея, что их прогнали с прошлого места.
Уголки губ девушки слегка поднялись вверх, но тут, же прозвучал стук в дверь, и улыбка превратилась в утомлённую гримасу
— Да? – раздраженно протянула хозяйка кабинета, удобно усаживаясь на своём стуле и ставя локоть на стол, собравшись, видимо, подпереть щёку ладонью. Дверь противно скрипнула и отворилась, пропуская внутрь невысокого парня.
— А, Оля, вот ты где! Чего это ты тут заперлась? У тебя в доме тихо, как в гробу! Я-то уже подумал, что ты тут, типа, померла со скуки, — самоуверенная ухмылка, копна светлых волос, довольно странная одежда и развязная манера речи выдавала Лукашевича с головой. Ремёзина тяжело вздохнула и прикрыла глаза. Ну вот только этого шумного типчика ей сейчас не хватало.
— С чем пожаловал, Феликс?
— О, ты как всегда не в настроении…
— Может чаю или кофе? – всё тем же безразличным голосом перебила девушка гостя, но в её глазах уже плескалось недовольство.
— Не утруждай себя. Я же, типа, вежливый, не заставлю даму быть у меня на побегушках, — ещё шире ухмыляясь, протянул поляк, закидывая ногу на ногу.
О, как же Ольге сейчас хотелось схватить этого напыщенного парня за волосы и, типа, ударить пару раз лбом об стол. Может, хоть что-то бы понял. А потом напомнить, как с 1349 по 1657 год она была у него на побегушках. Исполняла обязанности уборщицы, посудомойки и кухарки. И он ещё смеет…
— Да ладно тебе, не кипятись так. Я же пришел к тебе, как это у тебя здесь говорят? А, с хлебом-солью!
— У меня это говорят, когда встречают гостей и… В общем не важно. Ну, так чего ты хочешь? – уже нахмурилась Ремезина, так как видела, что Лукашевич начинает юлить. Тот лишь хмыкнул и демонстративно-манерным жестом вытащил из внутреннего кармана пиджака вчетверо сложенную бумажку.
— Вижу, ты не настроена на длительные беседы. Ну и ладно. Вот, взгляни, — поляк положил тот самый лист на стол перед украинкой, предварительно развернув его.
Ольга смерила парня подозрительным взглядом, но тут, же опустила глаза на печатные строчки. С минуту в полной тишине девушка вчитывалась в документ, и лицо её бледнело.
В кабинете повисло неловкое молчание, и было слышно тиканье часов и легкий шум с улицы.
Закончив изучать лист, Ремёзина подняла полные злости глаза на Феликса и, опёршись руками о стол, резко выпрямилась, гордо вскинув голову.
— Лукашевич, ты хоть сам понимаешь, о чем ты просишь? – сощурив глаза, почти прошипела украинка.
— Да ты это, типа, не парься. Тебе же лучше будет. Брагинский не позволит тебе так долго оставаться свободной и вот так задерживать долги. А я тебе предлагаю реальную помощь, — лучезарно улыбнулся поляк, пожимая плечами, будто совсем не понимая, чем он вызвал такую злость у собеседницы.
— Объединиться?! Ты предлагаешь мне объединиться?! Да ещё и на таких условиях! Ты думаешь, я совсем не учусь на своих ошибках? – на повышенных тонах, отчаянно жестикулируя, произнесла Ольга.
— А что тут такого? Ты долго не продержишься одна…
— Пошел вон из моего кабинета! И не появляйся мне на глаза ближайшие несколько месяцев! – перебив Лукашевича, выкрикнула Ремёзина и жестом указала на дверь. От сильных эмоций она тяжело дышала и никак не могла прийти в себя.
— Ты же пожалеешь потом… — хмыкнул Феликс, словно сообщая общеизвестный факт.
— Вон, — отчеканила украинка, опустив глаза в пол, что бы не видеть поляка, ведь она могла и сорваться.
Она прекрасно понимала, что он был прав, но на такой шаг не пошла бы и в худшем положении. Полностью объединить Украину и Польшу! Нет, ну вы слышали?! Создать аналог Речи Посполита*, лишь за исключением Литвы! На что он надеялся, идя к ней с таким предложением? На то, что она в безвыходной ситуации готова на всё?
Ольга задумалась, от чего между бровями у неё залегла морщинка. А ведь ситуация была и правда безвыходная. Долги с Россией переходили всякие нормы, экономика в стране пострадала настолько, что на её восстановление уйдут годы. Ей бесспорно нужна протекция со стороны более сильного государства с более стабильным положением вещей, ведь Брагинский её просто раздавит. Ремезина тяжело вздохнула. Эту ситуацию она уже обдумывала миллионы раз, но так и не нашла правильного решения.
