[Super Junior], [Dong Bang Shin Ki] Я знаю

Название: Я знаю

Автор: Silent Whisper

Фэндом: Super Junior, Dong Bang Shin Ki (кроссовер)

Основные персонажи: Сонмин (Ли Сонмин), Кюхён (Чо Кюхён), Ким Джеджун (Hero / Хиро), Чон Юнхо (U-know / Юно)

Пэйринг или персонажи: Чон Юнхо/Ким Джеджун, Чо Кюхён/Ли Сонмин

Рейтинг: PG-13

Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, ER (Established Relationship)

Размер: Мини

Статус: закончен

Описание:

- Мне трудно, - со вздохом озвучивает Джеджун, устало прикрывая покрасневшие и воспалившиеся глаза.

- Мне трудно, - не позволяя голосу изменить ему, чётко выговаривает Сонмин.

Публикация на других ресурсах: Только с разрешения автора

Примечания автора:

Я не знаю, почему именно они. Наверное, их я чувствую больше всего. И люблю больше всего.

Сначала это должны были быть только КюМины, но ЮнДже как-то сами влезли в историю и огласили свои правила.

После каждых * * * меняются персонажи.

Атмосфера:

Anastacia - Sick And Tired

Black Rebel Motorcycle Club - Weight of the world

Я знаю

My Love is on the line

- Мне трудно, - со вздохом озвучивает Джеджун, устало прикрывая покрасневшие и воспалившиеся глаза. Он не спал всю ночь, выкуривая сигарету за сигаретой, поджигая новую каждый раз нервно дрожащими пальцами.
Он думал всю ночь. Не в его привычках прагматично взвешивать все за и против. И оценивать последствия. Но вчера он изменил себе, напряженно размышляя об укладе реальности, что ограничивает в дерзких «я хочу», опутывая прочными цепями гораздо более скромных «я могу».
Джеджун курил и с минутным, вырванным из плотного потока меланхолии злорадством, стряхивал пепел на яркий ночной Сеул, завлекающий огнями и отталкивающий изувеченными временем глубинками, темнеющими проёмами забытых улиц. Ему хотелось бы точно так же суметь и днём пренебречь общественным мнением, сделать то, чего просит тянущее чувство, бьющееся в клетке рёбер. И он смог бы. Он ощущает в себе твёрдую уверенность в правильности намерений, осознаёт силу своей убеждённости и решительности. Но всё это лопается, идёт глубокими трещинами, как хрупкий хрусталь, под жестким, неумолимым напором обжигающего кипятка чужих слов.
- Я знаю, - болезненно хмуря брови, выдавливает Юнхо и тянется, чтобы обнять парня, но тот вялым мягким жестом слегка отстраняется, прикусывая нижнюю губу и невольно, не совсем осознавая свои движения, а лишь пытаясь удержать эмоции в себе, обхватывает плечи руками. – Я знаю.

***

- Мне трудно, - не позволяя голосу изменить ему, чётко выговаривает Сонмин. Бледные пальцы бездумно перебирают струны отвратительно звучащей гитары. Она расстроена.
Сонмину плевать. Он не слышит режущих чуткий музыкальный слух звуков. Слишком громко отстукивает в висках эхо сердцебиения. Кажется, лишенное внимания, сердце тоже расстроилось.
В комнате привычная темнота. Лишь из открытого окна доносится шум ночных улиц, с жадным любопытством заглядывают яркие огни, оставляя смазанные световые пятна на стенах, неуместными отблесками теряясь в пустоте помещения. Звёзд в огромном насквозь неоновом Сеуле не видно.
Кажется, в этом слепом городе Сонмина тоже никто не видит. Или не хочет видеть. Большую часть времени эта скрытость от чужих глаз неимоверное радует, заглушает параноидное чувство, скапливающееся где-то в районе затылка каждый раз, когда он выходит на улицу. Но когда на тебя закрывают глаза те, чьих взглядов ты жаждешь, с таким трудом добиваешься, опускаются руки.
От раньше приятно прохладного корпуса гитары уже хочется отстраниться. В помещении стало слишком ветрено.
- Знаю, - с тяжелым вздохом наконец отвечает Кюхён и тянется к ужасно звучащему инструменту, чтобы забрать его, но Сонмин, как-то отчаянно-испугано дёрнувшись, прижимает гитару к себе крепче, не поднимая глаз. – Я знаю.

***

- Прекрати, пожалуйста, засыпать меня убаюкивающими фразами, – наконец даёт волю злости Джеджун и буквально шипит от каждой попытки перебить его, раздраженно встряхивая головой. – Я, черт возьми, знаю, что страдаю тут не один! Но последнее время меня это уже не успокаивает. В принципе, никогда не успокаивало. Я не могу жить в застывшем болоте сплошного страха, какой-то стыдливой боязни и чрезмерной осторожности. Что скажут, как посмотрят. Так не может продолжаться. Мне осточертело прятаться. Я не хочу замыкаться в четырех стенах. Мы не сможем так жить всегда, и я считаю, что решать нужно сейчас.

***

- Это что-то меняет? – с едва уловимой ноткой раздражения спрашивает Сонмин, чужим, не свойственным ему жестом небрежно склоняя голову на плечо. – То, что ты знаешь… Что это нам даёт?
- Понимание и принятие проблемы – лучше, чем её отрицание, - отрезает Кюхён, тёмными глазами внимательно следя за всем происходящим: за подрагивающими от невысказанных слов губами Сонмина, за судорожно вцепившимися в гриф гитары пальцами, за стеклянными, искусственными отблесками уличных огней в его пустеющих глазах. Ему определенно не нравится то, что он видит. Но он понимает, что на этот раз отвернуться не получится.
- Понимание проблемы, но при этом нежелание её решать – ещё хуже непринятия.

***

- Чего ты хочешь? – решительно спрашивает Юнхо, скрещивая руки на груди и выжидательно глядя на собеседника, когда Джеджун, растрёпанный и обессиленный от своей тирады, умолкает. В его голосе проскальзывают ледяные нотки, что говорит лишь о попытках сдержать смешанные чувства.
- Я хочу, чтобы все увидели, что ты – мой, - сверкая глазами, озвучивает Джеджун и криво ухмыляется. – И что бы все знали, что я – твой. Я не то чтобы такой уж жуткий собственник, но на данном этапе я чувствую себя не твоим парнем, не возлюбленным, а маленьким грязным секретом, которого ты будешь стыдиться до конца своей идеальной жизни с красавицей-женой, которую тебе выберут родители, и оравой детишек. Я хочу засыпать и быть уверенным, что проснусь не в пустой холодной кровати, потому что ты должен был уйти раньше, чтобы не дай бог никто не заметил. Хочу иметь возможность пройтись с тобой спокойно по улице, сидеть рядом в кино. Подумаешь, не поймут! Мне плевать! Когда я… уходил, многие тоже не понимали моего шага. Как же так? Меня обеспечивали едой, жильём, деньгами на личные расходы. А я, неблагодарный, укусил руку, которая меня кормила. Всем было плевать, что в компанию я шел не для того, чтобы меня, как домашнюю зверушку, обхаживали надсмотрщики, дрессируя и командуя, что мне делать, как повернуться и каким тоном подать голос. Но мне было плевать. Я знал, что поступаю так, как хочу. Так, что мой следующий шаг приблизит меня к жизни, которую я буду вспоминать с чувством удовлетворения, выполненного перед собой долга. И это главное, Юнхо! Не кривой презрительный взгляд стилистки, которая увидела нас целующимися в гримёрке, а наше счастье, возможность быть рядом.
- Я мечтаю о том же, Дже. Но наши родные и друзья, как они отнесутся? А что будет…с нашей работой? – слегка запинаясь, пытается образумить взбесившегося парня Юнхо, но то уже доведен до точки высшего кипения, и разговор замять не получится.
- Не нужно прибегать к тем же аргументам, что и всегда. Ты знаешь позицию родителей. Они не в восторге, но готовы нас поддерживать. А все настоящие друзья уже знают, - безапелляционно заявляет Джеджун, суживая глаза и смеривая собеседника пристальным взглядом. – А что работа? Фанаты, которые действительно любят, - не бросят. Я – не общественное достояние и не имею намерения нравиться всем. Лишь хочу, что бы слушали и понимали мою музыку. А что я делаю дома, должно быть известно лишь мне и моему, черт возьми, возлюбленному!
- Ты такой максималист, - криво усмехается Юнхо с отчетливой ноткой болезненной привязанности, проигнорировав некоторые обидные слова, брошенные в свой адрес, обреченно вздыхая и потирая ладонью нахмуренный лоб, пытаясь облечь свои мысли в слова так, что бы на них не обиделись и услышали. – Не бывает всё так просто. Есть общественное мнение, которое нас раздавит. Давление окружающих лишь кажется пустяком. Это реальность, Джеджун, и не все ценят любовь выше своих предрассудков. Ты думаешь признание снимет и волшебным образом решит все наши проблемы? Это только уберёт возможность громкого скандала по поводу разоблачения. А все последующие трудности – всё те же. Мы не сможем прятаться от ненависти и презрения так же, как прятались от пристального внимания.
- Тогда нам сложить руки? – шипит парень, оскаливаясь и взмахивая руками, не в силах удержать эмоции, что разрывают изнутри, прорывают дамбу безнадёги и отчаяния, выплескиваясь в своей полной, ранее сдерживаемой силе. – Что ты предлагаешь? Всю жизнь шарахаться от каждого двусмысленного слова и подозрительно взгляда? Прятаться по квартирах ночью, чтобы никто не заметил, словно мы преступники, вырезавшие сотню людей или выдавшие государственную тайну? Или ты предлагаешь вообще расстаться? Нет этих компрометирующих отношений – нет проблем.

***

- У тебя есть решение? – Кюхён позволяет грубому сарказму скользнуть в голосе, чтобы скрыть болезненное отчаяние, спрятать собственный страх пред обсуждением этой темы, этой проблемы.
Они не первый раз об этом говорят. Не первый раз во взгляде, в тоне, в мельчайших движениях Сонмина столько скопившейся боли и усталости.
Но впервые в нём столько непонятной, страшной решимости. Это пугает достаточно, чтобы не увиливать от ответов.
- Нет, - честно отвечает Сонмин. Настолько просто и откровенно, что кажется, будто до этого он никогда Кюхёну и не открывался. А сейчас, в полной темноте комнаты, больше ничего не боясь и не стыдясь, стянул все образы и маски, отбросил оправдания и отговорки. Сейчас благоразумный, терпеливый, предусмотрительный Ли Сонмин – сплошное вышедшее из берегов чувство.
- Я не требую от тебя признания в прессе или штампа в паспорте. Честно говоря, я вообще от тебя ничего не требую, - голос на миг стихает, оставив акцент на последних словах зависнуть в воздухе. – Просто… родители могли бы знать? Самые близкие друзья? Нет… не так. Ты можешь позволить мне быть уверенным в том, что происходит?
- Это к чему? – вспыхивает до этого флегматично-хмуро настроенный Кюхён, опасно суживая глаза.
Такого Сонмин никогда не говорил раньше. Да, о них не знал никто, совершенно, и они мучились от необходимости прятать влюбленные взгляды, сдерживать внезапные порывы хоть мельком коснуться. Но никогда не ставили свои чувства под сомнение. Как вообще можно поддерживать отношения, не веря в них, чувствуя, что все происходящее – иллюзия, кратковременный сон или помешательство, что развеется при первом же неосторожном прикосновении: в тот же неотвратимый момент, когда по застывшей, умиротворенной глади озера чувств пойдут первый круги от брошенного внутрь камня недоверия, искажая зеркальную поверхность.
- Я – проблема для тебя, - безапелляционно озвучивает свои мысли Сонмин и устало морщится, отмахиваясь от попытки Кюхёна что-то ответить, зная, что в нынешнем состоянии больше не сможет продолжить свою мысль, если взбаламошенный, искрящийся эмоциями парень сейчас перехватит инициативу. – Ты никогда не сможешь и не захочешь проявить ко мне каплю лишнего внимания на публике. Потому что могут что-то подумать. Ты лучше ослепительно улыбнёшься Сохён, приобнимешь за талию Викторию, чтобы уверить всех в отсутствии у тебя отношений с одногруппником. Парнем. А в один день ты уверишь в этом и себя.
- О, так давай объявим о том, что эти отношения есть! Чтобы уверить всех в их существовании! – Кюхёна трясёт от бессильной ярости, от бесполезности и глупости этого тяжелого разговора, которого можно было избежать, которого можно было и не начинать, замяв неудобную тему, не имеющую решения. – Ты к этому готов? Готов к проблемам с компанией, к тому, что друзья отвернутся? К непринятию фанатов? К реакции родителей? К тому, во что превратится наша жизнь, выставленная на обозрение осуждающему обществу?
- Я – да, - прямо глядя в глаза, отвечает Сонмин, тем самым выбивая воздух из лёгких Кюхёна, который задохнулся своей так и не произнесённой последующей репликой. - Это ты не готов.

***

- Ох, закрой рот! – не выдерживает Юнхо, повышая голос и припечатывая слегка растерявшегося от такой реакции парня к стене, ограничивая его движения руками по обе стороны головы, отрезая все пути к отступлению и заставляя на этот раз послушать себя. – Ты хочешь публичного признания? Хорошо! Собирай чемоданы, потому что здесь всем наплевать на наши светлые чувства, всех будет интересовать только то, что я – парень, и трахаю тебя – такого же парня. Но я готов признаться, потому что больше всего боюсь потерять тебя, а не работу или образ идеального мужчины. Не может быть никакой красавицы жены с оравой детишек, потому что я на свою голову уже выбрал свою идеальную жизнь, и все эти годы пытаюсь воплотить её. Тебе понятно?
В комнате повисла хрупкая, выжидающая следующего всплеска бури тишина. Но, похоже, шторм миновал, оставляя по себе лишь мягкие, ласковые волны эмоций, накатывающие на рассыпавшиеся песком обвинения остаточной пеной.
Джеджун нежно, слегка извиняющееся улыбается и, зажмурившись, как довольный сытый кот, обвивает руками торс Юнхо, крепко прижимаясь к нему и мурча что-то успокаивающее ему куда-то в изгиб шеи. Он мог бы сказать многое, на одну фразу у него есть тысячи ответов, но зачем? Стыдно и мерзко ворошить их общие раны после того, как Юнхо обнажил все свои хрупкие нервы и позволил буквально прощупать тяжело, быстро бьющееся сердце. Джеджун умеет ценить такую преданную, безвозмездную откровенность.
От такой перемены ситуации Юнхо на мгновение впадает в ступор, судорожно осмысливая происходящее, а затем устало, с долей облегчения выдыхает, скрещивая в ответ руки на талии Джеджуна и невесомо целуя его во взлохмаченную макушку. По-хорошему, ему стоило бы продолжить этот разговор, ведь проблема никуда не делась, и вернутся к ней со временем придется снова, но после той искренности, которую он себе позволил, того полного торжества эмоций над разумом, что он допустил, сил на новые пререкания не было. Тем более, решения, принятые под таким давлением минутных ощущений, в таком состоянии всепоглощающего аффекта, никогда не будут правильными и надежными.
Да и нервировать только утихомирившегося Джеджуна совсем не хотелось. Он так мило сопел, ворча что-то, в его объятиях, что Юнхо не смог перебороть желание проигнорировать развороченные стрессом чувства и насладиться щедрой нежностью извинения и теплой любовью, источаемой возлюбленным.
- Мы не закончили, но я не хочу тебя заставлять. Это должно быть наше общее решение и желание, - поднимает на Юнхо свои тёмные глаза Джеджун, продолжая заботливо, успокаивающе водить ладонью между напряженных лопаток. – Я тоже больше всего боюсь потерять тебя. Одного раза хватило, что бы понять.
- Я не отказываюсь, - серьёзно отвечает Юнхо, слегка приподнимая лицо парня за подбородок и встречаясь с ним взглядом, желая уверить в своей решимости и правдивости. – Просто дай мне немного времени, я не прошу вечность.
- Пусть даже это будет вечность. Если с тобой, я готов ждать, - отвечает Джеджун, глядя Юнхо в глаза.
Тот улыбается, демонстрируя морщинки вокруг глаз, и отвечает:

- Я…

***

Кюхён, принявшийся было нервно мерить комнату шагами, застывает на месте. Он смотрит на замолчавшего Сонмина широко распахнутыми глазами, но не видит его.
Взгляд направлен внутрь себя.
Недавно прозвучавшие слова опасным тромбом загустели где-то по дороге к сердцу, утрудняя его биение. Дышать тоже стало тяжелее. В этой чертовой крошечной комнате забитого под завязку общежития не хватает воздуха. Канал, по которому он поступал, перекрыт боязливой осторожностью, неуверенностью и острым ощущением неправильности.
В мире Кюхёна, как и в этом ненавидимом им здании на обозрении у всех, никогда не было уединения. Его здесь просто не существовало.
Зато крепким давнишним вином опьяняло всепоглощающее одиночество, которое он жадно пил, слезящимися глазами вглядываясь в освещенное солнцем чистое небо. Ночью, пряча глаза от огней города, он воровал взгляды и улыбки человека, которого любить был не должен. Которого давно стоило бы отпустить, а не прятать в своей укромной пещере, защищенной от осуждения и презрения. Но также укрытой от теплого сияния настоящей жизни, которая шла своим чередом, но без них, огибая двух несчастных, чья тайна не позволяла показаться в лучах дневного света.
Его мир был мрачен, временами безрадостен, изредка пуст. Товарищи и друзья неизменно застревали где-то на первой стадии, своими поступками и словами так и не приблизившись к дверям, скрывающим космическую глубину его настоящих чувств и желаний. Постоянным властителем там, за преградой, за прочной стеной защитного вала, что всю жизнь строил Кюхён, безвозмездно властвовала музыка, тянущая его на дно собственного мира и к вершинам славы, где её смогут услышать миллионы.
Этот мир пугал. И он отрицал Сонмина. Как препятствие, которое встало на пути к высшей цели, ради которой он и существовал.
Он пережил ту ужасную аварию не для того, чтобы бросить свою карьеру певца при первых же трудностях. Кюхён не мыслил свою жизнь без пения. Он не готов был жертвовать музыкой, заполнявшей его, иногда заменявшей чувства и привязанности. Даже ради Сонмина.
Хоть эти две вечные константы его сердца рвали душу на части.
- Я не готов, - будто сам пораженный своим выводом, едва выдавливает ошеломленным голосом Кюхён, зажмуривая глаза, чтобы набраться сил, необходимых ему для озвучивания сказанного. – Я никогда не буду готов.
- Я знаю, - тихим, мягким голосом без единого упрёка подытоживает Сонмин.
Но в изгибе его губ - скрытая боль, в нервно укладывающих гитару в чехол пальцах – нерастраченная нежность прикосновений. Его глаза как-то странно блестят в свете ярких огней Сеула.
Кюхён с ужасом, ощущая, как холодеет всё внутри, осознает, что Сонмин всегда, с самого начала, это знал. Он просто жил и ждал, когда тот, кого он любит, озвучит неизменную истину, медленно убивающую его.
Кюхён хочет подойти. Что-то сделать. Что-то сказать.
Но Сонмин, не оборачиваясь к нему лицом, почти умоляет:
- Не надо.
Похоже, Кюхён сделал и не сделал, сказал и не сказал уже предостаточно.
Он даже почти не удивляется, когда из-под кровати Сонмин вытаскивает уже собранную сумку со своими вещами. Он, похоже, действительно всегда понимал его лучше его самого.
Те сочащиеся печальной заботливостью и отчаянием взгляды Сонмина даже в самые счастливые дни их отношений, наконец, стают понятными.
Но, не смотря на это, он всё ещё не способен их выдержать.
Сонмин не может уйти, не повернувшись напоследок с совершенно пустым выражением, впитывая всё, что больше никогда не сможет получить. Всё, что, на самом деле, никогда ему и не принадлежало.
Сглотнув ком в горле, Кюхён осмеливается посмотреть ему в глаза и проговаривает:

- Я…

***

- …тебя…

***

- …тебя…

***

- …люблю.

***

- …не держу.

***

В тёмном переулке засыпающего Сеула, где только что загорелся свет в последнем окне угловой квартиры, из которой и был посыпан сигаретным пеплом весь асфальт, впервые давился никотиновым дымом совершенно разбитый, потухший парень.

@темы: [DBSK], [Super Junior], [YunJae], [K-pop], [Фанфик], [KyuMin], [КюМин], [ЮнДже]

---

[Super Junior] Speeding Cars

Название: Speeding Cars
Автор: amaelamin_fic
Переводчик: Silent Whisper
Оригинальный текст: amaelamin-fic.livejournal.com/15349.html
Фэндом: Super Junior
Основные персонажи: Сонмин (Ли Сонмин), Кюхён (Чо Кюхён)
Пэйринг или персонажи: Кюхён/Сонмин, Чангюль
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Слэш (яой), Романтика, Ангст, Фантастика, AU, ER (Established Relationship)
Предупреждения: OOC, ОМП
Размер: Миди, 60 страниц
Кол-во частей: 11
Статус: закончен
Описание:
Кюхён хочет получить второй шанс в своих отношениях с Сонмином, и он готов вернуться во времени для этого.
Примечания переводчика:
Это мой первый перевод, поэтому я буду очень благодарна за критику. Перевод вольный, так как язык автора местами суховат, и приходится адаптировать предложения, чтобы они адекватно звучали на русском.
* Speeding Cars имеет два варианта перевода: "Превышение скорости" или "Спешащие машины". Название взято из песни Imogen Heap - Speeding Cars

Девятая часть

Чувствуя себя мешком кожи с костями, пребывающим в вечной неопределенности, Сонмин лежал на своей кровати. Он мог бы и вовсе отгородиться от всего мира, если бы достаточно долго пробыл взаперти, не имея никакого желания ни есть, ни что-либо делать вообще. Он просто будет тихо гнить здесь, закутанный в уютное одеяло в полутьме безопасной комнаты, и никто не будет скучать…

Кюхён будет.
Коротко хмыкнув, Сонмин задумался, благодарен ли он за это или больше раздражён. Ведь Кюхён сам по себе был проблемой, и смесь злости и привязанности окутывала неразрывным коконом.
Кто-то действительно вознамерился добраться до него, и черная дыра собственной беспомощности разрасталась с ужасающей скоростью перед глазами. Он был недостаточно сильным, чтобы встретиться лицом к лицу с неизвестными врагами; одна мысль о том, чтобы выйти, попасть под взгляды, взгляды людей, которые знают, заставляла его запрятаться поглубже под одеялом и втиснуться в матрас.

Звук шагов студентов, проходящих мимо его комнаты, казался отдалённым эхом.

- Ничто не изменится, проблемы не исчезнут, Мин. Ты не сможешь прятаться вечно.

Он не знал, когда Кюхён сказал ему это. Ему было плевать.

Он закрыл глаза и попытался уснуть.

***

Кюхён из 2011 заметил Чохи в лекционном зале, собирающую вещи после окончания занятия, и едва сдержал смешок. Проследив, чтобы она смотрела в их сторону, он украдкой обвил рукой шею Чангюля, за что в ответ получил шлепок тетрадкой по физике, и опять хихикнул.

- Прекрати! – прошипел Чангюль. – Если тебе не хватило вчерашней взбучки, я всегда готов повторить!

- Ой, перестань, - сказал Кюхён, вставая со своего места. – Я просто подойду к ней и скажу, что это всё просто огромное недоразумение.

- Держись подальше, как можно дальше от моей идеальной богини, - предупредил Чангюль. – Ты уже достаточно разрушил мою жизнь. Не хватает ещё только, чтобы она в тебя влюбилась или чего-то тому подобного.

Студенты начали покидать аудиторию группками, и Кюхён бросил короткий взгляд на Чангюля.
- Ради бога, Чангюль. Прекрати вести себя так, будто ты ничего не достоин. Ты потрясающий, добрый, весёлый и очень умный парень, у которого есть запас рамёна на всю жизнь вперёд и при этом ни одного порнушного видео.

Чангюль просто ткнул его локтём под рёбра и хмыкнул.

- Если ты собираешься продолжать говорить эту ерунду, то на завтрашнюю лекцию ты не приглашен. Просто оставайся в комнате.

- Учитывая всю эту увлекательную и познавательную информацию, что я получил сегодня, похоже, так и будет.

Они присоединились к толпе, которая медленно плелась к двери, и оказались прямо позади группки болтающих друзей.

- Ага, я проходил сегодня мимо, и с двери всё было стёрто. Чёртов педик смыл всё так быстро, наверняка до смерти напуган. Вы вообще представляете, как трудно избавиться от той краски?

Кюхён мгновенно застыл на месте, слыша только оглушающий звон ярости в ушах, и тяжелым взглядом уставился прямо в затылок говорившему парню.

- Оставь его в покое, Хванджун, - девушка, идущая справа от него, закатила глаза. – Не достаточно ли маленький мальчик-гей натерпелся от тебя?

- О, нет, - смеясь, ответил парень. – Я ещё не закончил. Думаю, я нанесу ему ещё один визит на днях.

- Снова надписи на дверях?

- Не-а… Думаю, на этот раз, у нас состоится увлекательная беседа.

Хватка Чангюля на руке Кюхёна была железной, шок отчётливо проступил в чертах лица. Они механически вышли из аудитории вслед за группой, Чангюль держал друга так крепко, что побелели костяшки, но оба молчали.
Компания впереди в своём обсуждении перешла на обыденные проблемы; домашнее задание и ужин, обычные повседневные заботы и ерунду, о которой болтают все студенты. Они шутили и смеялись, и Кюхён тяжело уставился им вслед не отводя взгляд пока они не скрылись.

- Я его знаю, - тихо произнёс Чангюль слабым голосом. – Он всё время был в одной группе со мной с тех пор, как я начал здесь учиться. Мы даже как-то делали проект вместе. Он был так мил ко мне.

- Как его зовут? Полное имя? – прошептал Кюхён.

- Что ты собрался делать? – повернулся к нему Чангюль, опасливо нахмурившись.

- То, что я должен сделать, - отрезал Кюхён и направился в сторону комнаты Чангюля.

***

Кюхён чувствовал болезненную тошноту от всей этой ситуации, но ничего не говорил Чангюлю, следовавшему за ним к комнате. Слова того парня продолжали набатом отбиваться в голове, когда полнота мучений, что испытывал Сонмин, навалилась на него во всём своём великолепии. А он в это время просиживал на лекции, вместо того чтобы поддерживать, хотя бы просто быть рядом.

Думаю, я нанесу ему ещё один визит на днях.