Руки уже начали дрожать от волнения, а глаза наполнялись влагой. Украина может просто исчезнуть, испариться, будто её и не было, а она бессильна. Абсолютно ничего не способна предпринять.
И вдруг Ольга что-то вспомнила, испугано вздрогнув. Есть выход. Кто знает, правильный ли, но единственный кажущийся приемлемым. Придя в себя, Ремёзина подскочила к столу и вытащила первую полку, что была полностью завалена бумагами, папками и различными документами. Не обращая внимания ни на что, тем более, на такую вещь, как порядок, украинка принялась рыться в этом завале, выбрасывая на пол ненужное ей. И вот, наконец, нашла.
На самом дне лежал документ. Видно, что напечатанный совсем недавно, но оказавшийся так далеко. Девушка вздрогнула и в нерешительности прикусила губу. Она колебалась, стоит ли идти на такой отчаянный шаг. Но вспомнив недавно ушедшего Лукашевича, она торопливо вытащила лист на стол и, взяв ручку, перекинув при этом подставку, размашисто расписалась в нужной графе.
Только после этого, поняв, что она сделала, Ольга зажала рот ладонью и положила голову на стол возле документа, закрыв глаза, что бы не видеть наспех поставленной подписи, что перечёркивала всё, что было раньше. И плечи Ремёзиной задрожали от беззвучных рыданий.
*Речь Посполитая – объединённое государство что существовало с 1569 по 1795 и в состав которой входило Польское королевство, Великое Княжество Литовское и земли Украины.
Наконец-то решилась
Тихое гудение мотора, какая-то безумно надоевшая мелодрама по телевизору и не редкие вопросы Одессы, сидящей рядом, немного напрягали. Но Ольга продолжала сидеть спокойно, откинувшись на спинку кресла и закрыв уставшие глаза. За окном мелькали облака, изредка сменяя уже надоевшую лазурь неба.
Софья внезапно начала тормошить Ремёзину, вцепившись в плечё и пытаясь её что-то сказать. Вначале украинка не реагировала, силясь ухватиться за ускользающую сонливость, но одесситка была непреклонна.
— Ради Бога, Софья, ну что тебе? – убито протянула Ольга, ели открыв отвыкшие от света глаза и тихо простонала, сделав неосторожную потугу сесть. Мышцы от долгого перелёта затекли и сейчас начали невыносимо противно ныть.
— Между прочим, мы уже на месте, — совсем не обидевшись, задорно произнесла девушка и вскочила со своего места. Забрав с полки обе сумки: и свою, и Ремёзиной, она бодро зашагала к двери из салона, будто не несла никакого груза в руках. Ещё раз, поразившись силе и жизнерадостности Одессы, украинка медленно поплелась вслед за ней, хмурясь от мрачных мыслей.
Ольга поднесла вспотевшую от волнения и жаркой погоды ладонь к кнопке звонка и неуверенно надавила. Послышалась быстрая и весёлая мелодия, которую Софья потом ещё долго напевала, чем доводила Украину до бешенства. За дверью послышались торопливые шаги, и вскоре на пороге появился хозяин дома. Блондинистые волосы сумбурно уложены, теплая фирменная куртка осталась сегодня в шкафу, учитывая знойную погоду, новенькие джинсы уже были усеяны мелкими пятнышками предположительно кетчупа, а на губах играла задорная улыбка.
Увидев, кто к нему пожаловал, парень застыл на пороге, слегка округлив глаза, но тут, же опомнился.
— Эм, Ольга? – запнувшись, спросил хозяин дома.
— Здравствуй Альфред. Прости, что я так неожиданно, но…
— Да ладно тебе! Заходи, не стой на пороге! А ты…?
— София, — лучезарно улыбнулась одесситка и, вложив в рукопожатие всю свою искренность, чуть не переломала американцу все пальцы.
— Альфред, очень приятно. Проходите, — парень отошел, пропуская девушек в дом. Вежливо предложив гостьям помочь, ссылаясь на свою геройскую силу, Джонс отобрал у них сумки, о чём потом пожалел и всю дорогу от прихожей до гостиной, ели волоча этот багаж, удивлялся совсем не женской силе жительницы юга Украины.
— Ой, какой интересный! Только немного на утопленника похож. А кто это? – восхищённо залепетала одесситка, в ту же минуту как узрела инопланетянина.
— Это Тони. Он пришелец. Тони, принеси колы. Оля, я надеюсь, ты не против? – спросил американец, обернувшись к девушке. Она была слишком молчалива, что было несвойственно ей.
— Я не против. Наоборот, я буду очень благодарна. В это время года слишком жарко, — устало протянула украинка, обмахиваясь какой-то книгой, которую не выпускала из рук по пути из самолёта, используя её, как веер.
— Ты садись, не стой, — неловко улыбнулся парень, видя как тяжело стоять Ремезиной и сам сел в кресло напротив.
Ольга, совершенно обессиленная, опустилась в мягкое кресло, но тут, же в напряжении вцепилась ладонями в ручки.
— Что-то случилось? – поправив съехавшие на нос очки, осведомился американец.
— Я… В общем, Альфред, я пришла к тебе по очень важному поводу…
— Ты как всегда по делу, — расплылся в улыбке Джонс, — Ну и ладно, выкладывай!
С минуту поколебавшись, Ольга, бросив беглый взгляд на собеседника, вытащила из сумки какой-то документ, бережно упакованный в файл и спрятанный в папку и, рывком наклонившись, почти, что бросила его на стол. Проделав это, она с заметным облегчением откинулась в кресле и выдохнула.
Альфред, по-прежнему ничего не поняв из данной ситуации, взял лист в руки и его глаза забегали по немногочисленным строчкам. По прочтению, выражение его лица стало достаточно неоднозначным: смесь радости, растерянности, облегчения…
— Хорошо, что ты наконец-то решилась! – расплылся в блаженной улыбке Джонс и, встав на ноги, протянул руку девушке, желая закрепить их союз.
Украинка так же вяло улыбнулась в ответ и, поднявшись с кресла, чуть заметно дрожа, пожала американцу руку.
— Но как, же тебя Брагинский в НАТО отпустил? – хмыкнул парень, продолжая сверлить Ремезину взглядом. Но его вопрос произвёл на девушку совсем не то впечатление, которого он ожидал. Альфред думал, будет вспышка гнева и презрительные слова в адрес младшего брата. Но не в силах больше сдерживать себя, Ольга, вцепившись руками в футболку американца и, уткнувшись лицом ему в грудь, расплакалась, что-то пытаясь сказать. Джонс был ошеломлён до такой степени, что не мог даже пошевелиться и, лишь не зная, что ему делать, так как не имел опыта в таких ситуациях, приобнял девушку за плечи.
— А мы тут колу принесли! — весело протянула вошедшая в комнату Одесса. Её реплика осталась без внимания, но это совсем не удивило Софию, когда она увидела сцену, разворачивающуюся в гостиной и до боли напоминавшую ту, что была в той, же мелодраме, которая так надоела Ремезиной за перелёт. Не желая мешать столь романтическому, по её мнению, моменту, одесситка направилась обратно на кухню, шепнув рядом идущему инопланетянину: «Пойдём, Тони, мы лишнее. Ничего, нам больше достанется!»
Приход Софии не был замечен ни девушкой, ни парнем. Украинка казалось, застыла в такой позе, и лишь Джонс изредка неуверенно поглаживал Ольгу по волосам, пытаясь успокоить. Женские слёзы его, увы, не привлекали и даже пугали. С ними герой был не в состоянии справиться.
— Понимаешь, Альфред, я ведь последняя сволочь! Я же их бросила. Представляешь? Я, самая старшая, бросила брата и сестру которые несомненно нуждаются в моей поддержке, опеке. Они ведь ещё совсем маленькие! Я же неблагодарная тварь! Иван содержал меня, а я его предала и… — речь Ольги была сбивчивая и прерывалась всхлипами. Она сильнее сжимала футболку Джонса, ища у него защиты. Воспользуйся он сейчас ситуацией, Украина стала бы территорией США, одним из штатов.
— Успокойся, слышишь? Я не умею прекращать женские истерики, но будь уверена, на этом список того, что я не умею, кончается! – вспылил американец и встряхнул Ремезину за плечи, пытаясь привести её в себя.
— Но я…
— Чёрт возьми! Ты имеешь право жить своей жизнью! Подумай, в конце концов, о себе! Я знаю, что такое быть подвластным кому-либо и знаю, что такое после этого почувствовать свободу!
Ольга с огромной благодарностью взглянула на парня, рукой вытерла слёзы, которые впрочем, уже почти высохли и неприятно стягивали кожу лица, и попыталась улыбнуться. Получилось не совсем радостно, но первый шаг к улучшению настроения был сделан.
— Спасибо тебе, Альфред. Ты…ты, правда, мне очень помог. Ты так много для меня сделал… — начала смущенно лепетать украинка, покрываясь багровой краской.
— Да ладно, это сущий пустяк! Я же герой! – широко улыбнулся Америка в своей вечной манере, разрушив всю романтичность момента. Ольга звонко рассмеялась в ответ на слова парня. В этом весь Альфред Ф. Джонс.
Был бы здесь Франция, он бы долго недоумевал глупости американца, что не воспользовался такой подходящей ситуацией. Но эту сцену посчастливилось видеть лишь Тони и Софии, которые лишь многозначительно переглянулись и угрюмо поплелись пить уже нагревшуюся вне холодильника колу. Ради чего спрашивается, они так долго подсматривали?