Первым порывом было сорваться с места и прежде всего, предупредить Сонмина, но сначала нужно было добыть больше информации. Ему нужен был ноутбук Чангюля и его друг-хакер.

***

Кюхён бежал, игнорируя жжение в груди, и неловко приземлился, когда перепрыгнул лавочку. Прошло достаточно много времени, и солнце уже село, времени было мало, потому с каждым неуклюжим от спешки движением распечатка в его руках сминалась ещё сильнее.

Тот парень жил в одном общежитии с Сонмином. На том же этаже.

Кюхён перепрыгивал по три ступеньки, и вскоре вынужденно остановился, едва не задыхаясь уже на четвёртом пролёте. Он усердно пытался подавить всепоглощающую панику. Тот урод не говорил, что собирается идти к Сонмину именно сегодня или даже завтра, - но знание, что Сонмин так близко к кому-то настолько враждебно к нему настроенному, и все эти намёки о «беседе» с ним, не оставляли места ни на успокоение, ни на бесполезную трату времени.

Он добрался до двери в нужную комнату и постучал. Один раз. Два. Три. Ещё и ещё.

- Сонмин!

Никто не отвечал, и Кюхён готов был с ума сойти от страха.

- Сонмин, пожалуйста, - прошептал он в закрытую дверь, а перед глазами виднелись всё ещё заметные следы от недавно стёртой надписи.

***

- А мы не можем позвонить в полицию?

- Полицию? – пораженно спросил Чангюль. – Они только помогут Хванджуну.

Кюхён нервно мерил комнату шагами.

- Попроси своего друга достать его адрес, хоть что-нибудь. Любую информацию о нём. И фото.

***

Внезапно со скрипом дверь открылась, и в проёме показалось бледное лицо Сонмина. Он, очевидно, только вышел из ванной, так как полотенце всё ещё было наполовину повязано на его голове, но оно тут же слетело, когда Кюхён быстро ворвался внутрь помещения.

- Кюхён…

Он схватил Сонмина в охапку и до того, как тот успел бы воспротивиться, поцеловал его. Кюхён глубоко вдохнул родной запах, и тепло его дыхания вскружило голову Сонмину настолько, что тот прекратил вырываться, лишь тяжело дыша.

- Прости, - прошептал Кюхён, глядя вниз на парня, разорвав поцелуй.

Сонмин, словно опомнившись, высвободился из хватки и поднял своё полотенце, будучи совершенно ошарашенным этим страстным объятием и выплеснутыми на него чувствами, что граничили с отчаянием.

- Что происходит?

Кюхён подтянул Сонмина и усадил возле себя на кровати, протягивая распечатку с личными данными Хванджуна.

- Это он. Тот парень, что писал на твоей двери. Ты его узнаёшь?

Сдавленный вздох Сонмина, который тот издал, увидев фото, всё сказал сам за себя.

- Он живёт, живёт недалеко. Через три комнаты от меня! Зачем ему это делать? Я говорил с ним раньше, он никогда…

Кюхён повернулся к Сонмину и нежно обхватил его лицо ладонями, поглаживая чуть покрасневшие щёки дрожащими пальцами.

- Послушай меня. Я слышал, как он говорил, что собирается что-то тебе сделать. Я не знаю что. Он сказал, что собирается «побеседовать» с тобой.

Глаза Сонмина расширились.

- Откуда ты знаешь? – прошептал он.

- Он ходит на те же лекции, что и Чангюль. Я случайно подслушал его разговор с друзьями. Сонмин, это действительно важно, чтобы ты остался в безопасности, хорошо? Не ходи никуда сегодня вечером. Следи за тем, кто рядом с тобой. Я понятия не имею, что он собирается делать.

Кюхён опустил руки, чтобы ощупать карманы, ища запасной телефон, который одолжил ему Чангюль. Сонмин бездумно поднёс руку к своей щеке, на которой ещё ощущалось тепло прикосновения Кюхёна.

- Он собирается избить меня?

Кюхён поднял взгляд. В этот момент Сонмин внезапно выглядел очень юным. Он снова был пятнадцатилетним мальчишкой, окруженным моральными уродами и фанатиками, и преследуемым нескончаемым насилием.

- Это никогда не закончится, - пробормотал он, глядя вниз на свои руки.
Что, если они повредят его руки? Он больше никогда не сможет играть на гитаре.

Кюхён снова притянул его в крепкое объятие, судорожно сжимая, желая кричать от бессильной ярости, мечтая разорвать в клочья всех врагов Сонмина и его страхи, чтобы уложить их все к его ногам. Это было так нечестно – они никого не трогали, никому не мешали. Сонмин никогда никому не причинил боли.

- Я больше никому не позволю ранить тебя.

- Запиши этот номер… Я сменил свой, - добавил в конце Кюхён, едва вспомнив, что у Сонмина был номер, правда, его «я» из этого времени, - и тут же скривился от одной мысли, сколько бы проблем потянула за собой эта оговорка, но отбросил эти мысли как ненужный сейчас багаж. – Позвони мне, если что-то случится, хорошо? Пообещай мне.

Сонмин записал его номер в свой телефон, а затем вздохнул.

- Почему ты здесь?

- Ли Сонмин, я думал, ты немного умнее! – шутливо упрекнул Кюхён, поднимая снова упавшее полотенце, отряхивая его, а затем ласково вытирая последние несколько капель на волосах Сонмина.

Сонмин в ответ на его действия придирчиво хмыкнул, что-то проворчал и показался из-под ткани, безуспешно пытаясь пригладить торчащие в разные стороны волосы.

- Останься со мной сегодня, хорошо? – попросил он, отводя взгляд, когда поднялся, чтобы отложить уже ненужное полотенце. – Закажем еду с доставкой.

***

- ГДЕ ТЫ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, БЫЛ?! – буквально слетевший с кресла Чангюль набросился на Кюхёна, когда тот вернулся на следующее утро, выглядя изможденным и смятенным. – Я всю ночь пытался до тебя дозвониться! Ты вообще представляешь, какие мысли о том, что с тобой могло случиться, лезли мне в голову?

- Ты думал, что я пошел драться с Хванджуном, и он убил меня? – бесстрастно уточнил Кюхён.

- Да! – ответил Чангюль, не заметив сарказма. – Ты уж прости мне эти слова, но ты больше любовник, чем боец.

Кюхён мгновение сверлил его взглядом.

- Тот телефон, что ты дал мне, разрядился, это не моя вина. Я был у Сонмина. Думаю, он был немного больше, чем просто ошарашен тем, что мы слышали.

- Как и я, - пробормотал Чангюль, садясь на свою развороченную кровать. – Господи, Кюхён, как мы сможем его защитить?

Кюхён принялся обыскивать небольшую кладовую для продуктов, ища там свежие булочки, чтобы хоть как-то успокоить желудок.

- Круглосуточное наблюдение, вот как. Ты иди на занятия, а я присмотрю за Сонмином.

- Круглосуточное? Ты планируешь не спать и не есть?

- Если придётся.

- Кюхён, подумай об этом. Сколько времени ты будешь этим заниматься? Ты что, планируешь следовать за ним на каждое из занятий?

- Если придется.

Чангюль замолчал и с минуту просто наблюдал за Кюхёном.

- Это очень героично и всё в таком духе, но план просто ужасный.

- Тогда скажи мне, что я должен делать! – Кюхён обернулся лицом к другу, демонстрируя искаженное болью от осознания своей беспомощности лицо. – Ты знаешь, сколько раз его избивали в школе за это, Чангюль? Ты ждёшь, что я буду просто сидеть и наблюдать, как этот чертов придурок Хванджун пытается навредить ему? Потому что я не могу. Я не буду. Я не могу выдержать даже мысль, что ему кто-либо причинит боль из-за чего-то, что непосредственно касается меня. Потому что даже если он не хочет пока это признавать, он любит меня. Я знаю, что так и есть. И я его тоже люблю. И если его собираются избить из-за этих чувств ко мне, я определенно собираюсь что-то с этим делать.

Кюхён замолчал, тяжело дыша. Чангюль приложил одну руку к сердцу, выглядя ошеломленным.

Вдруг, Кюхён больше не смотрел на Чангюля. Он смотрел на своего отца за обеденным столом дома, - он поспешно завтракал и бросал взгляды на часы на запястье. Мама недовольно хмыкала, наблюдая за этим.
Кюхён взял газету и встряхнул её, дата в верхнем углу, внезапным осознанием врезавшись в сознание, перевернула все внутренности.

- Кюхен-и, хочешь ещё немного риса? – спросила мама, и выжидательно взглянула на него. Кюхён моргнул, чувствуя себя так, будто кто-то выбил ему почву из-под ног.
Он моргнул снова, и опять оказался в комнате с Чангюлем.

- …забилось сильнее, - говорил Чангюль, почти смеясь.

- Что? – от неожиданности поперхнулся воздухом Кюхён, пытаясь сообразить и осознать то, что только что произошло.

- Я сказал, что моё сердце даже забилось чуть сильнее от твоей речи, - повторил Чангюль. – Что с тобой?

***

Дата на газете гласила: «1 Мая, 2011 год». Кюхён был уверен в этом. На несколько секунд он снова вернулся в своё время, в свой дом, к своим родителям. В 2011. Речь сделала своё дело – Кюхён удивился сам себе, когда осознал, что действительно имел в виду всё, что говорил.
«Хорошо поработал, Кюхён», - подумал он, жуя свой ленч, и позволил себе ощутить проблеск уверенности в собственных силах.
Но речи было недостаточно, чтобы окончательно отправить его назад в 2011.
Он перестал думать о последствиях – что случиться? Будет ли Чангюль хоть что-то помнить? Этот мир действительно просто исчезнет, как и говорил Чангюль? Действительно ли будет исправлено всё, чего он хотел? Что ему нужно сделать, чтобы всё встало на свои места?

Его телефон сигналом известил о входящем сообщении. Он вытащил его из кармана, продолжая валяться на полу среди чертежей Машины Времени. Они с Чангюлем целый день возились с ними: гениальный физик нелицеприятно бормотал что-то себе под нос, а Кюхён пытался быть настолько полезным, насколько это вообще возможно.
О, как ему не хватало возможности пользоваться своим айфоном, - этот доисторический аппарат был невыносимо примитивным. В нём даже не было возможности подключиться к сети.

«Схожу прогуляюсь. Не могу больше сидеть взаперти. Приходи позже, если захочешь, ладно? ^^»

Кюхён выбежал из комнаты, не говоря ни слова, а растерянный Чангюль лишь поднялся, чтобы последовать за ним мгновением позже.

***

Сонмин шел медленно, наслаждаясь теплом послеобеденного солнца. Здесь, на улице, казалось, что ничто не могло навредить ему – стены его комнаты уже начинали давить, затуманивая разум паническим страхом. Хванджун не осмелится что-то предпринять. Не здесь.

Что за смехотворная неделя.

Скоро должны были начаться практические занятия по гитаре – ему нужно было к ним подготовиться, убедиться, что всё идеально. Он был уже почти выпускником, и если он хотел попасть в какую-то приличную группу или поступить в хорошую консерваторию, он должен был быть безупречным. Лучше всего ему было работать с акустической, но если нужно, он смог бы справиться и с электрогитарой. Правда, стоит поработать над своими навыками. В худшем случае он мог бы найти себе работу как музыкант в одной из айдол-компаний.

Его телефон звонил, и Сонмин улыбнулся, когда увидел имя на дисплее. Но его улыбка быстро сменилась на нахмуренно выражение, когда он взял трубку.

- Я просто гуляю во дворе университета, Кюхён, возьми себя в руки. Нет, я не собираюсь возвращаться в свою комнату, понятно? Я собираюсь закончить прогулку и пойти где-то перекусить. Я знаю, что ты волнуешься… Нет, Кюхён, послушай, я знаю, что ты волнуешься, но я не могу вечно сидеть в комнате. Я позвоню тебе позже.

Сонмин надул губы, когда бросил трубку, чувствуя себя виноватым. Он просто не мог вечно прятаться.

Он продолжил идти.

Хванджун пошел следом.

Финал

- Чёрт возьми! – резко остановился Кюхён, давая бедному Чангюлю шанс догнать его. – Почему он всегда такой упёртый?

- Где он? – тяжело дышал Чангюль, по пути услышав достаточно о том, что происходит, чтобы полностью понять ситуацию.

- Он сказал, что где-то во дворе университета. Но здесь три квартала! Один возле инженерного корпуса, один возле музыкального, и ещё один немного дальше, возле корпуса гуманитарных наук. Чангюль, я просто… у меня плохое предчувствие. Я сошел с ума?

- Лучше быть чрезмерно осторожным, чем потом жалеть, - пожал плечами Чангюль. – Нам нужно найти его. Однако, он будет зол на тебя.

- Мне плевать - главное, чтобы он был в порядке, - Кюхён стиснул зубы и направился к ближайшему кварталу, возле инженерного корпуса.

***

- Привет, педик.

Сонмин замер, едва услышав голос Хванджуна, и медленно обернулся в неверии. Сердце начало оглушительно стучать в груди.

- Ты достаточно быстро отдраил дверь. Я не ожидал.

***

- Ты его видишь? – Кюхён бешено крутил головой, осматривая весь двор в поисках Сонмина. Территория была заполнена студентами, идущими на ужин в столовую рядом с корпусом, и солнце ещё не село.
Было много людей, но не было Сонмина. Кюхён ещё раз оглядел место, но безрезультатно.

- Его нет с другой стороны, - отчитался Чангюль, подбегая обратно к Кюхёну. – Думаю, он говорил не об этом дворе.

Они снова бежали.

***

Хванджун подошел ближе, но Сонмин стоял на месте.
Парень был крупным и выглядел сильным, - так же, как и любой другой из сотни тех уродов за все годы – и чёрная ненависть с новой силой потекла вместе с кровью по сосудам.
Сонмин знал, как это, когда тебя бьют так сильно, что зубы разрывают кожу на щеке, и знал, как ощущается сильный удар в живот. Он знал, как это, - быть ненавидимым людьми, которые никогда даже не говорили с ним, не знали его имени. Он видел сотни таких, как Хванджун, но ему всё ещё требовалось спросить:

- Почему ты делаешь это?

- Потому что ты отвратителен! – повысил голос Хванджун, привлекая внимание нескольких студентов, что шли со своих занятий. – Ты действительно думаешь, что никто не видит тебя с тем парнем? У меня мурашки по коже от одной только мысли, что ты живёшь рядом, педик. Чем ты только занимаешься в своей спальне каждую ночь? Ублюдок, - он ударил Сонмина под коленом, заставляя его потерять равновесие.

«В этом нет никакого смысла, - подумал Сонмин. – Он мог бы быть кем угодно. Я мог бы быть кем угодно. Он ненавидит, хотя даже не знает меня».

- И что, если ты изобьёшь меня, тебе станет лучше? Это заставит тебя думать, что ты сделал что-то хорошее? Сделает тебя великим мужиком, так ведь?

***

- Кюхён, это не то место, - сказал Чангюль, едва умудряясь дышать после такой пробежки. Он вытер пот со лба.
Тень, отброшенная главным корпусом гуманитарных наук, с каждой секундой всё росла.

- Я тебе говорю, он в квартале возле своего корпуса. Зачем ему вообще идти куда-то ещё?

Кюхён согнулся пополам, пытаясь отдышаться. Он сжал кулаки – плохое предчувствие крепло с каждым мгновением. Он молился, чтобы оказаться не правым.

- Посмотрим, - сказал он.

Они снова бежали.

***

- Большим мужиком, чем ты, в любом случае, - презрительно ухмыльнулся Хванджун. – Я никому не подставляю зад.

- Тебе стоит как-то попробовать. Довольно приятные ощущения, вообще-то, - бросил в ответ Сонмин, просто желая увидеть его реакцию, и зная, что нарывается.

Лицо Хванджуна заалело, и Сонмин рассмеялся про себя. Предсказуемо.
Ему удалось уклониться от первого удара, но второй застал его врасплох, заставив тяжело свалиться на землю. Голова взорвалась болью от силы столкновения, что на минуту оставила его незрячим и едва способным дышать. Знакомо.

Несколько студентов, что вышли из музыкального корпуса, видели, как Сонмин упал, и слышали слова, которые орал Хванджун.
Некоторые поспешно ушли, а некоторые остались понаблюдать.

***

- Чангюль? – позвала Чохи, наблюдая, как он, едва способный двигаться, пробежал мимо.

Чангюль обернулся, чтобы увидеть, как парень Чохи оттянул её в другую сторону, и ощутить то самое унылое чувство, которое появлялось каждый раз при виде этих двоих вместе.
Но потом он осознал, что девушка всё ещё говорила с ним.

- Куда ты так бежишь?

- Мне нужно найти кое-кого, - он тяжело дышал, безрезультатно пытаясь игнорировать присутствие её парня. – Я думаю, у него неприятности.

Чохи нахмурилась, выглядя встревоженной. Она стряхнула руку бойфренда, и неуверенно, заколебавшись, подошла к Чангюлю.

- Там…там два парня дерутся. В главном квартале. Он, - сказала она, бросив короткий взгляд на своего парня, - не хотел, чтобы я видела это. Может быть, это твой друг?

Чангюль рванул прочь, не ответив, зовя Кюхёна, который искал в западной стороне. Он не видел, что Чохи последовала за ним, отмахиваясь от своего парня, что раздраженно звал её, а потом тоже побежал следом.

Чангюлю не нужно было даже приближаться, чтобы увидеть Сонмина на земле, пытающегося изо всех сил справиться с превосходящим по силе и параметрам Хванджуном. Он видел, как Кюхён непонятно как сумел ускориться, когда увидел их двоих.
Он врезался в Хванджуна, и они оба рухнули на траву.
Сердце Чангюля быстро стучало в груди, горло сжалось, когда он стоял там, зная, что Кюхён никогда раньше не дрался и понятия не имел, как это делать.

Его руки похолодели и стали липкими от холодного пота, он тяжело сглотнул. Он обязан был помочь.

- Чангюль, - Чохи появилась рядом с ним, хватая его за руку. – Что происходит? Почему они дерутся? О, смотри, это же твой…

- Я должен помочь им, Чохи, отойди, - Чангюль ступил вперёд, выглядя более смелым, чем чувствовал себя, и жалея, что Чохи будет здесь и увидит, как его изобьют. Но она его удержала.

- Нет! Чангюль, не надо. Я не хочу, чтобы тебе навредили.

Чангюль удивленно обернулся к ней, и она в ответ посмотрела ему в глаза.

- Не надо, - повторила она, внезапно краснея.

Его глаза широко распахнулись.

***

Сонмин пораженно смотрел, как Хванджун слетел с него, отброшенный кем-то. Он почувствовал текущую с носа кровь, ощупал языком развороченную внутреннюю сторону щеки. Резко напомнила о себе острая боль в боку и левом запястье, что, похоже, было сломанным.
Но всё это было ерундой по сравнению с тем, что он почувствовал, когда увидел, как Кюхёна легко сбросили на землю и ударили ногой под рёбра.

Чангюль появился рядом и попытался помочь ему подняться и отойти подальше от Хванджуна и Кюхёна, но Сонмин сопротивлялся.

- Кто ты, черт возьми, такой? – рыкнул Хванджун на Кюхёна, который медленно поднимался на ноги.

- Твой…худший…кошмар, - выдавил из себя Кюхён. Сонмин на мгновение не поверил своим ушам, как и Чангюль.

- Что? – гаркнул ошарашенный Хванджун. – А ты наглый, ублюдок. Это твой парень-шлюха?

- Ты угадал только половину, - крикнул ему Кюхён, слегка качнувшись на ногах, и собираясь ударить.
Хванджун легко отступил, увернувшись, и Кюхён снова получил болезненный удар наотмашь.

Сонмин попытался подняться, где-то сзади закричала Чохи.

- Оставь его, Хванджун, - глухо обратился Сонмин, едва способный говорить из-за текущей из носа крови.

- Почему? – засмеялся Хванджун, но был быстро прерван Кюхёном, который снова навалился на него с ударом, и оба свалились на землю.

- Потому что мой парень не сдаётся, - просто ответил Сонмин, перед тем как сильно ударить Хванджуна в удачно подставленный живот.

***

2011

- Итак, - сказал Сонмин, следя за тем, чтобы ни глаза, ни голос его не выдавали. – Что ты скажешь? Моя мама действительно очень хочет познакомиться с тобой.

Сонмин лежал рядом с ним в их крошечной квартирке на отшибе города, тихой и тёмной этим ранним утром, до того, как им нужно будет собираться на работу.
Он был всё ещё встрепанный и теплый, и Кюхён замер на мгновение, чувствуя, как мысли заметались в голове. Его взгляд, наконец, остановился на улыбке парня перед ним, и его охватило жгучее желание согласиться, уже не важно, на что.

- С удовольствием, Мин.

Пауза, которую он смог осознать не разумом, а скорее всеми органами чувств, резонансом прошлась по всему телу Кюхёна.
«Это важно», - подумал он, но мысль быстро ускользнула, словно вода сквозь пальцы.
Кюхён моргнул, чувствуя внезапную пустоту, словно кусок чего-то важного вырвали с корнем из памяти, но рана тут же зарубцевалась, безо всякого шрама. И вдруг показалось, будто ничего и не произошло.

Он засунул руку под подушку, собираясь вздремнуть ещё пару минут до того времени, как Сонмин примется за свой утренний ритуал нежного, но настойчивого выталкивания его с кровати.
Пальцы Кюхёна что-то нащупали, и он, растерянный, вытащил находку. Это был маленький обрывок бумаги, слегка измятый, будто он долго пролежал в чьём-то кармане.

«Ли Сонмин»

- Эй, посмотри. Ты положил это под мою подушку?

Сонмин широко улыбнулся ему, не заботясь ни о какой записке с его именем на ней.

- Я всё ещё завис на твоём согласии познакомиться с моей мамой.

- Это меньшее, что я могу сделать, раз не могу дать тебе весь мир, - прошептал Кюхён Сонмину, ловя его губы в сладком поцелуе.

- Мне не нужен мир. Я знаю, что у меня есть ты.

- Звучит похоже на то, что Чангюль сказал бы Чохи.

- Ты хочешь сказать, что я не оригинален?

- Нет, просто ты перешел на уровень слащавости «новобрачный Чангюль».

***

Позже этим днём на работе Сонмин нашел ещё одну записку; в этот раз в своём кошельке, среди денежных купюр.

«Чо Кюхён»

Он медленно вытащил её, чувствуя себя странно. Будто этот клочок бумаги значил больше, чем казалось, будто в нём хранились секреты, которые он никогда не узнает.
Он осторожно положил его назад в кошелёк, слегка улыбнувшись своему порыву оставить его там.
Глупый Кюхён.

@темы: [Super Junior], [K-pop], [Фанфик], [KyuMin], [КюМин]

---

[Super Junior] Speeding Cars

Название: Speeding Cars
Автор: amaelamin_fic
Переводчик: Silent Whisper
Оригинальный текст: amaelamin-fic.livejournal.com/15349.html
Фэндом: Super Junior
Основные персонажи: Сонмин (Ли Сонмин), Кюхён (Чо Кюхён)
Пэйринг или персонажи: Кюхён/Сонмин, Чангюль
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Слэш (яой), Романтика, Ангст, Фантастика, AU, ER (Established Relationship)
Предупреждения: OOC, ОМП
Размер: Миди, 60 страниц
Кол-во частей: 11
Статус: закончен
Описание:
Кюхён хочет получить второй шанс в своих отношениях с Сонмином, и он готов вернуться во времени для этого.
Примечания переводчика:
Это мой первый перевод, поэтому я буду очень благодарна за критику. Перевод вольный, так как язык автора местами суховат, и приходится адаптировать предложения, чтобы они адекватно звучали на русском.
* Speeding Cars имеет два варианта перевода: "Превышение скорости" или "Спешащие машины". Название взято из песни Imogen Heap - Speeding Cars

Пятая часть, II

- Так, а теперь посмотрим, правильно ли я всё понял, - огласил Кюхён из 2008 спустя полчаса, выглядя более чем ошеломленными и нервно размахивая уже пустым пакетом сока.
Все трое расположились в разных позах в комнате Чангюля, а в углу вырос склад коробок из-под китайской готовой лапши. Теперь, когда уже никто не бесился и не паниковал, и что более важно, не пытался задушить или ударить его, Чангюлю думалось легче. Была какая-то нечеткая мысль, что вертелась в голове уже несколько дней, но чем усердней он пытался выловить и обдумать её, тем труднее было её полностью оформить. Что-то о президенте, но… Эх, он снова потерял нить.

- Через три года я встречу тебя, и после того, как узнаю о машине времени, отправлюсь в этот период, где, очевидно, это устройство ещё не изобретено. Соответственно, благодаря своим целям и намерениям, я теперь застрял…

- Чудно, сконцентрируйся именно на этом! – вышел из себя Чангюль, обиженно фыркнув.

- И когда я попаду сюда, то увижу, что этот мир отличается. Здесь другой президент и Сонмин не работает продавцом в магазине. Правильно?

- Пока да, - кивнул Кюхён из 2011, закидывая голову на матрас, пытаясь расслабить шею после долго сидения в скрюченном положении на полу.

- Что-то ещё?

- Ну, - Кюхён из 2011 слегка наклонил голову на бок, - это уже ты мне скажи.

Младший медленно покачнулся и обхватил руками колени, прижимая их к груди.

- Я не понимаю.

- Чангюль думает, что есть причина, почему это прошлое отличается от моего. Теперь мы уже знаем, что ты знаком с Сонмином. Может, если ты нам расскажешь, какие отношения вас связывают, это даст нам подсказку, и я, наконец, выясню, что же я должен делать, чтобы всё исправить.

Младший Кюхён посмотрел на них обоих опасливо; на его лице отражался весь калейдоскоп эмоций, которые он испытывал. Опустив свой взгляд на руки, он нервно переплел пальцы от ощущения дикого неудобства, и Чангюль ощутил резкий укол совести и прилив жалости к мальчишке.

- Эй, не торопись, соберись с мыслями, - мягко посоветовал он, размышляя, стоит ли тактильно продемонстрировать свою поддержку или прикосновения будут восприняты негативно.
Кюхён из 2011 наблюдал за младшим тяжелым взглядом, слишком легко узнавая неловкое положение с высоко поднятыми плечами, попытки избежать зрительного контакта – знакомое ощущение незащищенности, что было его второй сущностью до встречи с Сонмином. Он злился, видя со стороны, как почти двадцатилетний мужчина может быть настолько болезненно неуверенным в себе. Воспоминание об одиночестве было ещё слишком свежим.
Он едва справился с тяжелым острым комком в горле и отвёл взгляд.