Необычное утро Англии
Артур Кёркленд, изменяя своим давно установленным привычкам, утром направился не в свой рабочий кабинет, а к своему бывшему подопечному. Чем было вызвано такое странное желание, не знаю ни я, ни сам Англия. Предположим, эту идею ему подали феи. Ну, или эльфы. Смотря, кому кто больше по душе.
Но одно Артур знал точно – это ни к чему хорошему не приведёт. По крайней мере, к переменам. Как минимум. Но для такой консервативной личности, как Кёркленд перемены — это уже не хорошо. Но не будем так углубляться в тонкости характера британцев.
Англия оставил легкий плащ дома, но все, же не решился не взять с собой зонтик. Он прекрасно знал климат своей страны.
Потратив около пяти часов на дорогу, так как погода была «лётная», что опять же таки поразило Артура с его устоявшимся мнением о должной погоде в это время года, англичанин добрался, наконец, до дома Америки.
Учитывая разницу во времени в пять часов, Кёркленд рассчитал, что в девять часов утра Джонс должен ещё спать сном героя и, поэтому без зазрений совести и лишних колебаний, открыл дверь своим ключом, который был у него ещё со времён «зависимости» Альфреда.
Двери неприятно скрипнули, когда их попытались открыть, и Артур поставил в уме галочку напротив ещё одной причины, опираясь на которую, он мог начать нравоучения Америки. Но это в перспективе.
Итак, англичанин уже направился на второй этаж, где собственно и находилась комната Джонса, что бы разбудить этого безответственного и легкомысленного оболтуса, прочитав ещё одну нотацию, что нужно вставать рано, что бы успеть сделать многое за день. Но когда Кёркленд уже занёс ногу над первой ступенькой лестницы, ведущей на второй этаж, и уже схватился за поручень, что бы помочь себе подниматься, что тут говорить – годы уже не те, он услышал из кухни звон кастрюль и чьи-то шаги, а затем и тихое напевание какой-то странной незнакомой мелодии. Это окончательно разбило все хрупкие надежды Артура на нормальное утро.
Во-первых, Америка не встал бы так рано, а если бы и встал, то только потому, что что-то случилось.
Во-вторых, Джонс не стал бы звенеть кастрюлями, которые ему никаким боком не могли пригодиться при приготовлении гамбургера, ведь для этого достаточно просто развернуть бумажный пакет с уже готовым фаст фудом. Соответственно на кухне находиться кто-то посторонний.
В-третьих, это не могли быть воры, ведь не смотря ни на что, в этом доме хорошая сигнализация, тем более воры не стали бы звенеть посудой. Проделав такие сложные мозговые операции в лучшем английском стиле, прямо как тот писатель детективов, тёзка Артура, Кёркленд сделал один вывод – Альфред завёл себе девушку.
Не обращая внимания на вопиющую совесть и ворчащие манеры, англичанин упрямо двинулся на кухню, желая узнать, на ком остановился выбор его бывшего горе-подопечного, а потом непременно раскритиковать его, а придирчивая британская натура найдет, за что в любом случае, он направился в соседнюю комнату, всё отчётливей слыша непрекращающийся шум и не утихающее пение. В двух шагах от заветного помещения Артур, наконец, смог разобрать несколько слов из песни, но все, же не понял их значение. Это определённо был не английский.
— Віють вітри, віють буйні,
Аж дерева гнуться:
Ой як болить моє серце,
А сльози не ллються.
Трачу літа в лютім горі
І кінця не бачу,
Тільки мені легше стане,
Як трошки поплачу! *
Теперь сомнений не оставалось – это была девушка. Голос был звонкий и высокий и казался почему-то смутно знакомым. Может, он его уже где-то слышал?
Кёркленд уверенно переступил порог кухни и тут же широко распахнул глаза, не в силах сдерживать удивление. У плиты, спиной к нему, стояла девушка. Она была ниже его где-то на голову. Незнакомка, как было сказано ранее, что-то пела на неизвестном англичанину языке и помешивала поварёшкой какую-то жидкость в огромной кастрюле.
— Кхм… — Артур демонстративно прокашлялся, желая всё же узнать, кто она. И девушка тут же среагировала. Отвлечённая внезапным звуком, она вздрогнула и тут же повернулась к Кёркленду, заставляя его вторично выпасть в осадок.