- Ты сказал… Ты сказал, что через три года он порвёт со мной? Это значит, что вы… мы были вместе в течение трёх лет?

Кюхён из 2011 кивнул, всё ещё избегая смотреть на младшего.

- Вместе… как? – Кюхён из 2008 бубнил, спрятав лицо в колени, что делало его речь почти неслышимой.

Старший нахмурился, бросая вопросительный взгляд на Чангюля, который в свою очередь пожал плечами.

- Что значит «как»?

- Я имею в виду, какого рода это были отношения? – на грани шепота.

- Обычные, я думаю. Мы жили вместе после того, как он закончил учебу, - ответил Кюхён из 2011, пытаясь сопротивляться всплывающим воспоминаниям об их квартире, крохотной и пёстрой, их собственной, где прикосновение Сонмина было видно в каждой безделушке. – Он…он хорошо готовил чапче.

Кюхён из 2008 поднял голову, даже не пытаясь скрыть выражение зависти на своём лице.

- Почему вы расстались?

Казалось, будто особая тишина заполнила комнату, наполняя уши плотными комками ваты, что заглушали все окружающие звуки. Чангюль и Кюхён из 2008 устремили острые взгляды на старшего парня, их желание услышать ответ было почти осязаемым в оглушающем молчании. Он же пустыми глазами в ответ уставился на них, а в памяти вновь обрело краски воспоминание об их последнем с Сонмином совместном дне, заставляя ладони онеметь от ужасающего душевного холода.



- Сонмин, мне кажется, ты не понимаешь, о чем просишь…

- Не держи меня за дурака! – вскрикнул Сонмин, быстро утирая скатывающиеся по щекам слёзы. – И я не слепой. Я знаю, какие бывают люди.

Кюхён стоял посередине их спальни, обездвиженный абсолютным и всеобъемлющим ужасом от того, какой страшный поворот приняли события за такое короткое время.

- Сонмин…

- Но речь обо мне, - надломленным голосом прошептал Сонмин, едва выдавливая из себя слова из-за комка слёз в горле. – Для меня ничего не изменится, и я не собираюсь прятаться на протяжении всей жизни. Я пытался врать всем и самому себе очень долго, но больше не собираюсь это делать. Я не буду больше лгать, Кюхён.

Кюхён чувствовал, как к голове приливает кровь, жадным взглядом разглядывая смятые простыни, на которых они проснулись ещё этим утром; Сонмин рядом был таким тёплым, счастливым и сонным. Здесь они занимались любовью, разгоряченные, счастливые, едва проснувшиеся, а спустя пару часов, будто минуты и секунды вообще не имели значения, над этими самыми простынями, они стояли и кричали друг на друга.
«Если бы только время могло остановиться», - рассеяно думал Кюхён, едва видя Сонмина перед собой. – «Если бы только оно могло остановиться и продлить счастливые мгновения на целую вечность, и избавить от трудных решений, нежеланных разговоров; сделать так, чтобы никогда не врывалась в их прекрасные отношения печаль или злость. Только счастье, тёплое и сонное».

- Ты знаешь, почему я не могу всем рассказать о тебе, - выдавил из себя Кюхён, отчетливо ощущая, как болезненно стучит сердце в грудной клетке. – Моя семья никогда этого не примет. Никогда не примет тебя. И моя работа…

Он остановился, чувствуя, как от усталости и эмоционального напряжения отказывают ноги. Он с трудом подошел к Сонмину, отчаянно крепко обнимая его.

- Мне жаль. Мне так жаль. Ты же знаешь, что я люблю тебя. Я никогда никого не любил, кроме тебя, и так, как тебя. Но я не могу. Прости.

- Тогда давай хотя бы встретимся с моими родителями, - Сонмин поднял лицо и взглянул на Кюхёна. – Я не прошу тебя обо всём сразу. Но хотя бы что-то, пожалуйста.




- Я не ответил ему. И он ушел, - сказал Кюхён из 2011, фиксируя пустой взгляд на точке на потолке, запрокинув голову. – Я был таким трусом.

Чангюль тяжело выдохнул, сначала даже не заметив, что задержал дыхание, и решил, что ещё немного сока для успокоения им не помешает.

- Зачем ты даешь мне манговый сок? Я уже говорил тебе, что я не люблю его, - вопросительно произнёс Кюхён из 2011, совершенно подавленный после своего рассказа.

- Потому что ты трусливый придурок, который заслуживает только манговый сок, - важно надувшись, заявил Чангюль.

- Это не его вина, - неожиданно вмешался Кюхён из 2008. – Ты же знаешь, какого мнения придерживается большинство людей. И с тех пор, как президент выдал тот закон, всё стало ещё хуже.

Чангюль внезапно застыл с открытым ртом. Он быстро переводил взгляд с одного парня на другого, когда осознание чего-то важного почти сформировалось в его голове.

- О, боже! Конечно! Кюхён! Президент!

- Что? Что с президентом? – Кюхён из 2011 выпрямился и схватил Чангюля за руку. – Что такое?

- Я могу быть даже более гениальным, чем думал до этого! – взвизгнул Чангюль, пытаясь успокоиться и взять себя в руки. – Но прежде, чем мы выясним, прав я или нет, мы должны узнать, как обстоят дела между этим Кюхёном и Сонмином. Чтобы подтвердить мои догадки. О господи, я сам себе поражаюсь!

Оба Кюхёна скептически уставились на него, будто сговорились. Кажется, это уже входило у них в привычку.

- Итак, младшенький, рассказывай, - великодушно предложил Чангюль.

- Мы не то чтобы состоим в отношениях, - начал парень, тут же снова начиная чувствовать себя неловко. – Мы просто… мы… ну вы понимаете. Где-то три или четыре раза в неделю. Он держит дистанцию. И четко дал понять, что не собирается попадать в неприятности из-за этого. Мы неплохо ладим, но… - Кюхён из 2008 поднял на собеседников грустный взгляд. – Я хочу большего.

- Ты знаешь, почему он не хочет настоящих отношений с тобой? – требовательно спросил Чангюль.

- Я думаю, он боится. Иногда он смотрит на меня и… Понимаете? Я имею в виду, что значу для него больше, чем он обычно показывает, но когда он замечает, что выдал себя, то снова закрывается. Однажды он был действительно дико пьян, и начал рассказывать о каком-то Джехва. Я не слишком внимательно его слушал, но одну вещь, что он сказал, я хорошо запомнил. Сонмин сказал: «Что такого в том, чтобы быть геем?» Он обычно… полностью избегает разговоров на эту тему, поэтому эти слова мне так запомнились, - Кюхён из 2008 беспомощно пожал плечами, выглядя кошмарно смущенным. – Или я просто не так уж и сильно ему нравлюсь.

- Да! – возликовал Чангюль, только потом заметив, как исказилось болью лицо младшего Кюхёна. – О, нет-нет-нет, я это не к твоим последним словам! Просто подожди минутку и увидишь. Где мой ноутбук?

Кюхён из 2011 передал искомое Чангюлю, после того как выудил компьютер из-под кипы грязной одежды. Чангюль включил его и где-то с минуту увлеченно что-то печатал, а потом подергал соседа за рукав.

- Видишь! Разве это не очевидно, почему ты здесь?

Оба Кюхёна столпились вокруг Чангюля и ноутбука, что отбрасывал свет на их лица. Это была электронная страница газеты, привлекающей внимание кричащими заголовками.

«Президент Ким Пёк Чжун, который поддержал законопроект о криминализации статьи о гомосексуализме, против которого выступило меньшинство либералов, после сомнительного публичного разоблачения одного из парламентариев раньше в этом году, повредил спину…»

- Ну, и? – со слышимой горечью в голосе спросил Кюхён из 2008. – Все об этом знают.

- Мы – да, но он не знает! Кюхён, ваше правительство предпринимало что-либо подобное?

Кюхён из 2011 на минуту задумался, а затем медленно начал говорить:

- Не думаю. В смысле, все знают, что это незаконно в армии, но я не думаю, что за это арестовывают. Ну, жениться всё ещё невозможно, но сейчас уже не всё так плохо. И я уверен, что дискриминация на почве сексуальной ориентации – вот это незаконно.

Чангюль широко триумфально улыбнулся им обоим.

- Понимаете? - когда ни один из Кюхёнов никак не отреагировал, он закатил глаза. – О, да что с вами не так? Это чертовски очевидно! Этот мир имеет более жесткие законы по поводу нетрадиционных отношений, чем твой, Кюхён. Вы с Сонмином расстались потому, что ты не хотел признать ваши отношения. В этом мире уже Сонмин не хочет иметь открытую гомосексуальную связь. Мне действительно обязательно разжевывать вам всё?

Оба Кюхёна переглянулись, а потом снова уставились на Чангюля, одновременно выдавая:

- Да, я думаю, тебе стоит.

Чангюль еле удержал себя от попытки выдрать волосы на собственной голове.

- Ладно. Ещё вчера у меня были мысли о квантово… Забудьте, это техническое. Но, проще говоря, я размышлял, возможно ли как-то повлиять на путешествие во времени определенных людей, гипотетически использующих моё устройство, настраивая аппарат согласно с их личностными потребностями. Это бы было чем-то вроде предохранительной меры, чтобы они не нанесли урон своему прошлому, потому что машина перенесла бы их не в настоящее прошлое, а в похожее на него альтернативное прошлое. Немного другое. Когда эта идея пришла мне в голову, я её сначала отбросил, потому что подумал, что появилась она в голову лишь потому, что Кюхён попал сюда и рассказал, как отличается его реальность. Но что, если эта мысль была действительно воплощена, когда я строил аппарат? Понимаете? В настоящей версии моего будущего, я взял эту задумку и включил её в изначальный проект, и когда Кюхён воспользовался устройством, оно просканировало его потребности и отправило сюда. Именно в этот особый мир!

- Думаю, я понял, - покосился на него Кюхён из 2011.

- А я нет, - помотал головой младший.

- Не важно, понимаешь ли ты. Имеет значение лишь то, что когда вы закончите боготворить меня за мою гениальность, старший Кюхён и я должны придумать план, как заставить Сонмина из этого мира по уши влюбиться и согласиться на отношения с младшеньким, - сказал Чангюль, слегка сжимая плечи Кюхёна из 2008, который выглядел весьма скептически настроенным.

- Ты раскаялся в страшном грехе: что был таким придурком и не хотел объявить о своих отношениях с Сонмином, так? На мой взгляд, единственный способ для тебя всё исправить – это полностью посвятить себя помощи младшему себе в завоевании возлюбленного. Заставь Сонмина сделать то, на что самому не хватило смелости. Ты должен по-настоящему желать этого, показать, что ты готов к обязательствам такого масштаба, - Чангюль повернулся к Кюхёну из 2011, который выглядел так, будто внутри у него происходило настоящее сражение личностных качеств и осознанного выбора.

- Я думаю… Я думаю, что ты прав, - вскоре озвучил он, тяжело сглатывая.

- Конечно, я прав! Я – гений, сколько ещё я должен это повторять? – воскликнул Чангюль, оживленный из-за увлечения их открытием и возможным его развитием, не заметив из-за этого болезненного выражения на лице Кюхёна из 2008. Старший заметил.

- Ты… Ты говоришь так, будто это очень легко, - внезапно выпалил младший, краснея от злости и отчаяния. – Будто меня не посадят за такое! О, чудесно! Это твоё гениальное решение! Мы исправляем всё здесь, и старший «я» сваливает туда, откуда и явился, а мне потом самому разбираться с необходимостью прятаться всё время, быть осторожным, чтобы не дай бог никто не узнал. Мы никогда не сможем жить вместе открыто. Мы не можем пожениться. Что это будет за жизнь?

- Нет-нет, видишь, - нахмурился Чангюль. – Я думаю, я почти уверен, что когда мы исправим ошибки, всё вернется на свои места. Мы, по сути, всегда жили в его мире. Я знаю, что нам эта реальность кажется настоящей, но, - он продолжил, не успевая за полётом своей мысли, предположения рождались в голове быстрее, чем он успевал их облечь в слова, - этот мир создан для него. Когда ему удастся справиться с проблемами, тебе не нужно будет волноваться о том, что тебя посадят или исключат. Я так думаю.

- Ты думаешь? – Кюхён из 2008 нерешительно кашлянул, полностью растерявшись. – Итак, - уже громче сказал он, делая глубокий вдох и обращаясь уже к своей старшей версии, - оно того стоит?

Сонмин, залитый солнечным светом, играющий на гитаре; надувшийся Сонмин из-за того, что не хочет мыть посуду, ведь через пять минут начнется Доктор Кто, просмотр которого он не хочет пропустить; Сонмин в его руках, податливый и страстный.

- Да, определенно того стоит, - улыбнулся Кюхён из 2011.

Младший минуту внимательно вглядывался в его выражение лица, а потом ответил слабой робкой улыбкой, обращаясь уже к Чангюлю:

- Ну, гений, и каков план?

Чангюль смерил обоих долгим взглядом и открыл рот, чтобы ответить:

- Это очень хороший вопрос.

Шестая часть

- Хм, - Чангюль бегло осматривал Кюхёна краем глаза, когда они шли обратно по направлению к общежитию. Уже стремительно вечерело, время пролетело слишком быстро за разговорами, и здание университета уже почти пустовало.

- Не хмыкай мне тут, будто это была моя идея, - раздражительно отреагировал Кюхён. – Мне это всё нравится ещё меньше, чем тебе.

- Ты гораздо больше можешь получить от этого, чем я. Я – великолепный представитель человечества, когда ты…

- Ты хочешь, чтобы я снова тебя ударил?

Чангюль и Кюхён одновременно остановились посередине площади, пристально уставившись друг на друга.

- Так, с этим пора прекращать. В любом случае, никто из нас не смог придумать план получше, – сказал Чангюль. – Возможно, единственным способом заставить Сонмина осознать, что он теряет, упуская тебя, это заставить его ревновать, начав встречаться с кем-то. А потом, - и жили они долго и счастливо!

- Меня не беспокоит «потом». Я волнуюсь за «сейчас», потому что этим «кем-то» являешься ты. Прости, но я никак не смогу убедительно притвориться, что ты меня привлекаешь, - пожав плечами, ответил Кюхён.

- Ну, знаешь, и ты тоже не Чохи! - парировал Чангюль, обиженно ускорив шаг, отрываясь от собеседника.

- Эй! – Кюхён почувствовал, как осознание всего сказанного навалилось на него, и догнал надувшегося Чангюля. – Ну, прости. Прости! Ты действительно не так уж и плох. У тебя…зубы хорошие.

Чангюль бросил на него испепеляющий взгляд и продолжил идти, ускоряя шаг. А потом резко остановился.

- Какого черта я вообще утруждаю себя, взявшись тебя провожать? Вам, мистер, придется постараться, чтобы достичь хотя бы первой базы*. – фыркнул он и резко направился в обратную сторону, оставляя скептически закатившего глаза Кюхёна.


- Хм, - выдал Чангюль, зайдя в свою комнату и наблюдая, как лежащий на его кровати Кюхён из 2011 играет на своём телефоне.

- Привет, дорогой, - раздражающе слащаво ответил Кюхён. – Как ты? Ты замёрз? Хочешь массаж шеи? Ты голоден?

- Прекращай задабривать меня. Я уже на свою голову согласился помочь тебе.

Кюхён поднялся с кровати, бросая на Чангюля умоляющие взгляды и ходя за ним по пятам по всей комнате.

- Прости, но кого ещё мы могли попросить? Я знаю Сонмина, он любит вызовы, соревнования. Он не сможет не отреагировать. Но ни к кому другому обратиться мы не можем, правда ведь?

- Знаешь, я всё думаю, что если Сонмин когда-нибудь узнает обо всём этом, то нам всем троим очень не поздоровится, - сказал Чангюль, оборачиваясь и глядя на Кюхёна. – А что, если не сработает? Что если он просто сдастся? А что будет, если мы заставим его ревновать, и он заявит свои права на младшего Кюхёна, но так и не признает отношения? Что тогда?

- Мы не примем поражения! – вяло отшутился Кюхён, подняв кулак вверх, а потом позволив руке безвольно опуститься.

Чангюль с заботой взглянул на него, а потом крепко прижал к себе.

- Ох, дурак, - пробормотал он, крепко обнимая друга.

* есть бейсбольные метафоры, касающиеся отношений (в частности, секса).
Первая база – поцелуи.
Вторая база – прикосновения и ласки.
Третья база – оральный секс, фингеринг, петтинг и прочие прелести прелюдии.
Хоумран – секс.

***

Сонмин беззастенчиво стащил кусочек рыбы из тарелки друга, напевая под нос музыку, которую разучивал на занятии по гитаре утром, не обращая внимания на шум кафетерия.
Он неправильно запомнил окончание мелодии – уставившись в пространство, он бессознательно шевелил пальцами, будто двигая ими по грифу инструмента, воспроизводя последние три такта, в которых вечно пропускал ноту. Спустя несколько минут, он пораженно осознал, что всё это время пялился на тёмную макушку Кюхёна через два стола от него. Что было ещё более удивительно, донсен был не один – он сидел с двумя другими. Один из незнакомцев сидел напротив Кюхёна, но его лицо было почти полностью спрятано за кепкой, солнцезащитными очками и слишком большим капюшоном – он что, кому-то задолжал деньги? А другой, чьего лица Сонмин не видел, сидел, близко наклонившись к Кюхёну.

Слишком близко.

Пальцы Сонмина тут же перестали перебирать воображаемые струны, а он сам попытался избавиться от настойчивого ощущения, что посягнули на что-то, что он считал своим. Но вид другого парня, вившегося вокруг Кюхёна, только возрождал это чувство.
Ужаснувшись своим мыслям, Сонмин быстро отвернулся, чтобы вмешаться в разговор друзей. Он бездумно взял ещё один кусочек рыбы из тарелки друга, совершенно не замечая его недовольного выражения лица. Рыба была вкусной.

***

- Обними его одной рукой! Сейчас! Сейчас же! Сонмин увидел вас! – прошипел Кюхён из 2011, глубже пряча лицо в капюшоне, что делало его голос нечетким и еле слышным.

- Если я ещё хоть немного приближусь к нему, нас отсюда вышвырнут за непристойное поведение! – прошипел в ответ Чангюль, но всё же обвил рукой Кюхёна за талию, а тот в ответ тут же дико покраснел и отдернулся.

- Не отодвигайся от него, придурок! Тебе это должно нравиться!

- Ты же понимаешь, что называя меня придурком, оскорбляешь самого себя, да? – неуместно пробормотал Кюхён из 2008, и едва заставил себя прислониться к Чангюлю.
Их уже одаривали странными взглядами, что Кюхён мог полностью понять, так как Чангюль уже почти сидел у него на коленях.

***

Какое-то движение рядом, через два столика, привлекло внимание Сонмина, и он не смог не поднять глаза на происходящее. Другой парень обвил рукой плечи Кюхёна и медленно поглаживал его бицепсы. Сонмин перестал жевать.

***

- Будь кокетливым! Почему ты мнешь его руку так, будто делаешь ему интенсивный мышечный массаж? Кокетливо!

- Я. Ненавижу. Тебя. Так. Сильно! О, Господи! – выдавил из себя Чангюль, и принялся делать кое-что, что увидел очень давно в фильме категории В*, где героине нужно было соблазнить злодея. На его взгляд, это было кокетливо.
Он принялся вырисовывать произвольные силуэты на голой руке Кюхёна, медленно водя кончиками пальцев по гладкой коже. От прикосновений побежали мурашки, и Кюхён спрятал лицо в ладонях, крайне смущенный.

***

- Сонмин? Ты идешь?

Сонмин поднял глаза, увидев, что его друг уже вышел из-за стола и ожидающе смотрит на него.

- О, прости…

Он поспешно и небрежно собрал все свои вещи, чувствуя, как кипит от раздражения кровь, но всё ещё бросая косые взгляды на Кюхёна и кого бы там ни было рядом с ним. Тот парень скользнул пальцем под край рукава футболки Кюхёна – крохотный, но такой интимный жест. Он был так легко заменён?

***

- Он ушел, - Кюхён из 2011 слегка приподнялся, чтобы рассмотреть внезапно опустевший столик Сонмина, спрятанный ранее за группой проходящих студентов. – Куда он пошел? – он даже снял свои очки, чтобы вглядеться в толпу, но бесполезно.

Чангюль и Кюхён из 2008 энергично отпрыгнули друг от друга, словно обжегшись.

- Прости меня, Чохи, - отчаянно простонал Чангюль, обнимая себя.
Младший сузил глаза, глядя на него, но ничего не сказал.

- Так, ладно, - предупредительно вмешался Кюхён из 2011. – Мы знаем, что он вас увидел. Первая стадия пройдена. Теперь нам нужно слегка повысить напряжение и посмотреть, как он отреагирует.

- Повысить напряжение?! – синхронно воскликнули Чангюль и Кюхён из 2008, повергнутые в ужас перспективой.

***

Сонмин пристально уставился на свой телефон, нервно постукивая пальцами по столу. Он вёл себя, как ревнивый идиот, и прекрасно это осознавал, но не мог выдержать полного незнания происходящего. По Кюхёну всегда было видно, что он гораздо больше чувств отдаёт, чем получает взаимности – и поэтому, Сонмин так же должен был признать, что его гордость была значительно задета.
Он отказывался даже задумываться о чувствах, глубже и серьёзней уязвленного самолюбия.

Блондин снова поднял свой телефон и уставился на него. Именно он сказал, что не должно быть никакого общения в течение двух недель. Разве если он сейчас напишет Кюхёну сообщение, это не будет выглядеть навязчиво? Фух.

Ну, в принципе, он же может сменить мнение, разве нет? Кюхён сначала был с ним, а этот незнакомый парень ворвался на его территорию.

Сонмин остановился, скривив нос от последней своей мысленной метафоры, а потом всё же принялся печатать сообщение.

«Привет, Кю. Придешь сегодня?»

Не давая себе возможности передумать, он быстро нажал «отправить», и отбросил телефон на кровать.

***

Кюхён из 2008 вытащил свой вибрирующий телефон из кармана штанов, отложив палочки для еды. Они решили пообедать прямо в кафетерии, после того как упустили Сонмина, потому что Кюхён из 2011 начал ныть, что уже сыт по горло раменом Чангюля.
Глаза младшего раскрылись от удивления, когда он увидел отправителя.

- Он прислал мне сообщение, - тихим голосом сказал он, но Чангюль и Кюхён из 2011 тут же ринулись к нему, нависая над телефоном.

- Привет, Кю. Придешь сегодня? – прочитал вслух Чангюль, а затем поднял распахнутые от удивления глаза на остальных. – Вау! Действительно сработало!

- Стоп! Подождите! – остановил бурную радость остальных Кюхён из 2011, быстро пережевывая рис, которым был набит его рот, чтобы иметь возможность нормально говорить. – Мы должны подумать о том, что отправить в ответ!

- Разве ты не этого хотел? – удивленно спросил Чангюль. – Мы заставили Сонмина ревновать, Кюхён идёт к нему, всё отлично!

- Не будь таким тупым, - закатил глаза Кюхён из 2011. – Всё не так просто. Если младшенький сдастся прямо сейчас, мы ничего не добьемся. Нам нужно поставить Сонмина в такое положение, чтобы он осознал, что если он хочет Кюхёна, то он обязан для этого что-то делать.

- Он имеет в виду, что для этого нам придется что-то делать, - пробормотал Чангюль Кюхёну из 2008, который безнадёжно опустил голову на стол.
Кюхён из 2011 нахмурился, задумавшись, а потом принялся печатать. Он нажал «отправить» до того, как двое его сообщников могли бы сказать что-то против.

- Что ты ответил? – требовательно спросил Кюхён из 2008, взволнованно глядя на старшего. Кюхён из 2011 положил телефон на стол, и Чангюль схватил его.

- Чего?

***

Его телефон пиликнул, и Сонмин надул губы, глупо себя чувствуя от того, что так волнуется. Ему никогда раньше не приходилось дважды думать, ответит ли положительно Кюхён на его предложение придти. И с этой мыслью пришло неприятное осознание, что он принимал Кюхёна как что-то само собой разумеющееся. Но опять-таки, никогда раньше он не видел, чтобы Кюхёну было приятно обжиматься с каким-то другим парнем на публике; да ещё и во время ланча, когда там собирается половина университета! На минуту он пожелал – он хотел – быть на месте того парня, но холодок пробежался по коже от единой мысли обо всех этих пристальных взглядах и шепотках, которые вызвало бы подобное. Сонмин расстроено выдохнул, ненавидя все эти контрастные волны разных эмоций, что охватили его.

Он открыл сообщение Кюхёна, и тут же фыркнул, не веря своим глазам.

«Мин, у меня на сегодня уже есть планы с одним другом. Но можешь присоединиться, если хочешь?»

Ха! Планы с одним другом? Да он, наверное, шутит. Он должен был понять, что имел в виду Сонмин, разве нет? И он отказался от такого предложения ради «планов с одним другом»?

Он замер, когда взгляд упал на медиатор, лежащий рядом с кошельком, – в специальном «важном» отделении стола, где лежали ключи и деньги, - который Кюхён подарил ему в этом году на день рождения. Он был из настоящего перламутра, невероятно красивый. Сонмин никогда не пользовался им, боясь сломать или потерять, а сейчас один его вид пробудил поток боли в груди. Что Кюхён творит?

Он снова взял свой телефон и принялся печатать.

***

«Конечно. Зайдешь за мной? И скажи время».

Чангюль медленно поднял голову от экрана телефона, чтобы бросить убийственный взгляд на Кюхёна из 2011.

- Кюхён, во что ты меня втянул?

- Не паникуй? – ободряюще предложил Кюхён из 2011, а младший снова рухнул головой на стол в полном отчаянии.

Да, это мой Мин.

*Фильм категории В - малобюджетная коммерческая кинокартина, которая при этом не является ни артхаусом, ни порнофильмом. Первоначально, так называли фильмы, не предназначенные для массового проката, часто шедшие в кинотеатрах в паре с более популярными фильмами. С одной стороны такой фильм может быть высокохудожественным и эстетичным, с другой же, в нём вполне может эксплуатироваться эротическая порнотематика с отсутствием всякого смысла.

Седьмая часть

- Итак, вы понимаете, что вы должны делать? – спросил Кюхён из 2011, сверля пристальным взглядом Чангюля и своё младшее «я».

- Я понимаю, но мне это не нравится! – буквально пропел Чангюль, лишь словесно выражая своё несогласие, так как на деле уже смирился со своей судьбой. Однако Кюхён из 2008 паниковал. Он взволнованно переплетал пальцы, пытаясь не позволить боязни поглотить себя.

- Ты просишь меня флиртовать с Чангюлем? Открыто? Перед Сонмином? А если он убьёт меня?

- Сонмин не убьёт тебя, - засмеялся Кюхён из 2011. – Наверное.

- Всё время это «наверное»! – Кюхён из 2008 от недовольства вскинул руки. – Я ставлю всё на кон ради тебя…

- Ты ставишь всё на кон для себя, - прервал его старший, уже без улыбки, кладя руки на плечи парня. – Запомни это.

Чангюль и Кюхён из 2008 выскользнули за дверь, уйдя за Сонмином, и Кюхён из 2011 проследил за их уходом. Как только комната оказалась пуста, он медленно опустился на кровать, пытаясь игнорировать разрастающееся внутри чувство неуверенности. Он подтолкнул тех двоих на это, излучая непоколебимую решительность и убеждённость только потому, что кто-то должен был; но разве цель всего этого стоила осуждения семьи и возможных насмешек общества? Потерять Сонмина – ужасно, но время вылечило бы рану. Он, в конце концов, мог найти кого-то ещё – например, хорошую девушку, которая не просила бы многого, и которая понравилась бы маме…

Вся эта смехотворная ситуация была слишком для него. Кюхён закрыл лицо руками, пытаясь дышать глубоко, чтобы успокоиться. Он понятия не имел, как вернётся домой – его родители и друзья скучали по нему там, в 2011? Они вообще знали, что он пропал? Застряв в собственном прошлом, незнакомом прошлом, за исключением Чангюля и младшей версии себя, - о чём он вообще думал, когда использовал ту чёртову машину?! Люди как-то переживают расставания, а он? Нет, конечно. Он взял и нашел чёртову машину времени, чтобы вернуться в прошлое! Похоже, для того, чтобы испортить отношения с Сонмином снова и навсегда.

Сонмин.

Кюхён ненавидел себя за эту предсказуемость, но снова и снова всё возвращалось к нему. Впервые он думал, что понимает, как чувствовал себя Сонмин – Кюхён всегда убегал, а потом опять возвращался – непостоянный, изменчивый, ненадёжный, не заслуживающий доверия.
Он почувствовал, как в глазах начали собираться нежеланные слезы, и стал быстро моргать, смущенный даже не смотря на то, что никто этого не видел. Он лег на спину, чтобы солёная влага не имела возможности скатиться по щекам.

Нет. Он должен исправить всё, что натворил по отношению к Сонмину. Он нуждался в этом.

***

Он проснулся от удара бумагой по лицу, и только потом осознал, что успел уснуть, пока ждал возвращения «действующей группы». Чангюль стоял над ним с совершенно истерическим выражением лица, держа в руках свои записки по физике, скрученные в рулон, а Кюхён из 2008 рухнул на кровать, болезненно свалившись прямо на ноги старшего, испуская отчаянный стон.

- Он спит! – вскрикнул Чангюль, выглядя совершенно взбешенным. – Ты! Большая проблема! На нашу голову! Это всё твоя вина!

- Что? Что стряслось? – спросил Кюхён, быстро принимая сидячее положение, сдвинув в сторону совершенно смущенного и потерянного младшего.
Сотня возможных вариантов развития событий пронеслись в его голове: от Сонмина, узнавшего откуда-то о плане до, боже упаси, влюбившегося в Чангюля Сонмина.

- Я до сих пор не верю в то, что пережил сегодня, - Чангюль сел в своё кресло с тяжелым вздохом, устремив гнетущий взгляд на Кюхёна из 2011.

- Он так усложнил вам задачу? – спросил Кюхён, переводя взгляд с одного на другого, пытаясь спрятать всплеск восхищения. Ох, Мин, что же ты такого с ними сделал?

Чангюль и младший молча взглянули друг на друга, решая, кто же поведает эту гадкую историю. Чангюль вскинул бровь вверх, а Кюхён из 2008 слегка пожал плечами.

- Ну, мы, как и договаривались, пошли на ужин. Сначала обстановка была действительно напряженная, - заговорил Чангюль, получивший знак начинать. – Я абсолютно не знал, что же делать. И разговор был нелегкий, и Сонмин начал что-то подозревать, так как мы очевидно дико нервничали. И он жутко бесился, когда я пытался «следовать твоим указаниям», - он остановился, чтобы саркастично продемонстрировать пальцами кавычки, сверля взглядом Кюхёна из 2011, - и, ну, флиртовать с младшим тобой. Сонмин тогда просто замолкал и смотрел на меня. Так, будто планировал мои похороны. Я не шучу! Черт возьми, что такого смешного?!

- Прости, о господи, прости! Продолжай! – сказал Кюхён из 2011, пытаясь изобразить выражение скорби и сочувствия.

- Тебе может быть и смешно, но я в определенный момент серьёзно думал, что он возьмёт и врежет Чангюлю. Или мне, - высказался Кюхён из 2008, не высовываясь из своего угла кровати. – Ты вообще представляешь, насколько бывает жутким злой Сонмин?

- Хуже. Злющий Сонмин, который пытается этого не показывать, - добавил Чангюль. – Под конец я вообще боялся сидеть по одну сторону стола с ним. А потом, когда я уже думал, что весь вечер был сущей катастрофой, и кто-то определенно вернётся домой с синяком под глазом, он внезапно…

- Стал милым, - перебил младший. Он остановился и посмотрел на Чангюля, и они синхронно вздрогнули, скривившись.

- Это же хорошо, разве нет? – усмехаясь, спросил Кюхён из 2011.

- Меня в дрожь бросило! – отпарировал Чангюль. – Он вдруг стал улыбчивым и приветливым, и я не мог смотреть ни на что другое, кроме его улыбки во все зубы. А этот идиот вон там в углу просто заткнулся и отмалчивался, поэтому мне пришлось самому поддерживать разговор. А потом… Потом он положил руку мне на бедро.

- Нет, - шокировано выпалил Кюхён из 2011.

- Да, - синхронно выдавили из себя пострадавшие.


Чангюль застыл, едва не поперхнувшись едой. Он не осмеливался взглянуть вниз на чужую руку, опустившуюся слишком высоко на его бедре, и судорожно пытался подать знак Кюхёну взглядом, что события приняли новый неожиданный поворот. Сонмин мило ему улыбнулся, поглаживая круговыми движениями его ляжку сквозь джинсы.

Кюхён проследил за направлением руки Сонмина, и когда, наконец, понял, где она находится, едва не потерял сознание. Затем, понемногу, его лицо приняло раздраженное выражение.

Сонмин игриво склонил голову вправо.

- Знаешь, для меня ваши отношения стали сюрпризом, - сказал он, указав на них обоих палочками для еды, словно на непослушных детей. – Но, в то же время, нельзя сказать, что я не умею… делиться.

Он ещё выше подвинул свою руку по бедру Чангюля, а тот едва не умер на месте.

- А что если мы все пойдём ко мне в комнату, хм? Всё ещё не очень поздно. Мы можем посмотреть фильм, например. Развлечься.

Сонмин снова широко улыбнулся, показывая белые зубки.

- Развлечься? – едва не задохнулся Кюхён, покраснев до корней волос.

- Ты знаешь, как я люблю развлекаться, - чуть громче шепота озвучил Сонмин, всё ещё ухмыляясь.

- Эм, - начал Чангюль, бросая панические взгляды в сторону Кюхёна, - знаешь, мне нужно завтра рано вставать…

- Но почему? – мурлыкнул Сонмин, и после того как быстрым взглядом окинул почти пустое кафе, чтобы увериться, что никто не смотрит в их сторону, мягко опустил губы на шею Чангюля. Его рука поползла ещё выше, почти добравшись до паха, когда Кюхён спас положение, издав непонятный, но очень громкий, неловкий звук. Сонмин поднял на него глаза, бросая невинный вопросительный взгляд.

Кюхён подскочил, схватив свою сумку и выуживая из неё кошелёк. Он растерянно смотрел на Сонмина и Чангюля, абсолютно неуверенный в том, что чувствовать: возмущение из-за приставания Сонмина к Чангюлю или всепоглощающий ужас от того, что Сонмин предлагал секс втроём.

Он слепо положил на стол три купюры по 10 000 вон, совершенно не обращая внимания на то, что лапша стоила едва 15 000 вон.

- Мне нужно идти. И ему тоже. Увидимся! – Кюхён схватил травмированного случившимся Чангюля и грубо вытащил его из кафе до того, как ещё какая-то катастрофа успела бы случиться с ними.

- Как он мог! Как он мог! – тяжело дышал холодным ночным воздухом Кюхён, когда они уже пробежали полпути к университету и сейчас устало шагали, пытаясь отдышаться. – Что он вообще мог в тебе увидеть?

- Я не хочу знать, - лихорадочно прошептал Чангюль, глядя прямо перед собой.

- О господи, я убью его, когда это всё закончится, - заявил Кюхён, всё ещё краснея, уже от ярости. – Как он только посмел!

Не думая, Кюхён вытащил свой телефон из кармана, как только тот незатейливой мелодией известил о полученном сообщении, и остановился так резко, что едва не споткнулся, когда увидел написанное.


Кюхён из 2008 тыкнул старшему в лицо экран телефона с открытым сообщением.

«Ты действительно думал, что я поверю, будто ты трахаешь того парня? Я не такой тупой, Кю. Ну, так скажи мне. Для чего вообще ты пытаешься заставить меня ревновать?»

- Игра началась, - задумчиво пробормотал Кюхён из 2011.

- Я чувствую странную близость с тобой, - сказал Чангюль, пристально разглядывая младшего, - после всего случившегося.

- Просто. Заткнись.

- Ладно, мне стоило догадаться, что он поймёт, в чем дело, - продолжил Кюхён из 2011, всё ещё пребывая в своих мыслях.

- Нет, серьёзно, сколько людей могут сказать, что почти вместе приняли участие в гейском сексе втроём?

- Заткнись.

- Мне нужно придумать другой план, - разговаривая с собой, заявил Кюхён из 2011, а потом уже повернулся к спорящим. – Мы должны придумать что-то ещё.

- О, нет, - поднялся Кюхён из 2008. – Мне пришлось сегодня наблюдать, как Сонмин пристаёт к другому на моих глазах, пытаясь отомстить мне за то, что я воплощал один из твоих планов. Мне хватило.

- Подожди! – Кюхён из 2011 потянулся к нему, но младший уклонился.

- Прости, чувак. Я знаю, что это для моего будущего, и… о, да пошло оно к черту, - он открыл дверь, махнув рукой, не в силах словами высказать всё, что думает о сложившейся ситуации. – Это слишком, - он остановился на мгновение, его лицо приобрело нечитаемое выражение. – Прости.

Дверь тихо закрылась.

Чангюль вздохнул, потерев лицо руками от внезапно накатившей истощенности. Он сел на кровати возле Кюхёна и безмолвно повернулся к нему. Кюхён бросил на него ответный взгляд и неловко приподнял уголок губ.

- Я не виню его. Часть меня сейчас тоже хочет сдаться.

Чангюль, пытаясь выразить поддержку, положил голову ему на плечо. Кюхён опустил взгляд на него и не смог сдержать смешок. Ещё один, и ещё один, пока Чангюль, наконец, не выровнялся, удивленно глядя на него.

- Что?

- Я не знаю, - вздохнул Кюхён, всё ещё улыбаясь. – Но я чувствую себя лучше. И думаю, я знаю, что мне сейчас нужно.

- Ну, это уже хорошо, - Чангюль встал и исчез за дверью в ванную. Спустя мгновение послышался звук включенной воды.

- Я должен сделать это сам, - сказал Кюхён, наконец, осознав свою роль в этой ситуации. Это и был ответ – он не мог заставить кого-то исполнить всё за него, даже если это, технически, он и был. Парень растерянно почесал нос, пытаясь выпутаться из паутины обстоятельств. Это был единственный способ всё решить.

- Что? Ты что-то сказал? – крикнул ему из ванны Чангюль.

- Спасибо! – крикнул в ответ Кюхён, ощущая волну привязанности к своему другу и его настойчивому желанию помочь, даже не смотря на приставания Сонмина.
Кюхён на мгновение с нежностью замечтался о приставаниях Сонмина.

- Что ты сказал?

Кюхён закатил глаза, укладываясь спать, чувствуя себя более оптимистически настроенным по сравнению со всеми предыдущими днями.

***

Сонмин стоял перед своей комнатой, чувствуя, как дрожат его ноги и как тяжелый комок застрял в горле, шокировано уставившись на дверь.
Его соседка прошла мимо, возвращаясь из уборной, и резко вдохнула, когда увидела, на что смотрел Сонмин. Она шокировано уставилась на парня, а потом поспешно отвернулась и исчезла в своей комнате.

Яркой краской на двери большими, уродливыми буквами было выведено «Педик».

Восьмая часть

- Сыграй мне что-нибудь, - сказал Кюхён, легко улыбаясь Сонмину. Тот по-кошачьему растянулся, привлекая взгляд восхитительной сливочно-белой кожей, подставленной мягкому послеобеденному свету, пробивающемуся в окно спальни. Кюхён прекрасно себя чувствовал, лежа полностью обнаженным, наслаждаясь ощущением полной откровенности и открытости по отношению к другому человеку; подобное даже не приходило ему на ум ещё год назад, это было ещё одно из чудес, которое пришло в его жизнь вместе с восхитительным парнем, лежащим рядом. Сонмин дразнящее провёл пальцами левой ноги по груди Кюхёна, заставляя его вздрогнуть в предвкушении, потому что, серьёзно, - чудо номер 253: пальчики на ногах Сонмина.

Сонмин лениво поднял свою гитару и, сыграв несколько пробных аккордов, погрузился в живую, весёлую мелодию. Узнав её, Кюхён принялся подпевать.

Ты всегда ранишь тех, кого любишь,
Тех, кому ты вовсе не должен причинять боль.
Ты всегда покупаешь самые прекрасные розы
И сминаешь их, пока лепестки не опадут.

Ты всегда разбиваешь наидобрейшее сердце
Необдуманными словами, которые не возьмешь назад.
Поэтому если я разбил твое сердце прошлой ночью,
То это оттого, что я люблю тебя больше всех!*

- Такой талантливый, - Кюхён ласково подтянул Сонмина к себе, заставляя того опустить гитару рядом на кровать. Поцелуй был медленным и тягучим, мягкая кожа Сонмина под прикосновениями – восхитительной.

- Я люблю тебя, - прошептал Кюхён.

* Clarence Frogman - You Always Hurt the Ones You Love

***

Кюхён из 2008 сидел в своей комнате, в темноте, пытаясь упорядочить мечущиеся в голове мысли и сбившиеся в клубок эмоции в груди. Вся ситуация была просто дикой и сумасшедшей. Чем больше он обдумывал её, тем уверенней был в том, что не хотел бы вообще быть в этом всём замешан. Видеть Сонмина с Чангюлем – нет. Не было никаких гарантий и предположений, куда всё это далее приведёт, а он уже был сыт по горло произошедшим.
«Всё ещё трус», - уныло, с нескончаемой жалостью к себе думал Кюхён, не способный избавиться от ноющего чувства, что вот он – снова сбегает от проблем, как он это делал каждый раз, когда соглашался на желание Сонмина не превращать их… связь во что-то большее.

Его телефон засветился в руках, и он задумался: спустя несколько лет, в другой жизни, он был достаточно отчаянным, чтобы начать путешествие во времени для сохранения отношений – для Сонмина. Что стоит такого риска? Что он упускает?

«Я люблю тебя, Мин», - он ответил на сообщение Сонмина, присланное ранее, прекрасно осознавая, что это, наверное, последнее, что хотел от него услышать получатель. Но честность – лучшая политика.
Его руки лишь слегка дрожали.

***

Опустив глаза в пол, закутанный, как обычно, в свою толстовку и спрятанный за солнцезащитными очками, чтобы люди не принимали его ошибочно за Кюхёна из этого времени, Кюхён из 2011 столкнулся с кем-то, поворачивая за угол. Ну, такое случается, когда человек ни черта не видит сквозь очки в скудно освещенном коридоре общежития.

Тот, с кем он столкнулся, не выдержав неожиданного столкновения, свалился на пол спиной вниз. Его гитара сползла с плеч, но благо была спасена в падении чехлом.
Кюхён поднял на несчастного слегка затуманенные глаза, всё ещё восстанавливая сбитое дыхание. Не имея конкретного плана, он решил, что блуждание по кампусу с надеждой хотя бы мельком увидеть Сонмина было лучшим вариантом, чем валяться в комнате Чангюля весь день, поглощая пачками рамён.

Он вгляделся в того, с кем столкнулся, и получил больше, чем просто скрытый взгляд на Сонмина, ведь тот сейчас уставился на него в неверии. Кюхён почувствовал себя так, будто ему стиснули горло, перекрыв кислород.

- Сонмин, - выдавил он, скривившись от того, как хрипло и сдавлено прозвучал его голос. Сонмин же поспешно вскочил на ноги, собирая свои вещи, выглядя так, будто больше всего на свете он просто хочет убраться куда подальше с этого места и от этого человека рядом.

Кюхён был совершенно не в состоянии сделать хоть что-нибудь, глупо уставившись на Сонмина с расстояния трёх лет, что их разделяли. Моложе, ещё красивей, с большими карими глазами и тёмными волосами, оттененными бледной кожей, - ему буквально не хватало воздуха. У него была короткая стрижка, такая, Кюхён отчетливо помнил, какая была у него во время их первой встречи; красная нить, обвязанная как браслет на лодыжке. Его гитара.

- Сонмин, - снова бездумно повторил Кюхён не слушающимся его языком.

- Не утруждай себя извинениями за вчерашнее, - грубо ответил Сонмин. – Я не хочу больше иметь что-то общее с тобой. Никогда.

- Прости! – Кюхён тут же поднялся на ноги. – Это была плохая идея, мне жаль. Я просто хотел… Я хотел…

- Какого черта ты ошиваешься рядом с моей комнатой?

Кюхён открыл рот, чтобы ответить, но тут же замолчал, тяжело вздохнув.

- Сонмин, мне, правда, жаль. Я не знал, что это настолько разозлит тебя.

Сонмин пристально смотрел на него с минуту, дыша быстрее, чем обычно, и стремительно краснея. Он так быстро приблизился, что Кюхён отдёрнулся, помня о способностях Сонмина в боевых искусствах, – этот Сонмин тоже занимался восточными единоборствами? – но тот лишь схватил его за руку и потянул за собой. Кюхён послушно пошел следом, выжидательно глядя на парня, будто требуя объяснения, но его не было. Сонмин игнорировал любые вопросы Кюхёна, упрямо отводя взгляд. Они прошли вниз по одному лестничному пролёту, повернули за угол, и только тогда резко остановились. Кюхёна грубо отпустили и оттолкнули его руку с большей силой, чем того требовала ситуация.

- Посмотри на мою дверь. Ты думаешь, я зол из-за твоей глупой шутки?

Кюхён обернулся, и сердце ухнуло вниз, заставляя внутренности похолодеть. В коридоре было оглушительно тихо.

- Мы… мы должны стереть это, - прошептал он, чувствуя, как голос подводит.

Сонмин толкнул его, сильно и яростно.

- Нет никаких «мы». Нет никакого смысла в том, чтобы ты говорил мне, что любишь меня, - сказал он, угрожающе размахивая своим телефоном. – В этом нет совершенно никакого смысла! Я просто хочу, чтобы ты убрался.

- Я знаю, где мы можем достать скипидар, - сказал Кюхён, чувствуя, как колотится сердце в груди.

- Ты вообще меня слушаешь? – ошеломленно спросил Сонмин.

- Скипидар растворит краску, но нам придется хорошо постараться, чтобы оттереть надпись. Я думаю, нам понадобится металлическая мочалка, - тяжело сглотнул Кюхён.

- Отвали! – выкрикнул Сонмин, и Кюхён схватил его в охапку. Он крепко держал его, потому что знал, если он отпустит Сонмина сейчас, то будет избит до полусмерти. Сонмин сопротивлялся, разъяренный до такой степени, что не мог уже говорить, и Кюхён еле уклонился от удара коленом в пах. Слово «педик» угрожающе висело в его сознании, виднеясь в поле углового зрения.

Сонмин пытался выбраться из хватки, но спасало преимущество в росте. Кюхён держал крепко, пока он не сдался и не утих в его руках, тяжело дыша, и только тогда осторожно ослабил объятия. Сонмин быстро отступил назад, максимально отдаляясь, очевидно думая о том, что было бы, если бы кто-то увидел их – всегда думая о том, что было бы, если бы их кто-то увидел.

- Я хочу, чтобы ты исчез до того времени, как я вернусь, - напоследок сказал он и ушел. Кюхён смотрел ему вслед.

Кюхён оперся на стену и сделал глубокий вдох, вытирая пот со лба, всё ещё чувствуя запах волос Сонмина на грани сознания. Спустя мгновение он выровнялся и направился в университетскую скобяную лавку.

***

- Мои руки дико болят, - пробормотал себе под нос Кюхён, чувствуя себя, будто в мире боли. «Вот, что случается, когда ты проводишь всё своё время за компьютером, а не следишь за своим здоровьем», - ругался голос Чангюля в его голове.

- Заткнись, Чангюль, - ответил он и продолжил скрести. Он пытался стереть краску даже с углублений в древесине, но, похоже, это было невозможно. Резкая вспышка боли охватила его спину, и Кюхён встряхнулся.

Он закончил свою работу уже на три четверти, оставалась только последняя буква, когда вернулся Сонмин, резко остановившись, едва увидев незваного гостя.

- Привет, - сказал Кюхён, и лицо Сонмина скривилось так, будто его сильно ударили. – Мне осталась только одна буква…

Слёзы текли по лицу Сонмина быстрее, чем он успевал их стереть, и Кюхён разжал руку, невольно выпуская металлическую мочалку.

- О, малыш, нет, нет…

Сонмин вскинул руку, колеблясь между тем, стоит ли как-то остановить слёзы или же оттолкнуть Кюхёна.

- Мы возьмём себе другую собаку, - успокаивающе бормотал Кюхён отталкивающему его Сонмину. Они стояли возле лужайки посреди парка, был час ночи. Сонмин всхлипывал, но не позволял Кюхёну приблизиться.

- Ты никогда не позволяешь мне утешить тебя, - сказал Кюхён. – Тебе не нужно быть всегда сильным. Нет ничего плохо в том, чтобы иногда выпускать свою боль, хоть на мгновение позволить кому-то быть сильным для тебя.

Ладонь Сонмина лежала на груди Кюхёна, и он не убирал её, все ещё удерживая парня на расстоянии вытянутой руки.

- Почему ты такой высокий? – внезапно спросил он, дрожь в его голосе всё ещё была слышна. Кюхён запаниковал, и потому снова схватил Сонмина в охапку, прижимая к себе.

- От тебя несёт скипидаром! – запротестовал Сонмин, пытаясь выбраться из объятий. Кюхён отпустил его, удовлетворенный тем, что сумел отвлечь. Его сердце было так переполнено чувствами, будто сейчас взорвётся.

Сонмин стоял и тихо смотрел, как Кюхён стирает оставшиеся буквы, не оставляя на поверхности ни единого следа, напоминания о том, что там было.

- Ты не такой, - мягко сказал он, как только Кюхён сбросил металлическую мочалку в ведро со скипидаром, оставляя простую влажную тряпку валяться рядом. – Ты такой же, но другой.

- Другой – в смысле, лучше? – спросил Кюхён, пытаясь не выказать свою взволнованность.

- Возможно, - ответил Сонмин и слегка улыбнулся. – Спасибо.

Он открыл дверь, позволяя Кюхёну мельком рассмотреть то, что находится внутри, и остановился прямо в проходе.

- Кто-то следит за мной, - сказал он надломленным голосом.

- Ему придется сначала иметь дело со мной, - пообещал Кюхён, почувствовав себя неимоверно глупо на мгновение за столь шаблонную супергеройскую фразу, но Сонмин расплылся в улыбке. Всё было в порядке.

Кюхён осторожно протянул руку, мягко касаясь щеки Сонмина, чувствуя, как умирает всё внутри от счастья чувствовать его кожу. Он сможет снова завоевать его.

- Я вернусь, - ухмыльнулся он и поднял ведро со скипидаром. «Дождись меня».

***

Кюхён бессознательно размахивал ведром, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. Ему стоило успокоиться.

«Чёртов пидор!»
Когда впервые Сонмина так назвали, Кюхён знал, всё закончилось тем, что его побили на глухой аллее после школы. Его лучший друг, Джехва, помог ему добраться домой. Ха, он скорее дотащил его обратно.
Потом это начало случаться регулярно; слишком постоянно. Синяки, что расцветали на бледных щеках, разбитые губы, распухшие лодыжки, - всё потому, что он был слишком хорошеньким, слишком милым, слишком очевидным.
Его родители, напуганные, чувствующие отвращение – Сонмин не был уверен из-за чего: из-за того, что происходило с ним или из-за того, что причина его избиений оказалось неоспоримой правдой – перевели его в закрытую частную школу-интернат, где Сонмин закрылся ото всех. Он погрузился в себя, ни с кем не разговаривая в течение года, потеряв связь с Джехва, игнорируя его всё более раздражительные письма.
В один день, он записался на восточные единоборства.

Впервые, когда Сонмина так назвали в присутствии Кюхёна, он едва произнес: «Продолжай идти». Его кулаки сжимались и разжимались, и Кюхён желал убить всё живое. Одна лишь мысль, что его могут назвать так же, поселилась тяжелым грузом внизу живота. После этого он не говорил с Сонмином целый день, прикрываясь работой.

Это было сравнительно легко выдержать в пустынном коридоре общежития посреди дня. А что если б это случилось на улице, ярко освещенной солнцем, где негде спрятаться?

- Чёрт! Чем ты занимался? – выкрикнул Чангюль в тот момент, когда Кюхён зашел в комнату, зажимая себе нос и подскакивая к окну, распахнув его настежь. – В ванную! Сейчас же! Подробности потом! Отдай мне свою одежду, я сожгу её.

Кюхён спокойно прошелся по комнате к ванной, оставляя скипидар снаружи. Он и его убийственный запах, покинув комнату, вплыли в уборную.
Чангюль услышал стук в дверь. Он почти откусил себе язык, когда увидел, кто же пришел.