Перед ним была никто иная, как Украина. Единственное, что изменилось в ней, так это то, что светло-русые волосы отросли и доставали теперь уже до поясницы, хотя и были скреплены всё тем же небесно-голубым обручем. К тому же, Артур видел украинку раньше в деловом костюме, в привычной для неё одежде и даже в футбольной форме (Ах, вот откуда он помнит это пение!), но никогда ему не приходилось встречать старшую сестру России в американских потёртых и подранных на коленях джинсах, в белой футболке с патриотической надписью «I love Kyiv», что подтверждало то, что англичанин не сошел сума, и в забавном переднике, опять же таки в лучших традициях США.
Кёркленд не мог выдавить из себя ни звука, а вот Ольга оказалась не такой удивлённой.
— А, господин Англия! Здравствуйте! – поздоровалась она, как ни странно на чистом английском, но всё же с некоторым акцентом, — Вы немного опоздали. Собрание уже началось. Оно в кабинете Альфреда.
Украина очаровательно и дружелюбно улыбалась, отряхивая ладошки от муки. Стоп! Собрание? Опоздал? Альфред?! Похоже, Артур слишком отстал от жизни.
— Благодарю. Я…тогда пойду, — из последних сил, но соблюдая вежливый тон, протянул англичанин и поспешно скрылся за пределами кухни, тут, же почти бегом ринувшись на второй этаж. Ну…Америка! Это уже ни в какие ворота!
Последнее, что он слышал с первого этажа, было: «Одеса, принеси цибулі!», и громкий ответ на это: «Та зараз, почекай!» Но это Кёркленда сейчас не интересовало, принимая во внимание ещё и то, что он опять ничего не понял.
Казавшийся ранее длинным, коридор внезапно сократился, и вот Англия уже нервно дёргает за ручку в кабинет Америки и спокойно входит, как ни в чем не бывало и окидывает собравшихся делано незаинтересованным взглядом. На собрании присутствовали лишь Гилберт, Людвиг, Венециано, Романо, Антонио, Франциск, Феликс, Торис, Райвис, Эдуард, Меттью ну и, конечно же, Альфред, собственной геройской, ничего не скажешь, персоной, на котором англичанин и задержал взгляд.
— Здравствуйте. Америка, не хочешь объясниться?
*Украинская песня авторства Маруси Чурай, полулегендарной украинской народной певицы и поэтессы времен Хмельниччины, которая по преданию жила в Полтаве. Перевода песни на русский, к сожалению, нет. Простите за недочёт.
Вам решать
— Здравствуйте. Америка, не хочешь объясниться?
Все взгляды были устремлены на Англию, который с самым самодовольным видом стоял у двери, скрестив руки на груди и буравил Альфреда едко-насмешливым взглядом. Было заметно, как Джонс слегка вздрогнул, а лучезарная улыбка на миг померкла, но тут, же засияла с новой силой, хотя и выглядела слегка наигранной.
— Ты о чём, Англия? – вопрос сам невольно сорвался с губ, прерывая повисшую в кабинете неловкую и какую-то напряженную тишину.
— Как это о чём, Америка? Ты не хочешь объяснить, почему я не знаю о собрании, о котором мне постфактум сообщает стоящая в твоей кухне Украина? – терпение Артура медленно иссякало, уступая место раздражению, и щёки окрасил багрянец недовольства. Но окинув присутствующих взглядом, Кёркленд остался доволен. Похоже, судя по реакции стран, о нахождении Ольги в доме Альфреда ещё не знал никто.
— Эм…Украина? Это такая светловолосая девушка, сестра России с большой…? – начал было вспоминать Ремёзину Италия, удивлённо хлопая большими медово-карими глазами, но договорить столь невежливую фразу не дал ему рядом сидящий Людвиг, громко прокашлявшись. Феличиано на удивление быстро сообразил, в чем его ошибка и, смутившись, умолк. Все взгляды вновь устремились на Джонса, который уже справился с первой неловкостью и удивлением и был уже готов отвечать на вопросы.
— И? – вопросительно вскинул бровь вверх Англия, ожидая ответа, и уже начиная откровенно злится из-за такой задержки.
— Собрание я назначил только сегодня утром из-за непредвиденных обстоятельств. Я предупредил об этом всех, но когда я позвонил тебе, твоя горничная сказала, что ты отправился ко мне. Твой сотовый не отвечал и мы решили просто подождать тебя, — развёл руками Америка, показывая, что Кёркленд зря только нервничал. Решил уже, наверное, что они чуть ли не войну ему собираются объявить. Выдумщик.
— Допустим, — примирительно кивнул Англия, не желая раздувать сейчас ссору, ведь его больше интересовало совсем другое, — Ну а что тут делает Украина?
— А вот это и является целью нашего собрания, — совсем несвойственно ему, серьёзно и сосредоточено кивнул Альфред, указывая бывшему опекуну на свободный стул.
— Ну? Долго ещё ты будешь молчать? Я уже устал… — начал было ворчать Пруссия, но был остановлен ощутимым толчком под рёбра от Людвига и зло зашипел на немецком какие-то ругательства.