- Привет! Извини, что беспокою, номер твоей комнаты мне сказал комендант, - Чохи улыбнулась ему и протянула тетрадку по физике. – Ты оставил её в лекционном зале.

Она нервно засмеялась, глядя на ошеломленного Чангюля из-под длинных ресниц. И тут Кюхён, Король появления не вовремя, выбрал именно этот момент, чтобы выкрикнуть:

- Чангюль, дорого-о-ой, куда делся шампунь?

Чангюль едва не помер на месте.

- Кто это? – спросила Чохи, приподняв брови. – Комендант сказал, у тебя нет соседа по комнате.

- Эм, он просто, он просто живёт со мной. Друг. И всё. Просто друг, - Чангюль задумался о хорошем применении для скипидара, которое включало использование спального мешка Кюхёна.

- О. У него нет дома?

- Эм. Нет. Ну, конечно, есть, но не здесь, я имею в виду…

Выражение лица Чохи было преисполнено скептицизма, и Чангюль в отчаянии забрал свою тетрадь у неё.

- Спасибо, спасибо, я действительно очень благодарен, что ты была так любезна, что принесла мне мои записи, не поленившись придти сюда, спасибо…

Чохи оперлась на дверь, которую Чангюль отчаянно пытался закрыть, чтобы положить ладонь ему на грудь, выглядя серьёзно. Чангюль застыл и опустил взгляд на её руку.

- Ох, Чангюль, я не была уверена, но всё нормально, правда! Я думаю не так, как большинство людей, о… парнях, которые, ну, знаешь, живут вместе. Я думаю, что ты такой смелый. Я видела тебя на днях с кем-то в столовой, это он в ванной? Не беспокойся, я никому не расскажу! - она наклонилась вперед, чтобы обнять его, а потом неловко отстранилась. - Прости, я просто… тебе так трудно, - она снова нервно засмеялась, и слегка отошла. Махнув рукой на прощание, она поспешила по коридору к выходу.

- Увидимся завтра! – выкрикнула она напоследок.

Чангюль медленно развернулся и закрыл дверь. Он медленно подошел к своему стулу и опустился на него. Когда Кюхён вышел из ванной спустя несколько минут, завёрнутый в полотенце Чангюля, он медленно поднялся и врезал ему.

@темы: [Super Junior], [K-pop], [Фанфик], [KyuMin], [КюМин]

---

[Super Junior] Speeding Cars

Название: Speeding Cars
Автор: amaelamin_fic
Переводчик: Silent Whisper
Оригинальный текст: amaelamin-fic.livejournal.com/15349.html
Фэндом: Super Junior
Основные персонажи: Сонмин (Ли Сонмин), Кюхён (Чо Кюхён)
Пэйринг или персонажи: Кюхён/Сонмин, Чангюль
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Слэш (яой), Романтика, Ангст, Фантастика, AU, ER (Established Relationship)
Предупреждения: OOC, ОМП
Размер: Миди, 60 страниц
Кол-во частей: 11
Статус: закончен
Описание:
Кюхён хочет получить второй шанс в своих отношениях с Сонмином, и он готов вернуться во времени для этого.
Примечания переводчика:
Это мой первый перевод, поэтому я буду очень благодарна за критику. Перевод вольный, так как язык автора местами суховат, и приходится адаптировать предложения, чтобы они адекватно звучали на русском.
* Speeding Cars имеет два варианта перевода: "Превышение скорости" или "Спешащие машины". Название взято из песни Imogen Heap - Speeding Cars

Первая часть

В тяжелых сумерках дул сильный ветер, проникая под тонкую рубашку Кюхёна, заставляя его дрожать, но он был слишком растерянный и погруженный в себя, чтобы полностью осознать, насколько здесь холодно. Дверь, ведущая внутрь неброского здания перед ним, была всё такой же изношенной, с отваливающейся краской, как он и помнил. Парень молча рассматривал деревянную поверхность, пока мысли с огромной скоростью носились в голове.

Он открыл дверь и зашел внутрь – обдумывание решения было лишь для вида. Он знал, что в любом случае сделает это; знал ещё с того времени, как только встретил Чангюля и случайно выяснил о машине. Шаги заводили его дальше в тихое, тёмное здание, проводили по петляющим коридорам с множеством поворотов и сквозь скрипящие двери. Перед глазами мелькали слепяще-яркие видения: Сонмин смеется в парке; Сонмин моет посуду на их кухне поздно ночью; стул, который Сонмин красил с таким усердием; Сонмин, сидящий на краю кровати, присматривает за его болезненным сном в плену лихорадки. Кюхён почти перестал двигаться, удивленный некоторыми образами, всплывающими в голове. Вещи всегда выглядят по-другому со второго взгляда.

Последняя дверь открылась под давлением холодных пальцев, и Кюхён посмотрел наверх, быстро моргая, чтобы избавиться от пелены перед глазами. Решиться было просто, ведь он мог получить всё, а терять было нечего; если он снова потерпит неудачу, то будет точно знать, что так было суждено, и оставит Сонмина в покое навсегда.
Наверное, это звучало слишком драматизировано, ведь люди расстаются, отдаляются, привыкают жить друг без друга каждый день. Почему у него должно быть по-другому?
Он представлял, как невидимые руины отношений заполняют улицы и дороги Сеула – фотографии, вьющийся дым ненужных эмоций, воспоминания. Он представлял, как эти их общие с Сонмином воспоминания поспешно исчезают вдали, постепенно окрашиваясь в серо-зелёный оттенок забвения, теряя свои истинные краски. Он много чего представлял последнее время.

- Ты не понимаешь. Он нужен мне. Я не…

Чангюль с грустью на дне взгляда пристально всматривался в Кюхёна. Потом он пододвинул к себе тетрадь и начал писать адрес.

Устройство, массивное и пугающее, находилось в центре полностью пустой комнаты. Деревянный паркет заскрипел под шагами, и вскоре его рука зависла над кнопкой, меняя дату на циферблате на три года и два месяца ранее.

Сонмин стоял за прилавком, когда Кюхён впервые зашел в гастрономический магазин. Продавец всё время улыбался посетителю, заставляя его краснеть, а когда Кюхён открыл пакет с продуктами дома, то обнаружил там салфетку с написанными на ней красной ручкой восемью цифрами.

Минуту подумав и восхитившись собственным поражающим незнанием функций устройства, Кюхён нажал на кнопку. Он стоял там и ждал, задержав дыхание.

Спустя три минуты, Кюхён нахмурился. Повернувшись к машине, он ощутил, как неосознанная паника поднимается по позвоночнику от осознания, что он потерял и что он мог сделать, господи, Сонмин, нет…

И этот чертов придурок Чангюль! Что ему сейчас делать?! Так не должно было случиться!

Он исчез.

***

Кюхён появился в толпе людей, вызывая крики и шокированные взгляды посетителей парка. И сам значительно испугавшись, он поспешил уйти, чувствуя, как сердце бешено стучит в груди. Он уверял себя, что люди рационально воспринимают происходящее, а подобное явление для них лишено смысла, поэтому они будут убеждать себя, что такого произойти не могло. А к концу недели они вообще забудут, что были в парке.

Кюхён спрятался за сиреневым кустом на приличном расстоянии от места своего появления и сделал пару глубоких вдохов. Черт возьми, это таки сработало!

Он осмотрелся вокруг, как только биение сердца слегка замедлилось, и люди перестали странно смотреть на него. Приняв непринужденный вид, он нашел лавочку, на которой раньше постоянно обедал на перемене. Вот и парковка рядом и…

Да.

Сердце Кюхёна снова начало быстро стучать, отдаваясь по телу легким головокружением. Он направился к своей цели, размышляя, стоит ли ему ещё подождать. Но нет, зачем ждать, если он уже преодолел такой путь, хоть технически он и не был так далек, так как речь о вертикальной дистанции, сквозь время. Так зачем ждать?
Сонмин там, в магазине. Это именно тот второй шанс, которого Кюхён желал.

Медленно приближаясь к маленькому магазинчику в конце ряда зданий, граничащему с парковкой, Кюхён удивлялся тому, насколько знакомым выглядело всё вокруг, учитывая, что он не был в этом месте годами. Даже яркий безвкусный бело-красный навес был всё такой же. Он открыл дверь, - как, черт возьми, он так быстро добрался сюда? - нервно покусывая нижнюю губу. Что-то заставляло его хотеть вернуться и во второй раз взглянуть на объявления на стеклянных дверях, но ноги сами вели его внутрь магазина.

Кюхёна бросило сначала в жар, потом в холод, охватило это странное, смешанное чувство, когда невозможно определить: то ли ты взволнован, то ли возбуждён, то ли испуган.
Сонмина не было за прилавком. Это ощущение было сродни тому, когда ты подготавливаешь себя к завершению действительно хорошей шутки, а потом никто над ней не смеётся. Это был конец, и никто не смеялся.

Кюхён резко остановился посреди маленького гастронома, столкнувшись с дамой, которая пыталась пройти мимо него к двери. Сильный поток воздуха из кондиционера накрыл его, по коже прошелся ощутимый озноб от разницы температур. Сонмина здесь не было.

- Извините, - Кюхён обратился к парню за прилавком – симпатичный, но, как ни прискорбно, совершенно не соответствует его личному стандарту, каким должен быть продавец в гастрономе, который был определён три года назад. Стоп. Не три года назад, а сейчас. Или примерно сейчас, судя по ситуации, ведь не хватало главной звезды шоу, ради которой и совершалось всё это безумие. События хоть когда-то шли по плану?

- А где Сонмин?

Продавец нехотя оторвался от своего комикса, посмотрев на спрашивающего.

- Кто?

Вторая часть

- А где Сонмин?

Продавец нехотя оторвался от своего комикса, посмотрев на спрашивающего.

- Кто?




- Сонмин. Он работает здесь.

Продавец, потерял интерес к посетителю и вернулся к своему комиксу, небрежно ответив:

- А, Вы имеете в виду Сонёля. Его смена начинается в семь.

- Нет, - настоял Кюхён, опираясь руками на прилавок и наклоняясь ближе к парню. Крохотная нотка паники медленно начала расцветать в груди и проскользнула в слова. Он повысил голос, чтобы отвлечь себя от тревоги, беспокойного ощущения, что что-то не так.

- Сонмин. Он работает здесь.

Продавец неосознанно вцепился в свой комикс, пытаясь прикрыться им как щитом, и резко отодвинулся от прилавка, что отделял его от этого сумасшедшего.

- Слушай, парень, я не знаю никакого Сонмина. Я говорю тебе, здесь работаем только мы с Сонёлем. Может, ты перепутал магазин?

Кюхён убрал руки с прилавка и яростно взлохматил ладонью волосы.

- Год. Сейчас 2008, так?

Парень напротив без слов пододвинул ему сегодняшний выпуск газеты, наблюдая за ним уже скорее с интересом, и Кюхён уставился на дату. 22 апреля 2008 года.

- Дата правильная, - пробормотал Кюхён, а потом сквозь легкий туман паники, что курсировал его кровью, всё-таки до мозга дошло осознание, что продавец всё ещё взволнованно смотрел на него.

- Спасибо. Простите, я просто… Спасибо.

Кюхён поспешно вышел из магазина. Газетная вырезка на двери прямо под вывеской «Открыто!» привлекла его внимание.

«Президент Ким Пёк Чжун совершил свою прогулку по Донгнаму вечером четверга, посетив несколько лавок, включая и местный гастрономический магазин»

Над текстом была фотография, где кто-то, скорее всего менеджер магазина, пожимал руку мужчине, которого Кюхён никогда в жизни не видел раньше.

Президент Ким Пёкчжун. Кюхён почувствовал, как земля ушла у него из-под ног. Три года назад президентом был Ли Мён Бак.

***

В процессе панического хождения всё увеличивающимися кругами, Кюхён пришел к одному выводу – ему нужно найти Чангюля. Срочно.

При отсутствии Ли Мён Бака и Сонмина, основы его мира, даже песок на земле и листья на деревьях выглядели как-то странно и непривычно. Больше из-за пропажи Сонмина, чем Ли Мён Бака, конечно, но теперь, когда он потерял своего парня и своего президента, он пытался цепляться за всё хоть немного знакомое.

Бывшего парня. Даже учитывая то, что ему никогда не нравилось это слово, «бой-френд». Сонмин обычно дразнил его этим, зная, как это его раздражает.

Кюхён после длительной ходьбы всё же остановился под старым дубом и вздохнул. Пылинки медленно кружили и опускались к земле в свете закатного солнца, и это заставило его вспомнить то, что Чангюль сказал ему, когда они впервые встретились.

«Люди так одержимы временем. Всё им измеряется – ожидание выходных, твой следующий день рождения, годовщина, праздник, окончание работы. Всё это – движение вперёд. А потом приходит время, когда все обычно хотят вернуться обратно – до той последней дракой, до того, как тебе стукнуло тридцать, до того, как ты принял какое-то решение. Люди никогда на самом деле не способны были воспользоваться данным им временем. Они говорят, что делают многое, воплощают тысячи планов каждый год, но нет. И никто не извлекает урока из потерянного времени».

Одна вещь, в которой ты можешь быть действительно уверен в этом мире, это то, что время идёт.

Кюхён снова вспомнил о Сонмине и трёх годах вместе с ним, и направился в свой бывший университет.

***

Когда ты выслеживаешь настоящего задрота, помешанного на физике, поиски стоит начать с научной библиотеки.

Кюхён отчаянно пытался избавиться от ощущения, что он совершенно не знает, что делает, и как результат, от охватывающей его паранойи, которая уже достигла своего предела.
«Помешанный физик, библиотека, помешанный физик, библиотека», - повторял он в уме, чтобы не дать тревожным чувствам заглушить голос разума. Он найдёт Чангюля, даже если тот уже ушел домой спать или отправился перекусить, даже если он не существует в этой реальности, как и Ли Мён Бак.
«Или как Сонмин», - услужливо всплыла нежеланная мысль, и он попытался отбросить её на задворки сознания. Он решил думать об этом мире, как о Мире-без-Ли-Мён-Бака, чтобы отличать свой и этот, не задумываясь о плохом варианте – пропаже Сонмина.

Ему удалось проскользнуть в библиотеку за девушкой, которая воспользовалась своей студенческой карточкой. Оказавшись внутри, Кюхён снова поразился своеобразной странности естественного порядка в этой реальности. Он миллионы раз проходил по этому коридору до своего выпуска два года назад, и ковёр был всё тот же. Но чем дольше он всматривался во все детали, тем менее уверенным в схожести он был. Разве стены были покрашены в этот цвет? Он будет терять уверенность во всех вещах, пока у него не начнёт съезжать крыша?

Отбросив лишние размышления, он направился на верхний этаж, где всегда отсиживались наиболее фанатичные студенты, не желающие, чтобы им мешали. Поспешно петляя между столами, он пытался разглядеть учащихся за кипами книг и журналов, в которых они зарывались. Он уже дошел до последнего ряда столов, ощущая, как слабая надежда висит буквально на волоске, как краем глаза уловил знакомую фигуру. Парень с трудом пытался удержать огромную кипу учебников в руках, чтобы покинуть библиотеку вместе с ними через выход на противоположном конце зала.

- Чангюль! – с облегчением окликнул Кюхён, и рванул к нему, совершенно не обращая внимания на злых будущих гениев физики, шикающих ему вслед.

Чангюль резко повернулся, смертельно испуганный громким обращением, особенно в такой полной тишине.

- Что? Кто ты? Чего тебе нужно?

Кюхён безразлично проигнорировал градом падающие книги из шаткой кипы в руках растерянного Чангюля.

- Где она? Где машина?

- Какая машина? О чем ты вообще говоришь? Откуда ты знаешь моё имя? – Чангюль торопливо попятился, пытаясь удержать оставшиеся учебники и при этом суметь сбежать от приставшего к нему неадекватного парня.

- Машина! Машина времени! Где она?!

Чангюль и Кюхён, не смотря на увлеченность собственным спором, тут же заметили приближающегося библиотекаря, привлеченного создаваемым ими шумом. Быстро сообразив, что надо делать ноги, парни, не сговариваясь, выбрали один и тот же путь побега, нырнув в два смежных прохода рядом с огромны стеллажом. Раздвигая стопки книг на полках в стороны – Чангюль со своей стороны, а Кюхён со своей, - они выжидательно уставились друг на друга.

- Что ты знаешь о Машине Времени? – прошипел Чангюль, стараясь спрятаться за шкафами, разрываясь от противоречивых желаний убежать от странного и пугающего Кюхёна и узнать, откуда же этот чудак знает о его секретном проекте.

Они одновременно появились в конце каждый своего прохода и остановились. Кюхён посмотрел на него и, взвесив все за и против, решил просто рассказать всё, как есть.

- Я из будущего. Из 2011. Ты построил Машину Времени, я воспользовался ею.

Чангюль замер, уставившись на собеседника.

- Я построил Машину Времени.

- Да.

- Ты её использовал.

- Да.

- Ты из…из 2011?

- Да.

- ДА! – воскликнул Чангюль, наплевав на книги, которые разлетелись по полу, вывалившись из рук, которыми он бешено размахивал. Один учебник в падении довольно сильно заехал Кюхёну по лицу, заставив того поморщиться и недовольно закатить глаза.

- Но…

- Я сделал это! Я её построил! Все говорили, что я не смогу, а у меня получилось!

- Чангюль…

- МВА-ХА-ХА!

- Чангюль! – Кюхён, не выдержав, схватил неприлично счастливого парня за руки и встряхнул. – Что-то пошло не так…

- Вы двое! Чем вы тут занимаетесь?! – злой библиотекарь, недовольный их поведением и ранее, появился из-за угла. Кюхён досадливо рыкнул от того, что их прервали. Чангюль, однако, весело хихикнул и рванул вниз по лестнице на выход, бросая напоследок:

- Двигайся!

***

- Ещё раз скажи мне, как выглядела панель приборов? Опиши очень точно!

Кюхён вздохнул, уставившись в серый потолок комнаты Чангюля в общежитии, недовольно ёрзая на кровати.

- Я специализируюсь в биологии, понятно? Я не знаю, какие кнопки и циферблаты за что отвечали. Я уже рассказал тебе всё, что помню.

- Я просто до сих пор не могу поверить, что мне удалось. Или мне удастся. Ох, это так запутано, как ты только не теряешься?

Кюхён неохотно перевёл взгляд на Чангюля, что восседал на полу, обложившись своими проектами и схемами для Машины Времени, такой наивно-счастливый. Он выглядел, как ребёнок, окруженный подарками утром на Рождество.

- Ты вообще не слушал то, что я говорил? Здесь все по-другому. Это не тот же мир, который я покинул, - устало пробормотал Кюхён, садясь, так как несвоевременный голод напомнил о себе, скручивая внутренности. – У тебя есть что-нибудь перекусить?

Чангюль рассматривал его с задумчивым видом где-то с минуту, а потом резко одной кучей запихал все свои бумаги под кровать, внезапно становясь абсолютно серьёзным.

- Ты прав, - отозвался он, тщательно роясь в купе хлама в близ стоящем шкафчике, где вскоре нашел пакетик рамена. – Значит, в твоём мире другой президент? И ты не смог найти парня, которого искал, даже в том месте, где он как раз должен был быть на своей смене?

Кюхён просто пожал плечами, словно подтверждая, что его поняли правильно.

- Может, ты зашел не в тот магазин?

- Почему все продолжают мне это твердить? В том парке за два квартала от университета есть только один гастроном. И даже если бы я зашел не в тот магазин, президент всё ещё остается другим.

- Так ты думаешь, что и Сонмина, скорее всего, здесь не существует? – напрямую спросил Чангюль, помешивая рамен в кастрюле и вовсе не глядя на Кюхёна.

- Я просто хочу узнать, что произошло, - пробормотал Кюхён, ощущая, как тупая ноющая боль в груди усилилась от осознания возможности, что за свою жизнь он сумел потерять Сонмина дважды.

Чангюль осторожно переместился к кровати, держа в руках пышущую горячим паром кастрюлю с раменом.

- Всё, что я могу ответить тебе сейчас - я не знаю, - просто сказал он, задумчиво склоняя голову набок. – В своих вычислениях я ещё не зашел так далеко. Прости, Кюхён-ши.

Кюхён в полной тишине съел приготовленный рамен, совершенно не почувствовав вкуса еды.

***

- Просыпайся.

Кюхён с трудом открыл заспанные глаза, едва способный разглядеть что-нибудь из-за сонной дымки, ощущая, как болит шея от лежания на полу. Вместо подушки под голову он подложил свою руку, но это не слишком помогло. Он попытался сфокусировать взгляд на Чангюле, который излучал убийственный энтузиазм, держа в одной руке – маркер, а в другой – доску объявлений.

- Мы должны организовать работу во время пока я буду пытаться ускорить процесс исследования и строительства Машины Времени, чтобы он не занял три года. Ты не можешь просто застрять здесь, ничего не делая и жалея себя.

Кюхён не совсем успевал за полётом мысли парня, но на всякий случай нахмурился, уловив, что его каким-то образом только что задели.

- Чего?

- Смотри, твой Ли Мён Бак и Сонмин не те, кем должны быть и соответственно находятся не там, где должны бы были быть, согласно с реальностью твоего мира. Но это не обязательно значит, что их вообще не существует. Возможно, что-то в этом мире, или измерении, или альтернативной реальности…

- Пожалуйста, прекрати так радостно вещать о моей личной жизненной трагедии, - скривился Кюхён, обиженный и раздраженный счастливо-увлеченным тоном Чангюля.

- Ты хоть понимаешь, что это для меня значит? Какой это прорыв для современной физики? Кого я спрашиваю, конечно, нет. Однако, хотя я и осознаю, что ответственен за твоё затруднительное положение, твоя угрюмость и раздражительность не решат возникших проблем. Поэтому, вернёмся к тому, о чем я говорил. Возможно, они просто являются другими людьми. Может, Ли Мён Бак здесь владелец ресторана. А Сонмин, к примеру, богатенький сынок, которому нет нужды работать в магазине продавцом. Ты понимаешь, о чем я говорю? Сонмин вполне может быть где-то рядом.

- Где-то рядом! – вспылил Кюхён, резко принимая сидячее положение. – В Корее живёт 50 миллионов людей, Чангюль!

Чангюль опустился на колени и приблизился к Кюхёну, который заметил странный блеск в глазах собеседника.

- Ты веришь, что любовь это не только одновременные химические реакции, что происходят в лобных долях двух людей?

- Ну, да…

- Ты веришь, что людей по непонятным и совершенно не научным причинам тянет друг к другу, не смотря на то, насколько катастрофическими могут в результате оказаться отношения, ведь это, как говорят, «было предначертано»?

- Чангюль, что ты…

- Ты вернулся во времени ради него, Кюхён. Ты найдешь его, - Чангюль ещё раз смерил его настойчивым убежденным взглядом и принялся выталкивать в ванну. – Я сегодня прогуляю пары! Мы найдём твоего Сонмина!

Третья часть

- Нет, всё в порядке. Я понимаю, - с улыбкой ответил ему Сонмин. Кюхён постарался скрыть охватившее его чувство нереального облегчения, игнорируя тяжелое понимание того, что на самом деле, всё было не «в порядке».

***

- Я с самого начала делал всё неправильно, - сказал Кюхён Чангюлю, когда они спускались по лестнице, ведущей к выходу из общежития. – Я не думал толком, у меня даже не было плана. Я не решил, что мне делать, когда я его встречу. Я же не могу просто подойти к нему и сказать: «Привет, ты меня ещё не знаешь, но мы будем любить друг друга, и когда через три года ты решишь бросить меня, то, пожалуйста, не надо».

- Ну-у, - Чангюль неуверенно пожал плечами. – Я всё ещё пытаюсь выяснить, какие могут быть последствия путешествия во времени, но я точно уверен, что тебе не стоит пытаться контактировать с кем-либо из прошлого. В конце концов, ты ведь пытаешься… а что ты, собственно, пытаешься сделать? Что ты вообще ему сделал, что он решил тебя бросить?

Чангюль остановился посреди тротуара, заставляя поток спешащих на утренние занятия студентов недовольно огибать его, разделившись с общей толпы на два потока, будто речка, наткнувшаяся на остров на своём пути.

- И?

- Это личное, - пробормотал Кюхён и продолжил идти. Чангюль покачал головой вслед удаляющейся фигуре.

- Хорошо, не говори мне. Но тебе всё ещё нужен план.

Кюхён подождал, пока Чангюль догонит его, и потом они вместе продолжили путь к столовой на открытом воздухе возле биологического корпуса.

- Я думаю, план – найти его, - почти безнадёжно протянул Кюхён, когда они уже проходили сквозь арку, ведущую внутрь помещения. – Хотя я действительно не представляю, каким образом мы сможем…

Внезапно Чангюль замер, задержав дыхание, а затем, схватив Кюхёна, затащил его за ближайшую колонну.

- Если мы не можем найти Сонмина, - увлеченно зашептал он, - какой у нас есть другой наилучший вариант?

- Я не знаю? – шепотом ответил Кюхён, раздражаясь от того, что его прижали к холодному камню. И тут же осознал, что совершенно не понимает, зачем они шепчут.

- Другой наилучший вариант, - прошипел Чангюль, воровато выглядывая из-за колонны на университетский двор, - это найти тебя.

Кюхён и Чангюль вместе медленно наклонились, опираясь на колонну, чтобы рассмотреть всё происходящее. Где-то в двадцати метрах от них сидел Кюхён из 2008, уткнувшись носом в учебник и медленно жуя чапче*. Чангюль ехидно хихикнул.

- О, заткнись. Эта прическа была плохим решением, понятно? Волосы отросли спустя месяц или два.

- Сонмин, наверное, пожалел тебя, когда ты зашел в магазин в тот день, - весело прошептал Чангюль. – Ах, бедный парень-пышка с ужасной прической, что же я могу для него сделать?

- Я не пышка!

Кюхён из 2008 поднял взгляд как раз в тот момент, когда они препирались, и оба товарища в один момент быстро спрятались за колонной.

Чангюль перекинул свою сумку наперёд и принялся копаться в ней.

- Где мой ежедневник?

- Что ты делаешь? – спросил Кюхён, пытаясь рассмотреть, что же Чангюль ищет в этой свалке внутри.

Чангюль сбросил свою сумку на пол, таки отыскав ручку и тетрадь. Открыв её, он начал что-то быстро писать на первой попавшейся странице, а потом вырвал её, впихнув письменные принадлежности в руки Кюхёну.

- Ты сказал, его зовут Ли Сонмин? – спросил Чангюль, и едва Кюхён успел кивнуть головой, как тот уже исчез за колонной.