— Я, конечно, понимаю Гилберт, что ты получил независимость от России и теперь свободен в своих действиях, но не стоит задирать тех, кто сильнее, — поучительно прошептал Крауц сидящему рядом брату, на что тот возмущённо фыркнул.
— Этот-то сильнее? – насмешливо протянул пруссак, кивая на Джонса, но Германия лишь жестом дал понять, что развивать эту дискуссию дальше не намерен.
— Вчера был подписан договор о вступлении Украины в НАТО, — изрёк Америка, усаживаясь в своё кресло за столом.
— Что? Ты, типа, совсем того? – возмущённо спросил Феликс, даже сев ровно.
— Это было не совсем правильно с вашей стороны, господин Америка, действовать без всеобщего согласия, — педантично поправил съехавшие очки Эстония.
— Да ты просто придурок! – воскликнул Романо, вспыхивая от такой несправедливости. Как это, его не спросили?
— Тише, Ловино, тише, — по-привычке принялся успокаивать разбушевавшегося Варгаса Испания, сверля американца осуждающим взглядом.
— Мы, конечно, всё понимаем, mon ami, любовь и всё такое, но ты должен был посоветоваться с нами, — укоризненно протянул Франция, закинув ногу на ногу. Теперь взгляды всех были устремлены на Франциска, который не понимал причины такого удивления, но был весьма польщён таким вниманием.
— Лю-любовь? – заикаясь, пискнул Литва, широко распахнув карие глаза от удивления. Даже спрятавшийся ранее за его спину Латвия с интересом выглянул из своего укрытия.
— Seigneur*! Ну, разве не очевидно, что эти двое без памяти любят друг друга и… — вдохновенно начал француз, но был прерван англичанином.
— Давай без подробностей, — фыркнул Артур и демонстративно поморщился.
— Любовь любовью, Альфред, но ты не имел никакого права… — начал назидательным тоном Германия, но был так, же перебит, но уже свои братом.
— Да как ты посмел не спросить у меня разрешения?! – в своей вечной манере раздраженно воскликнул Байльшмидт, угрожающе поднимаясь со своего места, но был усажен обратно на стул Людвигом.
— Америка-кун, так нельзя, — послышался тихий голосок из угла комнаты, но его обладателя никто не заметил.
— Кто здесь? – насторожено спросил Эстония, находящийся наиболее близко к тому самому углу.
— Это я, Канада, — донёсся оттуда обиженный голос Мэтью, а затем ворчание Кумадзиро.
— Да дайте же вы мне, наконец, сказать! – вспылил Джонс и стукнул по столу кулаком, заставив этим всех умолкнуть, ведь таким раздраженным американца ещё не видели, — Уговор был подписан только со стороны Украины, а моё согласие ещё не было подтверждено в письменном виде.
Все продолжали безмолвно наблюдать за Альфредом пока Артур, наконец, не спросил:
— А чем же мотивирован такой поступок?
— Ой, да что тут непонятного. Оле тотально не хватает денег, и она не может расплатиться с долгами за газ. Тем более, ей не слишком повезло с соседом и ей нужна гарантия, что ей будет оказана военная помощь, когда, типа, Россия нападёт на неё, — самодовольно хмыкнул поляк, повергнув всех в шоковое состояние такой длинной и главное полностью осмысленной речью.
— Ладно, — всё ещё ошарашено кивнул Людвиг, — Но какая нам с этого договора польза?
— Украина – одна из самых ближних к России земель. Благоприятные для сельского хозяйства, которое у нас не слишком процветает именно из-за условий, земли. К тому же, именно в Украине находятся стратегически важные точки для запуска ракет с атомными боеголовками, при случае войны с Брагинским, — закончил свою речь Джонс и обвёл присутствующих вопросительным взглядом, — Решать вам.
Ну, здравствуй, Оленька
— Твои доводы, как не странно, всё же весомые и я даже готов согласиться, — ещё сосредоточенно о чём-то думая, протянул Англия и отсутствующим взглядом смерил Америку.
— Я, в принципе, тоже не имею никаких возражений, — заметил Эстония, закрывая свою папку с какими-то документами и пряча её в чемоданчик, чувствуя, что собрание будет наконец-то закончено.
— О, я не смею препятствовать такому глубокому чувству! Тем более что это вполне оправдано, — широко ухмыльнулся Франциск и заговорщицки подмигнул Альфреду, на что Джонс лишь в полном отчаянии хлопнул себя по лбу и закатил глаза.
— Я, типа, уже давно это предлагал, — обиженно фыркнул Феликс и толкнул Литву в бок, ожидая от парня подтверждения его слов. Торис тут же начал энергично кивать.