***

Кюхён оторвался от чтения и поднял глаза, когда тетрадная страница оказалась между его лицом и книгой. Парень, что держал бумажку, выглядел знакомым – возможно, он видел его пару раз в университете, - но они никогда не разговаривали. Мгновенно вспомнив о своей новой стрижке, Кюхён приподнял руку, прикрывая голову, когда подошедший потряс страницей перед ним.

- Это очень важно! – оповестил его этот чудак, а потом буквально исчез, растворившись в толпе, спешащей на завтрак.

Кюхён сощурил глаза, вглядываясь в бумагу, что упала ему на колени. На ней было написано какое-то имя.

«Ли Сонмин».

Он резко поднял голову, пытаясь высмотреть, куда делся тот парень. Кюхён сжал записку в руке, смяв её, когда поднялся со своего места, чтобы лучше присмотреться к людям вокруг, но странного студента нигде не было видно. Он снова расправил бумагу, вглядываясь в написанное имя, и опустился на лавочку, закрывая учебник, который читал ранее.

***

- Что он сейчас делает?

- Он? Он – это ты. Ты должен был спросить, что ты сейчас делаешь, - сказал Чангюль, пристально следя за Кюхёном из 2008 из-за колонны, надежно скрытый за толпой людей, обеспокоенных только своим завтраком; немалое количество студентов периодически бросали на них удивленные взгляды.

- Ладно, что я сейчас делаю? Господи, это так странно. Ты слишком наслаждаешься ситуацией.

- Ты выглядишь взволнованным. Почему бы тебе выглядеть взволнованным, если ты не знаешь никакого Ли Сонмина? – мягко протянул Чангюль. – Ты бы выглядел растерянным, не взволнованным… О! Какое-то оживление!

Кюхён из 2008 поднялся со своего места и быстрыми шагами направился к южному выходу из помещения. Парни пытались быть как можно более незаметными, преследуя Кюхёна из 2008, теряясь в огромной толпе голодных студентов и запахов столовой. Но внезапно Чангюль резко остановился, поворачиваясь, и поспешно натянул свитер Кюхёна ему на лицо.

- Черт, я забыл! Люди не должны видеть вас обоих в одном месте!

- Чангюль!

Проигнорировав возмущения, он схватил Кюхёна за руку, вытаскивая на улицу, заставляя его прятать лицо за воротом свитера. На выходе из столовой, что вел прямо в парк, Чангюль грубо прислонил Кюхёна к дереву с обратной стороны от входа.

- Ты остаешься тут!

- Чего?

Кюхён одернул свой свитер с лица, замечая, как несколько студентов странно косились на него, но решил, что это меньшая из его проблем. Он быстро выглянул из-за дерева, чтобы посмотреть, в какую сторону ушел Чангюль, но он совершенно необъяснимо куда-то исчез. Кюхён тяжело вздохнул и оперся на дерево, усевшись на земле, совершенно не представляя, что ему делать. Нужно ждать, когда вернется этот сумасшедший, а пока ему стоит найти маску на лицо, чтобы остаться неузнанным. Чангюль был прав – нельзя, чтобы кто-то видел двух Кюхёнов, разгуливающих по кампусу.

Это было довольно внушительным потрясением – вот так увидеть себя со стороны. Словно смотреть на фотографию из прошлого, слишком реальную и детальную, будто изучаемую под микроскопом. Три года назад Кюхён был никем. Он завтракал сам в столовой возле биологического корпуса каждое утро, обложившись книгами, чтобы выглядело так, словно он специально избегал чьей-либо компании из-за необходимости учиться, а не являлся аутсайдером. Он ходил на пары, слабо улыбался нескольким людям, с которыми сидел рядом, а потом возвращался в свою комнату, делал то, что задали, и ждал выпуска из университета. А потом он встретил Сонмина.

Он был совершенно ошеломлён, когда на него вообще кто-то обратил внимание. Сонмин хотел знать, как он живёт, хотел с ним общаться, проводил с ним время, хотя в жизни Кюхёна почти ничего не происходило, и он едва имел, о чем рассказать. Сонмин заставил его взглянуть на вещи под другим углом.

- Это листок, - сказал Кюхён, безучастно глядя на Сонмина, что держал дубовый лист в руках. – Всего лишь листок. Они питают деревья, используя хлорофилл и солнечный свет…

- Нет, ботаник. Листья созданы для того, чтобы украшать деревья, и чтобы опадать, драматично и романтично кружась в воздухе поздней осенью. Они для того, чтобы солнечные лучи терялись среди них, откидывая тени на землю. Если б не было листьев, что бы делал ветер, дуя на деревья? Ничего. Он не может так красиво раскачивать ветви. Он не может поднять кору, чтобы вскружить её в воздухе. Вот, что такое листья. Вот для чего они.

- Я - научный задрот, а ты - хиппи.

Сонмин слегка наклонил голову на бок, глядя Кюхёну в глаза с улыбкой.

- Не все хорошие союзы сразу очевидны.

- Хорошие союзы? – мягко спросил Кюхён, а Сонмин в ответ уверенно взял его за руку.

- Кюхён!

Он быстро выровнялся, поднимаясь с земли, когда Чангюль внезапно выскочил из-за дерева.

- Что? Куда он…я…он пошел?

- Он пошел в 12 корпус общежития. Я не смог дальше последовать за ним, потому что он быстро захлопнул дверь, а они используют карточки доступа. По крайней мере, мы знаем, что ты там, где ты и должен быть, так? – отчитался Чангюль, пытаясь восстановить сбившиеся от напряжения и увлеченности происходящим дыхание.

- Что это была за чепуха с запиской? – спросил Кюхён, снова затаскивая его в столовую, чтобы они могли спокойно сесть и поговорить, не привлекая лишнего внимания.

- Я написал имя Сонмина, - сказал Чангюль, не способный заставить себя усидеть ровно на месте из-за возбуждения от приключений, свалившихся на его долю. – Он узнал его. Я готов поспорить на все мои запасы рамёна, что он узнал его.

***

Кюхён легко постучал в дверь комнаты, всё ещё нервничая после стольких посещений, что кто-то увидит его в этом коридоре. Сонмин открыл, впустив его, игриво подняв бровь вверх.

Кюхён протянул записку с его именем на ней без всякого вступления.

- Парень в столовой дал мне это. Я его не знаю, я никогда раньше с ним не разговаривал. Он сказал мне, что это действительно важно, - он беспомощно пожал плечами, когда Сонмин отобрал у него бумагу.

- Моё…моё имя? Он дал тебе эту записку с моим именем на ней? – Сонмин поднял взгляд на Кюхёна; явственный страх проскальзывал в его голосе. – Ты рассказал…

- Я никому не рассказал. И никогда никому не рассказывал. Я не знаю, что тот парень хотел этим сообщить или что ему известно. Я клянусь, Сонмин, никто о нас не знает, - Кюхён присел на кровать, пытаясь игнорировать чувство, что каждый раз сжимало до боли грудную клетку, когда ему приходилось вот так уверять Сонмина.

- Наверное…наверное, нам стоит остановиться, - сказал хозяин комнаты, принявшись неосознанно нарезать круги по помещению. – Слишком рискованно.

- Особенно учитывая, что это всего лишь секс, - мягко заметил Кюхён, и Сонмин остановился.

- Именно. Именно. Нельзя, чтобы выяснили о чем-то подобном, учитывая, что для нас это ничего не значит. Это смешно. Нас просто разорвут в клочья безо всякой причины.

Сонмин в лихорадочном ожидании ответа посмотрел на Кюхёна, а тот лишь думал, насколько же сам Сонмин действительно уверен в словах, что произносит, и насколько он верит, что Кюхён сейчас говорит то, что думает. Насколько же велик самообман? Кюхён не хотел знать ответа, особенно в случае, если ответ был не таким, каким он хотел бы его видеть.

- Нам нужно прекратить встречи на определенное время. Лучше вообще не показываться вместе. Так будет нормально, да? Тогда мы больше никогда не увидим того парня, если он, конечно, не следит за нами, - предложил Кюхён, пытаясь казаться спокойным.

Ну, соглашайся.

Сонмин сомневался.

- Хорошо. Давай не будем пересекаться где-то неделю. И лучше не звони мне и не пиши.

- Конечно, - пробормотал Кюхён, вставая, чтобы уйти и пряча записку в карман на молнии. – Увидимся.

- Подожди, - сказал Сонмин, потянувшись за рукой Кюхёна. – Поскольку ты все равно здесь… - он засмеялся, словно и не было того ужасного разговора пять минут назад и мягко притянул Кюхёна к себе, отодвигая от двери.

- Тебе же не нужно куда-то идти прямо сейчас?

* чапче («овощная смесь») — корейская праздничная закуска на основе крахмалистой лапши (куксу).

Четвертая часть

- Пора прибегнуть к исключительным навыкам хитрости! – пробормотал себе под нос Чангюль, бегая взглядом с фотографии Сонмина в телефоне Кюхёна на реального Сонмина этого времени, что сидел на лавочке в нескольких метрах от них. Он пропустил все пары за эти два дня, но его не за красивые глаза называли гением. Он мог просто заявиться на экзамен, перед этим не посетив ни единого занятия за весь семестр, и всё ещё справиться с заданиями лучше, чем все те клоуны на потоке. Даже со связанными за спиной руками…

Мысленное злорадное восхищение собой любимым Чангюля было внезапно прервано тем, что Сонмин обернулся и посмотрел прямо на него. Лишь усилием воли парень заставил себя сохранить невозмутимое выражение лица, продолжая опираться на статую основателя университета и делая вид, что погружен в деятельность в своём телефоне. А телефон действительно был чертовски потрясающим, по мнению Чангюля. Он уже не мог дождаться 2010, чтобы приобрести себе личный четвёртый айфон. А может ему удастся убедить Кюхёна оставить этот экземпляр ему, ведь Чо сможет обзавестись ещё одним, вернувшись домой. Черт, ему нужно сконцентрироваться на деле.

Чангюль слегка оттолкнулся от статуи, чтобы последовать быстрым шагом за Сонмином, который уже успел отойти метров на пятьдесят от лавочки. Он быстро нагнал преследуемого и с удовлетворением заметил, что его сумка была слегка приоткрыта. Чангюль аккуратно забросил внутрь записку; его работа сделана.

- Растворяйся в тени, как ниндзя, - таинственно пробормотал он и тут же столкнулся с профессором.

***

- Мне нужно кое-что у тебя спросить.

Чангюль перевернулся на спину на кровати, пытаясь не помять бумаги с предварительными результатами исследования и исчислениями, и бросил любопытный взгляд на Кюхёна. Тот сидел на полу, проглядывая тонны манги хозяина комнаты, но надоедливое чувство, что мучило его уже несколько дней, обострилось, демонстрируя, что больше ждать не намеренно, и требует ответа прямо сейчас.

- Итак. Я появляюсь здесь, почти что нападаю на тебя в библиотеке, рассказываю тебе нечто совершенно бредовое о путешествиях во времени, и в результате ты разрешаешь мне жить у тебя. И это потому, что я хочу найти человека, которого я люблю, и он, собственно, является парнем. Мужчиной. Ты же в курсе, да? Ну, конечно, ты уже догадался к этому времени! Я имею в виду… как, нет, почему ты так спокойно это воспринимаешь?

Кюхён нервно взъерошил волосы, закончив свою короткую речь, совершенно потерянный и расстроенный, что вообще озвучил свои мысли. Им лучше было остаться несказанными.
Чангюль улыбнулся, удобнее устраиваясь среди завалов бумаги. Кюхён в ожидании наблюдал, как от спокойного дыхания поднимается и опускается его грудь, размышляя, каким же будет ответ.

- Я влюблён в девушку, которая учится со мной в одной группе на третьем курсе. Её зовут Чохи. Такое милое имя, и она его заслуживает, потому что и сама просто прелестна. Она не самая красивая девушка из тех, что я когда-либо видел, но каждый раз, когда я встречаюсь с ней на занятиях, я снова чувствую себя четырнадцатилетним подростком. Я смущаюсь и становлюсь не способным отвечать на вопросы, если она смотрит на меня. Когда она впервые заговорила со мной, я думал, что так и умру на том же месте. Она попросила меня показать журнал посещений нашего курса. И знаешь, что я сделал? Я просто передал ей его с невозмутимым видом, хотя внутри был полнейший хаос. Мне уже двадцать один, я умею решать уравнения, которые едва может понять лишь два процента жителей Кореи, я уже три года живу самостоятельно, но каждый раз, когда Чохи смотрит в мою сторону, я разваливаюсь на части. Ты знаешь, каково это?

Кюхён вспомнил одинокие дни в столовой, попытки избежать любого зрительного контакта с кем-либо в классе, и кивнул. Чангюль обернулся, заметив его согласное кивание, и состроил абсолютно скептическое выражение лица.

- Ну ладно, сделаем вид, что я поверил. Это и есть моя личная жизнь. Я люблю её уже два года, но у Чохи есть парень, которого я видел лишь однажды, и мне этого хватило на всю жизнь. Один у неё парень или целых десять – это неважно, потому что ей стоит лишь раз взглянуть на меня, чтобы понять, что я – неподходящая кандидатура в любом случае.

Чангюль вытянул руку, увидев, что Кюхён открыл рот для озвучивания своего протеста, словно это от него требовалось. Но его одним жестом заставили замолчать.

- Это не вечеринка обиженных и оскорбленных, требующих жалости. Это факт. Так устроен мир, и может однажды я встречу девушку, которой буду нравиться достаточно для того, чтобы она захотела выйти за меня замуж и жить со мной. Сейчас же я прекрасно осознаю, что с Чохи у меня нет никаких шансов, и я могу умереть, всё ещё любя её своим бедным увядшим сердцем, - Чангюлю пришлось умолкнуть на мгновение, чтобы уклониться от бумажного шарика, которым запустил в него Кюхён, пытаясь остановить этот показательный поток драматизма. – Ты нашел Сонмина, а он нашел тебя. Если задуматься, это уже само по себе потрясающе. А уж парень он или девушка – мне совершенно плевать, - просто закончил он.

На время в комнате повисла тишина, заполненная мыслями.

- Ты действительно умеешь говорить, - осилил неловкую саркастичную реплику Кюхён спустя несколько минут.

- Всего лишь один из моих многочисленных талантов, - донесся ответ Чангюля с заваленной бумагами кровати.

***

Сонмин сбросил сумку на пол возле стола, вернувшись в комнату, и устало стянул надоевшую за день рубашку. На улице становилось всё жарче и жарче по мере того, как весна переходила в лето, а в университете до сих пор не выключили отопление, и студенты вынуждены были пока страдать. На автомате он потянулся за своим телефоном и принялся печатать текстовое сообщение, когда вдруг вспомнил договоренность и вздохнул. Никакого Кюхёна на две недели. Ну, всё в порядке. Он может найти себе девушку. С Кюхёном его ведь ничто не связывало.

Сонмин задумался, так ли убеждают себя люди, отрицающие собственные чувства, в фильмах и дорамах. Он своих чувств не отрицал. Он полностью осознавал своё отношение к Кюхёну, но более важно то, что он знал, как работает этот мир. Сонмин удивлялся, как ему всё время удается скрывать всё от Кюхёна и в тайне гордился, что своими чувствами он не тянет его вниз; он так же знал, что чувствовал Кюхён – он притворялся непричастным, а не слепым.

Стул скрипнул, когда он опустился на него. Сонмин наклонился, чтобы вытащить свои учебники из сумки, и маленькая записка, вылетевшая из неё, почти ускользнула от его внимания.

Он поднял её, пристально вглядываясь в клочок бумаги в своих руках.

Сонмин ничего не почувствовал. Он давно тщательно взращивал эмоциональный вакуум в груди, в первую очередь, исходя из инстинкта самосохранения, а так же для того, чтобы сохранить здравый рассудок в случае, если эта пустота будет разбита под напором чужих эмоций.

***

- Пидор.

Оскорбление оставило свой след в дрожании его тела и покраснении лица, но виновного никогда не было видно. Нет, Сонмин лгал; он знал их, но притворялся пребывающим в неведении. Он не знал альтернативы.

Он помог Джехва подняться, помня о том, что не стоит хватать его за запястья или сильно сжимать талию, ведь там могли быть синяки. Такое случалось уже во второй раз за месяц, но никто не считал. Это было не во второй раз за всю жизнь, когда Сонмин был вынужден помогать Джехва, хромающему и побитому, добираться в школу и обратно, иногда даже быстро стирая кровавые разводы, чтобы спрятать следы насилия. Он не был уверен, было ли это плохо или хорошо, что старшие делали вид, что ничего не замечают – по крайней мере, это спасало их от объяснений.

Они быстро покинули игровую площадку, сердце пятнадцатилетнего мальчика гулко и быстро стучало от злости на тех, кто сделал такое с его лучшим другом на этот раз. Неизвестные хулиганы или религиозные борцы за благочестие, - все они были одинаковыми.

- Я думал, ты собирался остаться в классе на перемене, - полувопросительным тоном сказал Сонмин, закрывая за ними дверь в уборную.

- Они пришли и вытащили меня, - просто ответил Джехва.

Сонмин остановился, прекратив смачивать салфетку, которой пытался вытереть размазанную по хрупкому подбородку грязь, и прямо посмотрел на друга. Джехва тяжело опирался на умывальник, пустыми глазами глядя в пространство, как и всегда после избиения. Слишком милый и слишком нежный. Слишком очевидно.

Спустя несколько месяцев Джехва перевёлся, в частную школу-интернат, откуда письма и сообщения приходили очень редко, а потом перестали появляться вообще спустя полгода. Сонмин каждый день думал и беспокоился, всё ли в порядке с Джехва, а в один день, когда ему исполнилось шестнадцать, решил, что ему лучше и не знать.

***

2010 год

- …это очень много значит для меня, - с надеждой закончил Сонмин, потянувшись к руке Кюхёна.

Кюхён поспешно отстранился, выдав слегка нервный смешок.

- Эм, хён. Мне это не очень нравится.

Сонмин остановился, раздраженно упирая руки в бёдра.

- Но моя мама действительно хочет познакомиться с тобой. Она начинает спрашивать, почему я так долго прячу своего парня. Я больше не могу придумывать для тебя оправдания.

Кюхён отвёл взгляд к окну, повернувшись спиной к собеседнику.

- Мне это не нравится, хён.

Глаза Сонмина наполнились слезами, но он сделал глубокий вдох и яростно сморгнул их. Кюхён услышал, как он схватил свои ключи от квартиры и вышел из комнаты. Он не обернулся, пока не хлопнула входная дверь.

***

- Ты думал о том, почему этот мир отличается от твоего прошлого? – спросил Чангюль с набитым чаджамёном ртом. – Я действительно хочу верить, что есть весомая причина, почему ты именно здесь. Почему этот мир устроен именно так. Это может дать мне подсказку, как я устроил машину и как мне отправить тебя назад.

Кюхён с так же набитым едой ртом простонал, чувствуя, как соус потёк по подбородку.

- Не говори о возвращении назад. У меня и без этого хватает проблем.

- Слава богу, одна из них решаема, при неоценимой помощи влажной салфетки! – хмыкнул Чангюль, бросив пачку в Кюхёна. – Вытрись, ради всего святого. Ешь, как ребёнок.

- В любом случае, с чего ты решил, что должна быть какая-то причина? Может быть, твоя машина времени просто не работает.

- Не работает! – возмутился Чангюль, разбрызгивая соус под насмешливым взглядом ухмыляющегося Кюхёна. – Просто подожди. Я думаю, причина отличия этого мира и есть недостающим кусочком пазла. Когда мы её выясним, мы всё поймём.

Пятая часть, I

- Чангюль?

Голос Кюхена звучал глухо, неохотно поднимаясь, рассыпаясь на звуки ещё у самого пола, такой неуверенный и слишком мягкий в ночной тишине тёмного общежития.

- Да? – последовал неохотный сонный ответ.

- Я застрял здесь?

На мгновение повисло напряженное молчание, прервавшееся скрипом кровати, на которой Чангюль перекатился к краю матраса. Кюхён, на самом деле, мало что видел во тьме кроме силуэта взлохмаченной шевелюры, но вскоре почувствовал, как холодная рука Чангюля ощупывает пространство рядом с ним, чтобы затем крепко сжать ладонь друга.

- Я не знаю, Кюхён. Мне очень жаль. Я не знаю.

***

Чангюль шел медленно и спокойно, лавируя в толпе людей. Его натренированные глаза уже сами нашли цель, не упуская её из виду. Он решил позволить Кюхёну поспать, и потому был один на миссии по спасению Истинной Любви и Всемирного Добра. Вообще, если задуматься, он уже подозрительно привык преследовать людей, даже если это было для исключительно альтруистичных и благородных целей.

Сонмин как раз только освободился после своего последнего на сегодня занятия, и влился в толпу студентов, что направлялись на выход из корпуса музыкального колледжа. Он учился на специальности «Инструментальная музыка» уже третий год, и как сообщил Чангюлю его друг-хакер, игре на струнном инструменте. А сейчас за спиной преследуемого он заметил чехол с гитарой, что и завершило картину. Чангюль с удовлетворением подумал, что хорошо иметь в друзьях компьютерного задрота, который не считает использование своего таланта для вычисления распорядка кого-то из студентов ниже своего достоинства.

Сонмин отделился от толпы, как только студенты оказались на улице под яркими лучами солнца, и пошел в направлении своего общежития. Чангюль последовал за ним на безопасном расстоянии, держа следующую записку для жертвы в руке. Он был очень горд этим новым посланием. Оно было очевидным, но в то же время, умышленно неопределённым, с тонким хитрым намёком.

Чангюль как раз огибал декоративную клумбу, пересекая площадь, чтобы удобнее было преследовать Сонмина и при этом не выглядеть так, будто он следит за ним, когда в следующее мгновение он уже лежал на земле, а правая часть его лица взорвалась болью.

- Оу, - пробормотал он и покосился вверх.

Кюхён стоял над ним, бледный и злой, сжимая и разжимая свой правый кулак, с плохо скрываемым неблагоприятным последствием удара и для него самого.

- И какого черта ты творишь?

- Что я творю?! Что ты творишь! За что? – проныл Чангюль.

- Ты идешь по пятам за Сонмином. Я хочу, чтобы ты, черт возьми, оставил нас в покое, - нервное выражение лица Кюхёна смягчило эффект от его резкого тона, и к Чангюлю пришло осознание ситуации.

- А, ты не мой Кюхён, - понимающе кивнул он, неловко поднимаясь в сидячее положение.

- Что ты имеешь в виду «не мой Кюхён»? Я в жизни тебя раньше не видел! – требовательно заявил Кюхён из 2008, ощущая, как растерянность вытесняет тревогу из-за того, что он напал на незнакомца, а потом негодование заслепляет все остальные чувства. Он внезапно наклонился и вытащил записку из руки Чангюля.

- Что это? «Дай любви шанс»? Что за игру ты ведёшь, черт возьми?!

- Ну, понимаешь… Это очевидно, но намеренно…неопределённо и хитроумно…в то же время… Ох, забудь, - Чангюль сменил тактику, осознав, что его писательские способности не оценили. – Только что, ты, говоря о себе и Сонмине, сказал «нас». Могу я предположить, что вы двое – действительно «нас»? Или точнее, «мы»?

Чангюль попытался обезоруживающе улыбнуться, как только представилась возможность, но его попытка была провалена с треском, так как быстро опухающая щека выразила протест против таких несвоевременных жестов.

- Оу. Знаешь, ты бы мог не бить меня.

Кюхён из 2008 всем своим видом излучал абсолютную ярость.

- Мы не «мы»! Послушай, я тебя не знаю. Ты не имеешь никакого понятия о нас или…или…о чем-либо вообще. Между нами ничего не происходит. Мы мужчины! Ты это понимаешь? Перестань нас преследовать! – он отвернулся, чтобы уйти, но Чангюль в отчаянии схватил его за лодыжку.

- Подожди! Я на вашей стороне!

Кюхён из 2008 раздраженно тряхнул ногой, чтобы избавиться от хватки, но Чангюль вцепился, как демон упрямства.

- Да отпусти меня! Ты чёртов псих!

- Нет! Ты должен понять! Тебе с Сонмином суждено быть вместе! – провыл Чангюль, проклиная свою никудышную судьбу и абсолютную невезучесть в выборе друзей.

Кюхён замер. Хлипкий физик ослабил хватку, испустив глубокий страдальческий вздох.

- Теперь доволен?

- Что ты только что сказал? – тихо спросил Кюхён из 2008, слегка попятившись. – Да что, черт тебя побери, происходит?! Кто ты?

- Послушай, - начал Чангюль, тут же замолкая, оглушенный бешеным стуком собственного сердца. – Ты должен пойти со мной.

***

- Ну, что я тебе говорил? – спросил Чангюль, стоя на пороге своей комнаты, недовольно глядя на Кюхёна из 2008, что всё ещё опасливо сохранял между ними дистанцию. – Почему ты так далеко? Иди сюда!

- Я, наверное, совсем сошел с ума, раз послушал тебя и делаю это, - почти прошептал Кюхён из 2008, уставившись на Чангюля. – Тебе лучше сейчас же мне рассказать, в чем дело, и быстро.

- Есть вещи и поважнее. Что я тебе говорил? Ты не должен…?

- Беситься и паниковать, - издевательски скопировал данные ему ранее указания парень. – Если это какая-то твоя идиотская шутка, я клянусь…

- Знаешь, думаю, Кюхён из 2011 нравится мне гораздо больше, чем ты, - сказал Чангюль, окидывая собеседника тяжелым взглядом. – Ты такой плохо воспитанный надоедливый ребёнок.

- Чего? – не успел младший возмутиться, как Чангюль быстро открыл дверь в свою комнату и затолкал туда свою жертву.
Внутри стоял небольшой стол, стул, в углу была дверь, что вела в крохотную ванную, и повсюду были разбросаны книги. В принципе, обычная комната, такая, какая была у каждого студента. И кровать, и спальный мешок возле неё…

- Не паникуй! Помни об этом! – яростно прошипел Чангюль.

Кюхён из 2008 застыл с открытым ртом.

- Не паникуй! Я сказал, не…

- Что это?! Кто это?! Какого черта?! – воскликнул Кюхён из 2008, подбежав к кровати, и нервно тыкнув пальцем на тело, спокойно наслаждающееся сном.

Чангюль истощенно вздохнул, но тут же неожиданно и бесцеремонно был схвачен за воротник.

- Тебе лучше начать объяснение, сейчас же!

- Во-первых, - проворчал Чангюль, пытаясь вывернуться из смертельной хватки, - почему ты такой агрессивный? Агрессия ничего не решает. Она лишь…

- Сейчас же!

Кюхён из 2011 сел, сонно потирая глаза.

- Почему я должен подвергаться пыткам невыносимым шумом с самого утра?

Чангюль и Кюхён из 2008 синхронно замерли.

- Ох, черт, - пробормотал Чангюль.

Кюхён из 2011 медленно открыл ещё затуманенные сном глаза, тут же натыкаясь на вид себя любимого, только на пару лет моложе, вцепившегося в Чангюля. Он несколько раз неторопливо моргнул.

- Не бесись? – не слишком уверенно предложил Чангюль.

- Ты притащил его сюда? – взбесился Кюхён из 2011, пытаясь выпрыгнуть из своего спального мешка, но запутался в складках ткани. – Чангюль! Ты же мне сам говорил, что нам не стоит шутить со временем и пространством, и что мне не стоит показываться кому-либо на глаза! И ты же притащил его… меня… его сюда?!

Чангюль таки выкрутился из хватки Кюхёна из 2008.

- Так, это уже становится нелепо. Нам всем просто нужно успокоиться. Кюхён, - обратился он к Кюхёну из 2011, - он заметил меня, когда я следил за Сонмином этим утром, и напал на меня. Попытки объяснить сделали всё только хуже. Я подумал, что если приведу его сюда и всё расскажу, то ситуация прояснится и, я не знаю, мы сможем работать вместе, например. Я решил так, как того требовала ситуация.

- Хм. Как требовала ситуация. Стоп, он напал на тебя? Я бы не набросился на первого встречного… - начал было Кюхён из 2011.

- Заткнись! И ты, другой Кюхён, - перебил Чангюль, обращаясь уже к младшему, очевидно более испуганному парню. – Пожалуйста, поверь мне. Это не какая-то жестокая шутка. Дай мне объяснить всё, и тогда ты поймёшь. Я обещаю. А теперь, давайте присядем и успокоимся за стаканчиком сока.

Чангюль подтолкнул Кюхёна из 2008 к кровати, усаживая на неё, и помог старшему сложить спальный мешок, пока обе версии бросали друг на друга обеспокоенные взгляды. Вручив им по пачке сока, не разрешая при этом обмолвиться даже словом, пока всё не будет выпито, Чангюль глубоко вздохнул.

- Ну…как сок?

Оба Кюхёна тут же скептически уставились на него.

- Ладно, ладно. Подождите, я объясню, - начал Чангюль, и только тогда, когда фраза была уже сказана, осознал, что понятия не имеет, что говорить. – Эм.

Оба Кюхёна продолжали сверлить его взглядами, и старший удобно устроился, опершись на спинку кровати.

- Ну, гений?

- Можешь начать с объяснения, какого черта здесь сидит некто, кто выглядит точно так же, как и я, - сказал Кюхён из 2008 и сложил руки на груди, обвинительно глядя на свою копию напротив.

- А! – выровнялся Чангюль. – Это я могу пояснить. Он не просто выглядит как ты. Он и есть ты. В это, возможно, трудно поверить, но я гениальный физик. Это доказано тем, что через три года я построю машину времени, а ты, старше на три года, воспользуешься ею, чтобы вернуться в этот год и исправить кое-какие ошибки.
Чангюль удовлетворенно выдохнул, гордый собой, что так хорошо всё объяснил, но его пыл быстро умерился, когда Кюхён из 2008 поднялся и направился к двери безо всяких комментариев.

- Эй! Куда ты собрался?

- Это полный бред! Ты думал, я поверю, что ты построил машину времени? И этот парень, - Кюхён из 2008 неловким жестом указал на старшего себя, стараясь не смотреть в ту сторону, - это я? Из будущего? – он испустил саркастический слегка нервный смешок, уже держась за дверную ручку.

- А как тогда ты это объяснишь?! Это же, черт возьми, не твой потерянный в детстве брат-близнец! – воскликнул Чангюль, теряя всякое терпение. – Ты не можешь отрицать, что вы идентичны. Послушай меня, он – это ты. Кюхён, давай. Скажи ему что-то, что только ты можешь знать.

- Ну, я бы не сказал «идентичные». У меня, оказывается, было гораздо больше прыщей раньше, чем я привык считать, - медленно насмешливо протянул Кюхён из 2011, окидывая свою младшую версию придирчивым взглядом, на что тот тут же зарделся. – Просто небольшая подсказка от меня. Выбрось к черту те средства для ухода за лицом, что ты используешь, и сходи к доктору, объявление о клинике которого ты таскаешь в кошельке уже… Сколько? Два месяца? Его лекарства работают. Лучше, чем ты можешь ожидать. Даже шрамы исчезли, видишь?

Кюхён из 2011 подставил свою правую щёку для осмотра младшему, а тот застыл и притих.

- Откуда ты знаешь об объявлении? – медленно спросил он.

- Потому что ты уже годами, с тех пор, как тебе исполнилось 16, ищешь что-нибудь, что помогло бы тебе с угрями. Твоя мама прислала тебе эту рекламу в письме, потому что дочь её подруги была у него и…

- Её лицо сейчас гладкое и белое, как молоко, - закончил предложение Кюхён из 2008, говоря едва ли не шепотом. Он просто стоял посреди комнаты, ошарашенно уставившись на Чангюля и на себя из будущего, выглядя как совершенно испуганный подросток, которым и являлся. Чангюль внимательно следил за ним.
То, что так резко прекратились все хаотичные действия и утихли громкие крики, ещё больше натягивало нервы, чем шумная паника ещё несколько минут назад.

Кюхён из 2011 поднялся с кровати и медленно приблизился к своему девятнадцатилетнему «я», говоря мягко и спокойно:

- Это не обман и не шутка. Я никак не мог прочитать то письмо от твоей матери, так как ты никогда не показываешь свои письма кому-либо, и всегда хранишь их в сейфе под кроватью, код от которого знаешь лишь сам. Ты никогда не говорил его даже Сонмину. Кстати, код – 11412.

Кюхён из 2008 резко поднял голову от такого двойного удара по сознанию, широко распахивая глаза.

- Поэтому я здесь, - вздохнул Кюхён из 2011, наклоняясь на 3 сантиметра, которыми его наградили три года взросления, чтобы прошептать младшему на ухо. – Это всё из-за Сонмина. Я здесь, чтобы вернуть его, потому что через три года ты его потеряешь.

@темы: [Super Junior], [K-pop], [Фанфик], [KyuMin], [КюМин]

---

[Hetalia - Axis Powers] Семейная интервенция

Название: Семейная интервенция
Автор: Silent Whisper
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Основные персонажи: Россия, Украина
Пэйринг или персонажи: Украина, Россия, государственные (и не очень) деятели
Рейтинг: PG-13
Жанры: Джен, Юмор, Пародия, Стёб
Предупреждения: OOC
Размер: Драббл, 5 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Ольга истощенно выдохнула и с едва сдерживаемым раздражением помассировала виски. Мигрень мучила уже добрые полгода. Иногда становилось чуть легче, а последнее время левая сторона головы вспыхивала такой болью, что на мгновение казалось, будто легче не дышать, чем терпеть всё это. Никакие таблетки, даже предложенные Людвигом, не помогали.
Публикация на других ресурсах:
Только с разрешения автора
Примечания автора:
Для ознакомления: ru.tsn.ua/politika/svyshe-73-ukraincev-hotyat-v...
Осторожно! Политическая сатира!
Вся эта ситуация уже стоит комом в горле. Мнений на тему было высказано много, чаще однобоких.
Я просто искренне надеюсь, что прочитав этот фанфик, кто-то таки соизволит задуматься.
Я до последнего не хотела вводить Россию как персонажа, потому что являюсь поклонником теории, что страны - это только народ, а политические деятели словно оторваны от общей массы граждан. Но, похоже, высказанную властью позицию россияне поддерживают. К сожалению.
Комментарии я не закрываю. Просить не устраивать дебатов не буду, всё равно эту просьбу чаще всего игнорируют. На отзывы, извините, но отвечать не буду. Больше нет сил мусолить эту тему.

Над привычно погрузившимся в заботы Киевом плотным шатром навис жаркий майский день. В небе с самого утра собирались тучи. Неблагонадежные, грозовые тучи. Но пока эти зловредные элементы лишь грозным предзнаменованием бури висели над городом.

Ольга, низко склонившись над своим столом, пыталась работать. Дико мешал маленький включенный телевизор, непрерывно бормочущий новости, но моральных сил выключить его не было.

Документами завален был весь стол и несколько стоящих рядом стульев. Бумаги в лучшем духе непрактичной постмодерной архитектуры перекошенными небоскрёбами возвышались даже с пола. И эти покосившиеся стопки всё увеличивались. Ровные печатные строчки, иногда с кривыми поправками синей ручкой, пошли уже черными зигзагами перед глазами.

Ольга истощенно выдохнула и с едва сдерживаемым раздражением помассировала виски. Мигрень мучила уже добрые полгода. Иногда становилось чуть легче, а последнее время левая сторона головы вспыхивала такой болью, что на мгновение казалось, будто легче не дышать, чем терпеть всё это. Никакие таблетки, даже предложенные Людвигом, не помогали. Немец просто не знал таких симптомов.

Черненко отхлебнула холодного зелёного чая и снова, перетерпев, принялась за работу. Будто бы ей привыкать. Тем более теперь, когда она имеет возможность что-то решать, отдыхать времени нет. И жаловаться она не собиралась.

Где-то на периферии сознания она слышала неспешные, уверенные шаги из коридора, приближающиеся в её сторону, но отреагировала лишь тогда, когда гость без лишних расшаркиваний распахнул дверь в кабинет. С ноги.
Деловито хмурящийся Иван вступил в помещение, придирчивым взглядом окидывая давно знакомую обстановку.

- Здравствуй, Оленька, - пропел Брагинский, прерывая молчание, пока девушка, ещё не совсем осознав, что происходит, безо всякого выражения рассматривала брата.

- Здравствуй, Ваня, - кивнула она, наконец, в ответ и коротким жестом предложила гостю присесть.
Тот сначала осмотрел заваленные документами стулья, скептически вздёрнув брови, а затем перевёл взгляд на предложенное ему место на оккупированном двумя другими мужчинами и полноватой женщиной диване. Эта компания пребывала в стадии бурного обсуждения, переходящего в тихий спор на тонах повышенного шепота. Когда же спорящие приходили к общему мнению, кто-то из них его скрупулезно записывал. Работа кипела дальше.

Иван пораженно вздрогнул.

- Это что… - выдержал он эффектную паузу, понижая голос, но вспомнив об отсутствии камер, поспешно продолжил замогильным тоном: - «Правый сектор»?!

- Какое мне дело, чем они занимаются на досуге, пока это не подпадает под статью Криминального кодекса? – хмыкнула Ольга, принимая из рук секретаря полностью исписанный лист и откладывая его на одну из стопок, позволяя себе обреченный вздох. – Это мои помощники. Из-за мигреней трудно собрать мысли в кучу, вот они и подсобляют. Рувим, Маричка, Алексей, познакомьтесь, - мой брат.

Мужчины дружно кивнули, а женщина, резко подскочив, схватив сумочку и сверкнув глазами в сторону Брагинского, вылетела из кабинета, слегка толкнув гостя плечом и громко хлопнув дверью. Коллеги понимающе посмотрели ей вслед, будто между прочим синхронно посмотрели на блондина из-подо лба, а затем суетливо продолжили своё занятие.

- Прости уж. Муж – пограничник. Да и сама она беременная, на стрессовые ситуации и встречи плохо реагирует, - прищурив глаза, известила Ольга, но, не дожидаясь реакции, продолжила: - Как там мой кипарис, который ты себе подарил?

- Цветёт и пахнет, - едко отрезал Иван, подбоченившись, и недовольно косясь на продолжающих что-то бормотать и записывать мужчин. Хмыкнув, Россия набрал что-то на своём смартфоне.

- Плохо. Цвести он не должен.

- Что у тебя здесь вообще за беспорядок? Сущий дурдом: посторонние в кабинете, бумаги лежат, как попало – читай, кто хочет. Ещё и портреты странные на стенах висят. Подозрительные.

- Это Иван Франко и Лина Костенко.

- А, бендеровцы*. Так и знал. Снимешь потом, мне не нравятся. А куда ты дела мой подарок?

- Бюст Ленина? Прости, Вань, вторую революцию даже бессмертный вождь не пережил. Да и в новый интерьер он не вписывается.

- Ничего, я тебе ещё одного подарю. Ну, как ты без Ленина-то? О, а что это у тебя моя каска делает?

- Моя каска делает то, что должна делать любая приличная каска – стоит здесь. Жаль только не работает, - устало вздохнула Ольга, в бессилии прикрывая глаза, когда Брагинский, размахивая руками, как Дон Кихот, сражающийся с мельницами, случайно сбросил обсуждаемый предмет на пол. По хрупкому пластику пошла трещина.

- Вот видишь, ты о ней плохо заботишься. Ничего тебе доверить нельзя. Её я тоже заберу. У меня она даже заработает! Павлуша*, тащи мешок! А лучше сразу грузовик, чтобы по десять раз не ездить! Где, говоришь, мой любимый днестровский кораблик стоит?

Когда в кабинет чинно прошествовали, споткнувшись о порог и сбив ковёр, двое мужчин довольно подозрительной наружности с галстуками, шнурками в ботинках и повязками на лбу в цвете георгиевских ленточек, Ольга уже не выдержала. Опершись обеими руками на свой стол, она поднялась с кресла и из-подо лба взглянула на вошедших, но обратилась к Ивану:

- Это кто?

- Вежливые люди. Добрые очень. Правильные. Меня охраняют.

- Охрана тебе, бугаю, зачем?

- А вдруг ты решишь меня поколотить? – хлопнул глазами Брагинский, склонив голову на бок с милой улыбкой.

- Боже, храни Фрунзе*, - вздохнула Черненко, закатывая глаза. – Ну, так не делай ничего такого, что бы я вдруг захотела тебя поколотить.

- Не получится, - жалостливо цокнул языком Иван. – Тебе ведь и повода не надо. Совсем девка от рук отбилась, буйная стала. То демократию тебе подавай, то Януковича отдай, то Пшонку* верни. Сама теряешь своих министров, а я собирать должен. Как маленькая, честное слово. И вообще, кровь русскоязычных христианских младенцев, которую ты пьёшь последнее время, повышает уровень фашизма в крови. Доиграешься.

Ольга, как стояла, так и рухнула в кресло, едва удержавшись от желания попутно приложиться головой о стол. Но это всё равно не помогло бы, головой, очевидно, кое-кого уже и так прилично приложили.

- Валера*, осмотри ещё этих молодчиков не совсем славянской наружности. Подозрительные они, черепа какие-то не такие*, да и смотрят они как-то косо, - указал на работающих и вообще не обращающих на него внимания мужчин Брагинский, праведно хмурясь. – Найдёшь визитки Яроша*, либо жги, либо меня зови. Вова сказал, что так положено.

- Алло, Арсен*, можно мне охрану в кабинет? – устало проговорила в трубку Ольга. – Ну как, не то что бы срочно. Просто тут уже…уважаемый, извините, как Вас?

- Игорь*, - пробасил в ответ мужчина, не отвлекаясь от дела.

- Спасибо. Так вот, Арсен, тут господин Игорь уже противотанковый ракетный комплекс установил и приступает к размещению переносного зенитно-ракетного комплекса. Да-да, Игорь. Ну, откуда я знаю, вежливый такой, форма зелёная. Ой, Игорёк, осторожно, порог высокий! А, ну, да, поребрик высокий, говорю. Или как там его у вас называют. Да-да, Арсен, так что, пришлёшь? Вот и славненько, буду ждать. Господи, что твориться-то! Уважаемые, ну коврик-то хоть оставьте!

- Он тоже теперь народный! Был исконно славянским, русским и останется!

- Мужчина, вот та ваза у вас подмышкой ещё полбеды, но уберите руки от моей юбки!

- Она у тебя, бендеровка, красно-чёрная! Сжечь нужно! Фашистка! Священника позовите, беса изгонять будем!

- Вань, ты же знаешь, я до поры до времени молчу, сделай что-то!

- Оленька, ну так надо! Ну, попытаем тебя немного, но потом тебе ведь легче станет! Порядок наведём! А то посмотри, - ты же вся в крови! – ахнул Иван, размазывая по бледным, но стремительно краснеющим от гнева, щекам сестры вязкую алую жидкость, что густыми потёками укрывала его ладони. – Жуть! Ад! И руки у тебя в крови! Ты же сейчас кровушкой православною и захлебнешься!

- Ясно, - хмыкнула Черненко, отталкивая от себя Брагинского и окончательно распустившего руки мужчину.
Она аккуратно сняла мешающие туфли на высоких каблуках, ленточкой, скрепляющей подаренный Феликсом букет, подвязала растрепавшиеся волосы и закатала рукава пиджака.

- Ну, что, господа вежливые, я ведь предупреждала, - хрустнула костяшками Ольга, благодарно кивая Рувиму и Алексею, ставшим рядом. – Слава Україні!

- Ой, что твориться! Оленька, прекращай! Насилуют! Убивают! Режут! Пытают!

- А я тебе говорила, поганец, что бы угомонился! Неделю сесть не сможешь!

* Именно «бендеровцы». Обычно те, кому не хватает ума, чтобы не раскидываться такими фразами, и не знают, что Степан был Бандерой, а бендеровцы живут в Бендерах, в Молдове. Ой, простите, в непризнанной Республике Приднестровье.

* Павлуша – тот, что Губарев. «Народный губернатор»Донецкой области.

* На улице Фрунзе, 103 города Киева находится Психоневрологическая городская клиника №1. Проще говоря, главная психушка Украины.

* Пшонка. Ну, вдруг кто не знает героев в лицо. Виктор (ещё один) Пшонка – бывший Главный прокурор Украины. Объявлен в международный розыск, как и другой Виктор, царь Межигорский. По данным СМИ скрывается («живёт и добра наживает») теперь в РФ. Там, в родной дружеской компании, лучше.
На скромную обитель уважаемого можно полюбоваться -
tsn.ua/foto/skarbi-mayetku-pshonki-yaycya-faber...

* Валера – тот, что Болотов. «Народный губернатор» Луганской области. Тот, что объявлял войну Киеву. И поход на Киев. И ещё много всякой занятной ерунды.

* о «черепах» отсылка к нацисткой (Германия – нацистская, Италия – фашистская, когда это запомнят?) Германии, где арийцы считались «высшей расой». Определяли принадлежность к расе и по форме черепа, и по цвету глаз и волос.

* «визитка Яроша» - притча во языцех. 20 апреля впоследствии перестрелки в городе Славянске погибли трое местных жителей и два нападающих. Министерство иностранных дел России и некоторые российские СМИ обвинили в этом «Правый сектор», что сама организация и СБУ опровергли. По словам СМИ РФ, на месте перестрелки нашли пулемёт (немецкий, времён Второй мировой войны), американские доллары (куда же без них) и визитку лидера «Правого сектора» Дмитрия Яроша. Что примечательно – машины сгорели полностью, но описанные вещи, а главное, «визитка Яроша» осталась цела и невредима. В Твиттере народ повеселился, выведя в украинской и российской версии сайта тег #ВизиткаЯроша в тренды.

* Арсен – тот, что Аваков. Исполняющий обязанности Министра внутренних дел Украины с 22 февраля 2014 года.

* Игорь – тот, что Стрелков. Но тот, что на самом деле Гиркин. Отметился в боях как сильный и бравый работник ГРУ ГШ, за что стал 16 мая Министром обороны «Донецкой народной республики». Гражданин России. Днём обычно стреляет по людям и собирает народные армии, а по ночам ворует миссии ОБСЕ с улиц.

@темы: [Фанфик], [Политическое помешательство], [Украина], [Аxis Powers Hetalia], [Патріотизм крізь всі щілини], [Аниме]

---

[Hetalia - Axis Powers] Небесная сотня

Название: Небесная сотня
Автор: Silent Whisper
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Основные персонажи: Украина
Пэйринг или персонажи: Герои Украины
Рейтинг: PG-13
Жанры: Джен, Ангст, Драма
Предупреждения: Смерть персонажа
Размер: Драббл, 2 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
В тяжелых, мутных сумерках зимнего вечера рекой памяти стекали по улице огоньки зажженных свечей, выхватывая из темноты осыпанные соленой росой женские и мужские лица. Площадь и все ведущие к ней дорожки заполонили люди, но в воздухе висела оглушительная тишина, прерываемая лишь тихими всхлипами и истошными рыданиями. Улицы пахли порохом, гарью и смертью.
Посвящение:
Героям Украины.
Примечания автора:
На отзывы отвечать не буду по понятным причинам.
Прошу удержаться от политически окрашенных комментариев, они не уместны. Но дело Вашей морали и совести - мы теперь, благодаря тем, о ком написано, живём в свободной стране.
Герои Украины - потому что сегодня постановлением Верховной рады "Небесная сотня" была признана Героями Украины. Правда, и без вердикта кабинетных революционеров мы об этом знали.
Пусть там, где они сейчас, им будет лучше, чем было здесь.
Пікардійська Терція – Плине кача по Тисині

В тяжелых, мутных сумерках зимнего вечера рекой памяти стекали по улице огоньки зажженных свечей, выхватывая из темноты осыпанные соленой росой женские и мужские лица. Площадь и все ведущие к ней дорожки заполонили люди, но в воздухе висела оглушительная тишина, прерываемая лишь тихими всхлипами и истошными рыданиями. Улицы пахли порохом, гарью и смертью.
Ольга шла неуверенно и робко, изредка спотыкаясь и останавливаясь – ноги заплетались, дрожали, а путь лишь мигал перед заплаканными глазами колышущимися неспокойным морем огоньками. Она бледными, избитыми и натруженными руками прижимала к груди охапку неприлично ярких, таких красивых и живых цветов.
Кто-то пытался остановить её, дернув за рукав, ведь слова не вырывались из онемевших уст, кто-то провожал сгорбленный силуэт широко распахнутыми, неспособными ещё осознать случившееся, опухшими красными глазами.
Ольга, превозмогая себя, спускалась дорогой памяти по залитой кровью мостовой златоверхой столицы.
Оглянуться по сторонам – нет никаких сил. Там – лица, улыбки, проникновенные взгляды портретов, украшенных цветами и навсегда перечеркнутых черной траурной лентой. Там – чьи-то мечты, надежды, чувства. Которым уже никогда не суждено исполниться.
Она идет и пытается не думать, кто на портретах. Опрометчиво закрывает глаза, пытаясь забыть, что оттуда, хмуря брови, смотрит седой преподаватель физики, пристально вглядывается в камеру бывший афганец, прошедший войну, но не сумевший избежать снайперской пули в центре Киева; львовский студент-географ, окруженный друзьями и уже родными незнакомцами на площади, счастливо улыбается. На одной из фотографий простое и открытое лицо кировоградского сельского фермера, а рядом запечатлён сосредоточенный на работе осветитель киевского театра имени Ивана Франка. В плотном кольце только прилетевших родственников стоят последние сделанные снимки молодого армянина с Днепропетровска, белоруса и грузина. У самых баррикад, устеленных благоухающими свежими цветами, портреты бронзового призёра олимпийских соревнований и журналиста из Керчи.
Никто не хочет знать, кого убила снайперская пуля, кто истёк кровью из-за оторванной гранатой руки, кого сожгли заживо в медпункте в Доме Профсоюзов, от которого сейчас остались только выгоревшие стены. Только мать заливает кровавую мостовую слезами, спрашивая, за что в шею был застрелен медик-волонтёр, пытавшийся спасти раненных из-под оружейного прицельного дождя.
Ольге едва хватает сил и мужества добраться до баррикады на Институтской сквозь плотный и глухой коридор скорби и отчаяния. В кабинетах говорят, эта улица скоро будет названа в их честь, чтобы помнили и уважали. Но кому от этого легче? Трём детям, оставшимся без отца? Родителям, похоронившим единственного семнадцатилетнего сына?
Она падает на колени, подкошенная давлением, невыносимой болью, рвущей душу в клочья, заставляющей хотеть выдернуть сердце из груди, лишь бы ничего не чувствовать. И страшные слова набатом в голове: «За тебя… Они умерли за тебя… Их убили за тебя!»
Ольга нервно мотает головой, кусает губы до ощутимых ран, чтобы не взвыть раненым зверем, и орошает горячими слезами землю, которую ещё вчера щедро поливали кровью. У кого хватило ненависти? Она не знает, но уверенна – это были нелюди.
Украина дрожащей, не слушающейся рукой тянется к выставленным в ряд гробам, касаясь холодного дерева, и будто обжигается. Сердца и тела уже тоже остыли.
Вдоль гробов идёт священник, отпевающий погибших прямо там уже второй день. Сладкий запах ладана впитывается в кожу, клеймит всех присутствующих навсегда – происходившего они никогда не забудут. Жар, изредка вырывающийся из кадила, взмывает вверх, а потом потухшим пеплом устилает землю и людей.
Яркие огни свечей ещё долго будут освещать повисшие в молчании города по всей стране, улицы Варшавы и Праги, Вашингтона и Москвы.
Лишь в Севастополе в час скорби заполыхает украинский флаг.

@темы: [Фанфик], [Политическое помешательство], [Украина], [Аxis Powers Hetalia], [Патріотизм крізь всі щілини], [Аниме]

---

[Hetalia - Axis Powers] Никакой агрессии

Название: Никакой агрессии
Автор: Silent Whisper
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Основные персонажи: Украина
Пэйринг или персонажи: мельком - Германия, Америка, Польша, Россия, Англия
Рейтинг: PG-13
Жанры: Джен, Ангст
Предупреждения: OOC, Насилие
Размер: Драббл, 2 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
На небо накинули грязный черный саван удушливого дыма. Солнце в болоте мглы выглядело старой мигающей лампочкой, не способной дарить ни свет, ни тепло.
Залитую под завязку страхом и граничным отчаянием площадь поливал искусственный ледяной дождь, оседая каплями мутной росы на разбитой мостовой, выжженных палатках, на разбитых телах и выжженных душах людей.
Примечания автора:
Граничный субъективизм, неуместный сарказм, скомканность и непоследовательность. Но так оно и есть. Отзывы не отключаю, но отвечать на них не буду – каждый останется при своём мнении. Но возможно, хоть кто-то, наконец, взглянет на ситуацию из-под другого угла.
Вдохновление: pp.vk.me/c322518/v322518939/a87f/KjxCmyc-sD8.jp...