— Я так, как Германия, — расплылся в широкой улыбке Феличиано и крепко накрепко вцепился в руку немца, трясь об неё щекой и что-то там бормоча, вгоняя этим Крауца в краску.
— Бесхребетный, — раздраженно хмыкнул Романо, одаривая этим не слишком лестным эпитетом братца, и тут же, достаточно-таки сильно, пихнул Антонио, — Эй, придурок, говори в общем, за нас двоих. Мне лень что-то решать.
Карьедо растеряно захлопал зелёными глазами, но тут, же сориентировавшись, одарил присутствующих очаровательной испанской улыбкой, от которой лицо Франции приобрело ещё более «идиотски умилённое» выражение и высказал своё мнение:
— Я не против.
— Я считаю, что это будет достаточно продуманный шаг, который не должен принести нам убыток и может даже в чём-то поспособствовать, — откашлявшись и почти оправившись от смущения, Людвиг всё-таки огласил своё решение, пытаясь всё же незаметно отодвинуть от себя Феличиано.
— Не поверите, но я «за», — самодовольно ухмыльнулся пруссак, видя, как вытягиваются лица присутствующих, — Деревенщина она, конечно, деревенщиной, но может пригодиться.
После этой фразы, Джонс почему-то стал похож на разъяренного испанского быка, но Артур, хоть и не был тореадором как Антонио, но смог утихомирить его одним лишь словом «хватит». Тон Керкленда был почему-то очень похож на тот, который он часто использовал, что бы упрекать в чём-то Альфреда, когда тот был ещё маленьким и, как не удивительно, но он подействовал, и американец, хоть и с огромным неудовольствием, все, же сел на место.
— Вам не кажется, что проголосовали ещё не все? – внезапно спросил Эстония, пристально оглядывая комнату, словно пытаясь кого-то найти.
— Да, у меня тоже такое ощущение, — внезапно подал голос Литва и так же начал вглядываться во все тёмные углы комнаты.
— Я ещё не говорил, — тихо пискнул Канада.
— Нет, вам просто показалось, — махнул рукой Кёркленд, явно недовольный тем, что совещание затянулось и всё время поглядывающий на наручные часы.
— Я…я ещё не голосовал, — вновь подал голос Мэтью, но ему опять не было дано быть услышанным, и он лишь горестно вздохнул.
— Канада, чего ты молчишь? – спросил Америка, настроение которого явно поднялось в сравнении с тем, что было в начале собрания.
— Я…«за», — слегка заикнувшись от волнения, пролепетал парень и, покраснев от обращённых на него взглядов, попытался спрятать лицо в шерсти Кумадзиро.
Только Альфред уже собирался вещать финальную речь, как послышался осторожный стук и тихий от беспокойства голос:
— Можно войти?
Страны переглянулись, словно спрашивая друг друга, стоит ли прерывать итак слишком затянувшееся собрание, но любопытство и желание узнать, кто, же там за дверью, взяло верх.
— Входите, — громко оглашая мнение абсолютно всех, провозгласил Керкленд.
Дверь тихо скрипнула, и в комнату вошла никто иная, как Украина, везя перед собой тележку с подносом и большой цветной кастрюлей на нём. Эта странная, да что там, очень странная картина, вызвала глубочайшее удивление у окружающих, и лишь Польша прервал повисшее молчание:
— Это, типа, борщ?
* * *
— Извините, конечно, что я вас прерывала, но вы, наверное, проголодались. Так долго решаете здесь что-то и совсем без перерыва. Так нельзя. Не знаю как вы, но Альфред точно не ел сегодня ещё ничего, а уже обедать пора. Так что я приготовила небольшую трапезу, — добродушно произнесла Оля, совсем не замечая вытянувшихся лиц, и продолжала разливать борщ, аромат которого уже заполнил весь кабинет и начал настойчиво щекотать выдержку парней, по тарелкам. Голод давал о себе знать и присутствующие с интересом всматривались в красную жидкость, гадая, какая же она на вкус и облизываясь, так как, по крайней мере, запах всё же был весьма аппетитным.
— Это тотально невероятно. Украина, ты и правда приготовила красный борщ? – ошарашено спросил у Ремёзиной Феликс, внимательно осматривая свою тарелку.
— Да. Кроме того, вот ещё и пампушки к нему, и сметана, — поставила угощение перед странами Ольга.
— Как всегда, очень вкусно, — довольно улыбнулся американец, уже привыкший к готовке Украины и искренне наслаждавшийся ею.
— Должен признать, неплохо, — скупо улыбнувшись, произнёс Артур и с ели уловимой завистью взглянул на девушку.
— Согласен, — лаконично ответил Крауц, бывший всегда терпимым к иностранным кухням.
— Разве там нет помидоров? – удивлённо захлопал расширившимися глазами Феличиано, уже обольстившийся красным цветом блюда и опробовавший его.
— Конечно же, нет, кретин. Там свёкла. Не все жрут тоннами ваши идиотские томаты, — сверкнул глазами Пруссия и, бормоча что-то про семейную схожесть, тихо поглощал предоставленное ему.
— Seigneur, Украина, милая моя! Почему же ты меня не предупредила, что там есть чеснок?! У меня ещё свидание сегодня! – поспешно опрыскивая всего себя духами и освежителем дыхания, прикрикнул Франциск.
— Свидание? – хмыкнул Кёркленд, смерив француза презрительным взглядом, и демонстративно сморщил нос, показывая, что запах парфюма не удовлетворяет его эстетические вкусы.
— Ох, Арти, дорогуша, не ревнуй. Это так, просто интрижка.
— Да что ты себе…
— Успокойтесь! – не слишком громко, но убедительно скомандовал Германия и Англия замолчал, но продолжал сверлить Бонфуа убийственным взглядом, на что второй одаривал его томными взорами.
— Ну, я рада, что понравилось, — довольно улыбнулась Ольга, а Торис и Феликс согласно кивнули. Они уже были привычны к украинской кухне. Как-никак, но столько лет сосуществовать вместе.
Вскоре, кто с аппетитом, кто из вежливости, но таких было меньше, а кто от голода и неимения выбора, но все съели свои порции борща и Украина уже собрала тарелки и столовые приборы. Она уже готова была покинуть комнату и дать наконец-то странам закончить совещание, но совершенно внезапно, не только для Ремёзиной, но и для всех остальных, Джонс подскочил с места и подошел к девушке. Ему не нужно было собираться с мыслями, его прямолинейность сделала своё дело.
— Оля, тебя приняли единогласно! – весело сообщил американец, окидывая стран беглым взглядом. Мало ли вдруг у кого-то ещё есть возражения…
Но, за неимением таковых, Альфред улыбнулся шире.
А у украинки просто не находилось слов. Её зрачки расширились от удивления, а нижняя губа задрожала, оповещая о рвущихся наружу эмоциях. Америка не мог сориентироваться, в чём дело, и растеряно смотрел на девушку, глаза которой уже наполнялись влагой. Джонс не мог понять, что сделал не так, а вот Пруссия недовольно закатил глаза. Уж он-то был знаком с подобными проявлениями благодарности.
Растроганная, но улыбающаяся сквозь слёзы, Ремёзина бросилась на шею Альфреду и крепко обняла его, уткнувшись лицом в его плечо и бормоча что-то несвязное, прижималась всё крепче, от чего американец багровел всё больше и больше, а глаза Француза наполнялись восхищением всё больше и больше.
— Вот она, светлая и чистая любовь… — прощебетал Бонфуа, всплеснув в ладони, на что получил неодобрительный взгляд Артура.
Германия сделал вид, что о чём-то увлечённо разговаривает с Феличиано, а вышеназванный пытался расслышать речь Украины. Такие сцены были в его вкусе. Романо всё бормотал что-то недовольно, косясь на Карьедо, который поминутно издавая тяжелые вздохи, переводил взгляд с парочки на старшего итальянца. Латвия предпочёл увлечённо рассказывать о чём-то Эстонии, а второй только этому был и рад. Подобные ситуации были не в его вкусе в отличие от Варгаса младшего. Феликс всё фыркал, а Литва обречённо приложил руку ко лбу, слыша это. Мэтью посчитал уместным остаться незаметным и опять объяснял своему медведю, которого, кстати говоря, снова неправильно назвал, кто же он – Канада – всё-таки такой.
А вот Альфред и Ольга были полностью поглощены друг другом. Сейчас для них уже никого не было в комнате, но…
— Добрый день! – вдруг прозвучал неизменно радостный, но со странным, легко узнаваемым оттенком голос Ивана Брагинского, который широко открыл дверь в кабинет и, войдя, наконец, заметил сцену посредине комнаты.
Все были повергнуты в шок, а Украина сдавлено и слегка испугано пискнув «братик», спряталась за спину Америки, вцепившись ладонями ему в плечи. Она побледнела и вся затряслась. В голубых глазах заплескалось отчаяние и стыд. Совесть начала снедать с новой силой. К горлу подкатил неприятный комок, не давая размеренно и спокойно дышать. Сердце буквально выскакивало из груди, девушка начала дрожать, а из глаз готовы уже были политься слезы. Ремёзина ещё не была готова к тому разговору, что непременно должен был состояться при этой встрече.
— Ну, здравствуй, Оленька, — как-то горько усмехнулся Россия.
@темы: [Аниме], [Аxis Powers Hetalia], [Фанфик], [Украина],[Америка],[Россия],