На небо накинули грязный черный саван удушливого дыма. Солнце в болоте мглы выглядело старой мигающей лампочкой, не способной дарить ни свет, ни тепло.
Залитую под завязку страхом и граничным отчаянием площадь поливал искусственный ледяной дождь, оседая каплями мутной росы на разбитой мостовой, выжженных палатках, на разбитых телах и выжженных душах людей. От мелкой, тяжелой, удушливой пыли ужаса, витавшей в воздухе, не спасали никакие маски. Ослепленными глазами невозможно было увидеть ни солнце, ни надвигающуюся опасность, ни лицо человека, так же агонизирующего бок о бок с тобой. Незрячие из-за оружия сражались с моральными слепцами, и никто не мог широко открыть глаза, чтобы охватить взглядом всё происходящее.
Удерживаемая сзади за руки, Ольга шипела и вырывалась, неловко пиная ногами человека, удерживающего её. Тот же, не ослабляя хватки, ругнулся и ударил её под колени, заставляя пошатнуться. Ещё один, направляющийся в гущу площади, где пытались за сценой спрятаться женщины, наотмашь прошелся прикладом автомата по почкам, брезгливо сплёвывая и с карикатурной гордостью поправляя значок спецподразделения.
Ольга захлебнулась воздухом, не сумев издать ни звука, и безвольно повисла во всё так же держащих её руках, оставляющих чернильно-синие отметины на запястьях и предплечьях. На окровавленный разбитый предыдущими ударами лоб упала грязная влажная челка, скрывая опухшие глаза с полопавшимися от усталости и напряжения сосудами.
В руках «правоохранителя» висела изломанная кукла с разгромленными шарнирами и затянувшимися, пережимающими кожу, ниточками.
- Fräulein Черненко, держите себя в руках! Никакой агрессии, зачем же Вы его пинаете? – строго выговаривал Людвиг, строча соболезнующие и предупредительные сообщения в твиттере.
- Я осуждаю любое насилие! – орал громче надвигающейся военной техники Альфред, упрямо протирая всё время загрязняющиеся и запотевающие очки.
- Оленька, так поступать – плохо! Власть надо слушаться! Чай, не молодые уже, бороться за что-то! – возмущено причитал Иван, осуждающе хмурясь и изредка поглядывая через плечо Крауцу, ожидая, когда же немец зайдёт посмотреть результаты недавнишних соревнований в Сочи.
- Ну, ты это, ну, типа, борись, да! Но чтобы всё в рамках закона, без агрессии! – выкрикивал Феликс, потом смолкал, чесал макушку, задумчиво кусал губу, и завершал: - Пс-пс! У меня тут в пограничных городах подлечиться можешь, без визы! Только недолго, вдруг заметят!
- Нам всем просто нужно сесть и поговорить, - отрезал Артур, одёргивая костюм, поправляя галстук и щепетильно стирая осевший пепел с лакированных брендовых туфель. – За чашечкой хорошего чая, Кэтрин* изумительно его готовит.
- Да идите вы, - ласково прошипела Ольга, кривя потрескавшиеся сухие губы в злом оскале, и тяжело сплёвывая кровавую слюну на землю, устланную пеплом так, словно в последний день Помпеи. – Закройте рты и со своими мнениями – на выход. Не вам решать, кого я буду пинать и как.
Вцепившись зубами в руку удерживающего её, Ольга выдернула затекшие руки и отскочила в сторону, тяжело дыша и пошатываясь. От нового удара дубинкой её прикрыли самодельным щитом экстремисты, а молодая террористка с красным крестом на жилете тут же потащила её в полевой лазарет, залечивать глаз, в который прицельно попали резиновой пулей и рваные раны от гвоздей, разлетевшихся от модифицированной светло-шумовой гранаты.
С огромного экрана на сцене Президент вещал о «эскалации насилия», необходимости «остановится и начать конструктивный диалог», советовал откреститься от «радикалов и преступников» на Майдане. Оговорился об анонимных советчиках, предлагающих ему, как и полагается хорошему гаранту Конституции, жестко отреагировать на ситуацию и применить силу, но заверил, что он их великодушно не слушает. На секунду в кадре появилась его секретарь, сообщающая о звонке от очередного еврокомиссара, на что вещающий безразлично отмахнулся: «Тьфу, большое дело, подождёт!»
От Михайловского собора доносился звон колоколов, напряженные, испуганные журналисты пытались помочь операторам возобновить связь. К их ногам с огнестрельным ранением рухнул мужчина. Из палатки медиков звучали сообщения о погибших от ранений.
Утопленную в дыму площадь заняли люди, с заляпанных кровью ступенек почти обвалившегося, ощетинившегося разбитыми стёклами Дома Профсоюзов, кто-то поднял сине-желтый флаг.
Сквозь плотную завесу пепла осторожно выглядывало скупое утреннее солнце.

* Кэтрин Эштон - британский и общеевропейский политический и общественный деятель, первый Верховный представитель Европейского союза по иностранным делам и политике безопасности.

@темы: [Фанфик], [Политическое помешательство], [Украина], [Аxis Powers Hetalia], [Патріотизм крізь всі щілини], [Аниме]

---

[Super Junior] Это была середина самой холодной зимы

Название: Это была середина самой холодной зимы
Автор: Silent Whisper
Фэндом: Super Junior
Основные персонажи: Сонмин (Ли Сонмин), Кюхён (Чо Кюхён)
Пэйринг или персонажи: Чо Кюхён/Ли Сонмин
Рейтинг: G
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Флафф, Занавесочная история
Предупреждения: OOC
Размер: Драббл, 3 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Это была середина самой холодной зимы, которую только помнил Сонмин.
Публикация на других ресурсах:
Где угодно, но пришлите, пожалуйста, ссылку
Примечания автора:
Автор начал писать ангст. Потом перечитал то, что написано, и понял, что это флафф. Epic fail.

Это была середина самой холодной зимы, которую только помнил Сонмин.
Придя с улицы, уставший и замерзший, он вяло сбросил свою обувь, неловко путаясь в шнурках. При всех стараниях не занести ни капли зимы в дом, он всё равно успел оставить заметные влажные следы на линолеуме в коридоре. Ребята потом будут ругаться, хотя сами натопчут ещё больше, поэтому можно подчиниться захватившей сейчас всеобъемлющей лени и совершенному нежеланию хоть что-либо делать.
Сонмин поморщился, но стряхнул почти растаявший снег с капюшона, ощущая противное покалывание на кончиках пальцев от холода. Покрасневшие ладони едва двигались, ведь нелепо поскользнувшись из-за закрывшего обзор снега, намеренно летящего прямо в глаза, он полностью намочил и так не слишком греющие перчатки, а потом всю дорогу до общежития мучился, отчаянно пряча руки в не спасающих от ледяного ветра карманах.
Взъерошив примявшиеся под шапкой волосы, приглаживая влажными ладонями наэлектризованные пряди, он направился на кухню. Хотелось чего-то горячего. Пусть это даже будет объятие с батареей или попытки согреться у включенной под чайником конфорки.
Вместо заварки остались лишь потемневшие потрепанные листья трав, которые заливали кипятком уже явно не раз, и Сонмин с досадой потянулся за коробкой с такими нелюбимыми пакетиками.
Длинные рукава слегка затянутой от частого ношения любимой вязаной кофты жутко мешались, но он никогда их не подкатывал: открывшиеся предплечья тут же охватывал противный холод, который мгновенно мелкой дрожью распространялся по всему телу. Наверное, он доходил и до внутренностей, потому что, сколько бы Сонмин не кутался, ему всё время хотелось больше тепла. На советы одногруппников начать-таки носить тапочки, он лишь отфыркивался – бесполезно. Всегда оставляя их у кровати, чтобы с утра даже кончиком пальца не касаться холодного пола, он в результате нигде не мог их найти, пока совершенно случайно не обнаруживал под кроватью кого-то из сожителей. Спонсировать чей-то уют всё так же мерзнущему Сонмину быстро надоело и поставка теплых уютных тапочек в общежитие прекратилась, а он так и ходил в плотных, но мало спасающих от сквозняков носках.
Пока чайник нагревался, чтобы не стоять на месте, как живая мишень для всех холодных потоков, Сонмин, без зазрений совести стянув с кровати вечно мерзнущего Реука плотный колючий плед, закутался в него. Оставил снаружи только онемевший и покрасневший после длительной прогулки по улице нос, мягко его растирая и тяжело вздыхая от отсутствия желанного эффекта. Окинув завистливым взглядом аккуратно прибранную комнату одногруппников, недовольно покосившись на нежащуюся под светом специальной лампы черепашку, он неохотно вернулся в кухню. Закрыв дверцу шкафчика, лишь после того, как неудачно вписался в неё плечом, он залил кипятком чай и с ногами залез на стул.
Чашку хотелось жадно обхватить руками, но помня печальный опыт, Сонмин вытянул шею и слегка наклонился, подув, а затем отпил немного. Горячая жидкость обожгла язык, неразбавленным кипятком прошлась по горлу, но согрела лишь на короткое мгновение. Кажется, после секундного ощущения излишней жары, стало даже холоднее, тело только хуже отреагировало на низкую температуру помещения. Голова гудела, и клонило в сон, но дискомфорт то и дело выдергивал из тяжелой дремоты, оставляя парня в отвратительном подвешенном состоянии сомнамбулы.
В общежитии было тихо и пусто. Наверное, от того ещё более холодно. Зима пробиралась в комнаты даже сквозь оконные стёкла, одним видом обмерзлых деревьев и засыпанных снегом улиц вгоняя в дрожь. Тяжелая атмосфера ниже нуля давила настолько, что заглушала все желания, кроме одного – согреться.
Погрузившись в бесполезные, совершенно беспорядочные мысли, Сонмин упустил тот момент, когда чай был идеальным для питья, и теперь неохотно глотал остывший напиток. Едва теплая кружка лишь раздражала, и он отодвинул её, полностью закутываясь в плед, пряча даже макушку. Дышать так было труднее, но миражное чувство защищенности и уюта ненадолго поглотило его. Такая погода притупляла даже его извечное желание что-то делать, совершенствоваться, практиковаться. От одной мысли о прикосновении к холодному корпусу любимой гитары хотелось вздрогнуть, надеть ещё пару одёжек и так забраться под шерстяное одеяло, не подавая никаких признаков жизни до весны. Напрягало и состояние ментального анабиоза, от которого даже обожаемые вещи приносили меньше радости, а эмоции притуплялись до каких-то второстепенных, едва осознаваемых ощущений. Не хотелось говорить, не хотелось кого-либо видеть. Сонмин скорее мечтал превратиться в черепашку Йесона и безмятежно отогревать тело под приятным умиротворенно-сонным светом лампы.

Когда в коридоре послышался хлопок двери и, судя по шуму, в общежитие ввалились все обитатели их этажа, а может и пара лишних, Сонмин почувствовал принесенный ими с улицы морозный воздух. Он коварно пробрался даже под уютное укрытие, заставляя вздрогнуть и обиженно шмыгнуть носом. Кажется, от вездесущей зимы нельзя нигде скрыться.
Тяжелый топот, тихие вялые смешки и резко обрывающиеся фразы свидетельствовали лишь об одном – все жутко устали. И Сонмин искренне надеялся, что никто не позарится на едва обретенное и с таким трудом сохраненное хрупкое тепло его уголка, ведь он не был готов делиться, самому не хватало. Слегка вытянув шею, пытаясь разведать обстановку будто из засады, он скосил глаза в сторону входа и тут же обреченно поджал губы, хмурясь. Конечно, как же в огромном общежитии с не слишком тихими и мирными соседями можно хоть где-то остаться незамеченным.
Подняв одну бровь вверх, скрестив руки на груди и скептически усмехаясь, на него смотрел Кюхён. Не взирая на напускную насмешливость и попытки выглядеть гордым разоблачителем коварных планов жадного хена, он был скорее похож на взъерошенного птенца: высоко поднятые плечи, взлохмаченные волосы, завистливые взгляды в сторону завернутого в теплый плед парня. Заметив это, Сонмин подозрительно прищурился и плотнее укутался, внимательно следя за действиями донсена. Без боя он не сдастся.
От переглядываний их отвлек легко проскользнувший в узком проходе мимо Кюхёна Реук, тут же принявшийся суетиться, открывать все подряд шкафчики, бормоча что-то себе под нос о неблагодарных людях и лазании туда, куда свой нос совать не стоит. В два счета найдя коробку с черным чаем, параллельно успев набрать полный чайник воды, вечный макне сделал столько мелких движений, что, наверное, согрелся только от этого.
Увлекшись наблюдением за хлопотами младшего, поражаясь его работоспособности и желанию делать что-то для толпы неблагодарных потребителей, Сонмин упустил переломный момент. Кюхён подкрался сзади, примерился и ловко запустил руки под плед, тут же найдя край кофты и забираясь под него. От мерзкого ледяного прикосновения Сонмин тонко пискнул и резко дернулся, больно заехав локтем под ребра обнаглевшему макне. Холод от чужих ладоней метастазами распространился по телу, заставляя думать, что за такую выходку кое-кто ещё мало получил.
Кюхён на выпад отреагировал привычно спокойно. Хен любил за неуместные (по его мнению) шуточки награждать тычками и подзатыльниками, и к легкому рукоприкладству наиболее надоедавший ему такими выпадами младший уже давно выработал иммунитет. Он лишь ногой пододвинул к себе свободный стул и уселся рядом с укутанным Сонмином, хитро сверкая глазами, словно предупреждая – это была не последняя попытка. Преувеличенное недовольство и обида на лице парня лишь веселили его и подстегивали скорее выполнять задуманное, так как Реук уже заканчивал с горячим чаем на всю ораву жильцов. Но разве так греться интересно?
- Хен, ну мне же холодно, - проникновенно протянул макне, жалостливо глядя на нахохлившегося парня и едва удерживая улыбку. Шутливо пререкаться с ним было так же интересно, как и дразнить, а полюбоваться сонным, но пытающимся казаться грозным хеном, было вдвойне забавно.
- Мне тоже, - безапелляционно заявляет Сонмин таким тоном, что кажется, будто он сейчас ещё и язык покажет. «Страдания» донсена его ни капли не трогают. Он прекрасно знает, зачем всё это делается, но поддаваться не намерен. Раз хочет, пусть так и скажет, его сегодняшнее настроение не располагает к этим демонстративным выспрашиваниям, после которых самодовольный Кюхён всё равно сделает так, как хочет. Даже если Сонмин и будет против.
- Ну, у тебя же есть плед!
- А у тебя – руки. Пойди и возьми себе тоже.
- Не будь таким жестоким и вредным, хен! О любимом донсене нужно заботиться!
- Я не жестокий, я – дальновидный. Тебе палец дай, ты полруки отхватишь. Знаю я тебя, если поделюсь, сам совсем без пледа останусь, а мне и с ним всё равно холодно. Иди ещё кого-нибудь доставай, наверняка найдется хоть кто-то, кто тебе задолжал. Пора научиться добиваться всего своим трудом, а не клянчить у эмоционально предрасположенных к тебе хенов.
На этом, кажется, детская перепалка закончилась. Тихо хмыкнув себе под нос, Реук оставил чайник закипать, а сам направился в комнату, осуждающим взглядом окинув свой плед на плечах Сонмина. Вечному макне, видимо, тоже придется отбирать теплое покрывало у кого-то, но с этим проблем не предвиделось, способов есть много – от жалостливого нытья до пищевого шантажа, которому ещё никто не научился сопротивляться. Попытки были, но после недели на одном рамене все взвыли и делегацией с подарками и извинениями направились к кормильцу.
Кюхён тоже поспешно подскочил с места, и Сонмин уже облегченно выдохнул, решив, что на его средство спрятаться от холода больше посягать не будут, но, видимо, рано. Противника он недооценил, ложно определив цель его приставаний. Резко сдернув плед, благодаря неожиданности сумев выдернуть его из цепкой хватки, Кюхён обхватил хена за талию и плотно прижал его спиной к своей груди, скрещивая руки на животе. Сонмин вяло дернулся, но объятия макне были убедительными, и он затих, выражая свое категоричное несогласие с таким развитием событий возмущенным сопением.
На самом деле, от прикосновения по всему телу прошлась приятная теплая волна, добравшаяся до груди и растворившаяся там в щемящей нежности. Долгожданный солнечный уют уже не окружал, искусственно создаваемый теплым пледом, а жидким умиротворением тек по венам. Аура чужих положительных и светлых чувств проникала сквозь белую, тонкую и сухую от холода кожу, грея изнутри, пробуждая настоящие, живые, яркие эмоции. Простое счастье захватывало все существо, рвясь наружу, желая вместо очередных ворчаний подарить взаимное тепло и любящую заботу.
Довольный Кюхён лишь растянул губы в широкой усмешке и пакостно уткнулся ещё холодным носом в теплый изгиб шеи хена, удовлетворенно закрывая глаза.
- Я снова замёрз, - без особого энтузиазма ворчит Сонмин, но не двигается, словно невзначай осторожно укладывая голову на плечо Кюхёна, от чего улыбка последнего становится только довольней. Хмыкнув на такое заявление, макне мягко щекочет открытый участок живота потеплевшими подушечками длинных пальцев и уверенно заявляет:
- Ничего, греться будем вместе.
Кажется, это была середина самой теплой зимы, которую только помнил Сонмин.

@темы: [Super Junior], [K-pop], [Фанфик], [KyuMin], [КюМин]

---

[Dong Bang Shin Ki] Личная идиллия

Личная идиллия
Автор: Silent Whisper
Фэндом: Dong Bang Shin Ki
Основные персонажи: Ким Джеджун (Hero / Хиро), Чон Юнхо (U-know / Юно), Пак Ючон (Micky / Микки), Ким Джунсу (Xiah / Шиа), Шим Чанмин (Max / Макс).
Пэйринг: Чон Юнхо/Ким Джеджун
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Hurt/comfort, ER (Established Relationship)
Предупреждения: OOC
Размер: Мини, 9 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Личная, не всем понятная, но так любимая им идиллия, восстановлена. Всё на своих местах.
Ким Джеджун снова поёт, отдавая всего себя, но не на износ, подпитываясь неистощимыми чувствами. У него есть что-то только своё, сокровенное, личное, - и он готов нести за него ответственность.
Посвящение:
Онні, Mary Blood, це тобі З ювілеєм!)
Публикация на других ресурсах:
Где угодно, но пришлите, пожалуйста, ссылку
Примечания автора:
Я так долго боялась выкладывать, что устала от себя. Впервые в жанре "слэш", впервые RPF. Надеюсь, этому ненормальному нагромождению мыслей я смогла придать хоть более-менее стройную, последовательную форму.
На свою голову зацепила болезненную тему. Это чистое ИМХО, не претендующее на достоверность, но, да, я так вижу.
Буду очень рада критике и дельным замечаниям.
Вдохновение:
Milk coffee - Tomorrow, Hello
Beast (YoSeob, JunHyung) - Thanks To
Kim Jaejoong - Sunny day
Andrew Belle - In My Veins
Imagine Dragons - On Top of the World

Лучше сгореть, чем угаснуть.
Ким Джеджун

Было время, когда я считал, что фанаты - это только фанаты. Но я был неправ. Смотря на людей, которые переживали и радовались за меня, и сейчас, глядя назад, я понимаю, что было много случаев, когда и я тоже переживал и радовался за наших поклонников. Все мы – живые существа. Нет никакого номера №1, у нас у каждого есть имя.
Ким Джеджун







Энергия зала захлестывает с головой. В ушах шумит от криков, а от преизбытка эмоций предательски дрожат руки. Тонкие пальцы отстукивают незатейливый ритм на ручке микрофона просто, чтобы успокоится, чтобы хоть немного привести бешено мечущиеся мысли в порядок.

Джеджун с лихорадочным восторгом бегает увлажнившимися от возбуждения и усталости глазами по трибунам. Они заполнены, полностью заполнены. Дышать становится тяжело, будто от приступа клаустрофобии. На сцене тесно из-за всех этих людей, но так одиноко – самых важных не хватает.

Сердце стучит быстро и гулко, перегоняя кровь по венам и артериям, и уже звучит новая мелодия. Он должен петь? Кажется, да, ведь тысячи глаз смотрят с жадным ожиданием. И Джеджун поёт: сначала тихо, едва слышно, очень мягко, а потом, надрывая связки так, что всю последующую неделю снова придется питаться таблетками, живёт песней. Он действительно чувствует то, о чем поёт.

Софиты слепят глаза, но он старается не замечать. Ему кажется, что он потерял зрение, небо над головой и вовсе невозможно разглядеть, движения – интуитивные. Джеджун не видит сцену, он её чувствует. Здесь он живёт, страдает, любит и задыхается от счастья. Иногда этих эмоций слишком много, иногда фанаты требуют невозможного, но он всегда готов им отдать желаемое. Он здесь – для них.

Толпа становится бесформенной движущейся массой. Сверкающий огнями океан людей волнуется, шумит, затапливает. Джеджун хочет видеть их, знать, различить лицо каждого на этих трибунах, но понимает, что просто сходит с ума. Разве это странно? Нет, он всегда такой, он был таковым, и безумно благодарен всем, кто поддержал его идею стать певцом. Только в этой среде его необычность ценится, а не презирается. И как бы сильны, как бы отчаянны и необходимы не были его желания, все они – странны и невозможны. Вот так, словно под ледяной душ, будто резкое протрезвление после хмельного сна, - невозможны.

Кажется, этот мир полон перспектив. Как-то приходилось слышать, что и 21 век – время исполнения заветных мечтаний. Почему тогда появляются вещи нереальные? Почему кто-то имеет право сказать: «Так не бывает. Так нельзя»? Кто вообще решает и кто должен решать, чему быть, а что никогда больше не случится? Джеджун боится предполагать. Джеджун до дрожи теперь боится решать.

Фанаты не только дарят поддержку и внимание, но и просят взамен. Многое просят. А он готов дать им это многое: сердце и душу в песнях, здоровье и время в изнуряющих концертах, личную жизнь и чувства обменять на тренировки и занятия в студии. Музыка – его личная жизнь. И, похоже, их любовь пока взаимна.

Джеджун не тешит себя иллюзиями, что будет популярен вечно. В конце концов, способности, талант – явления стихийные, а он не уверен, что сможет и дальше удерживать их, а главное – управлять ими. Потому он пытается успеть. Работает на износ, щедро использует все свои возможности, чтобы потом, глупо-счастливо улыбаясь, снова пересматривать концерт с фокусом на трибуны. Кажется, со временем он даже начал узнавать некоторые лица.

На сцену он смотреть не может. Причин много, перечислять больно, догадаться легко. Два места – пустые. Во время выступлений он носится на сцене, пытается быть везде, заполнить все пространство собой, разрывается на части, чтобы спрятать зияющую дыру. Но там всё так же – пусто. Как в картинке, пазлы уникальны – одного другим не заменишь, как бы не старался. А разве хочется?

И Джеджун поёт отчаянно, срывая голос, чтобы перекричать эхо в пустоте рядом. Он пытается сгореть до того, как утратит способность, до того, когда совсем не сможет петь. До того, как пустота заполнит всю сцену. До того, когда оглянувшись на все сделанное и упущенное, угаснет.

Фанаты счастливы. Их любимец снова дарит всего себя залу, снова искренен в своём выступлении. Пресытившись, они становятся жадными, и требуют всё большей отдачи. Уловив настоящие чувства в песне, они уже желают рассмотреть душу исполнителя под микроскопом, с хирургической точностью определяя значение каждого слова, эмоциональный диапазон каждой фразы.

Он сам это выбрал, и не жалуется. Пробовал когда-то. Ещё тогда, когда думал, что сцена и зал – у него в руках. Потом, когда понял, что это он в их полной власти – стало стыдно. Он многим обязан. Поэтому, от досады кусая губы, снова и снова без лишних истерик на публику меняет замки, бросает обжитые дома. Похоже, у артиста нет ничего своего. Но он не против, болезненный опыт показал, что быть за что-то ответственным – слишком трудно.

Песня заканчивается. Ещё бы минута, и зал бы услышал позорную дрожь в голосе, уловил бы не чисто взятую ноту, но музыка пока на его стороне – она знает, где его предел, когда нужно оборваться. Джеджун кланяется низко, как привык, кладя ладони на колени – нужно скрыть, что ноги уже подкашиваются, да и опереться не помешало бы. Крик, шум, аплодисменты толпы должны окрылять, но почему-то невыносимо давят. Ему кажется, что он их не заслуживает, что мог бы сделать больше, только музыка не оборвалась бы так рано, так преждевременно. Но голова пуста. Лишь пульс звучно отстукивает в висках. Джеджун дышит тяжело, с трудом вылавливает полноценные, сформировавшиеся в связные фразы мысли из общего потока, но умудряется поблагодарить фанатов и пообещать, что это ещё не конец, что это выступление – не предел его возможностей. Как там говорил Архимед? Правда, в своей точке опоры он не уверен, Земле придется подождать.

Когда речь перехватывает кто-то другой, а Джеджун уже в таком состоянии, что не способен различить Джунсу и Ючона, из-за кулис выглядывает сосредоточенный менеджер, показывая, что пора закругляться. В зале слышится расстроенный гул и просьбы не уходить, и Ким уже готов остаться, но заботливые одногруппники, замечая состояние хена и понимая его намерения, силой утаскивают его со сцены.



Мимоходом, поспешно кивнув с благодарностью, он берет из рук какой-то девушки-работника белое полотенце. Оно кажется слегка влажным, но он быстро перестаёт обращать на это внимание, списав на текущий ручьями по лицу пот. Слегка скривившись от четко ощутимого сладковатого запаха, вероятно, являющегося духами кого-то из помощников, Джеджун плотнее приложил махровую ткань к носу. Правда, это мало помогло, казалось, аромат стал только сильнее, потянувшись шлейфом, окутав его в плотный кокон.

Путь из закулисья до гримерки – в тумане. Смена освещения, температуры, потока эмоций и даже рода суеты заставляет всё тело перестраиваться, обостряя органы чувств, но притупляя восприятие окружающей действительности мозгом. Джеджун готов утверждать, что на эти две минуты он полноценно отключился, но дикая, какая-то неправильная тишина в гримёрке будто заставляет его очнуться. По крайней мере, на первый взгляд.

Но вокруг – по-прежнему длинный холл, он до сих пор в шаге от сцены, а везде, словно рой быстрых насекомых, суетятся работники. Выражение «голова идет кругом» обретает новые оттенки, потому что яркие, противно-белые, словно в операционной, точечные лампы начинают вертеться и произвольно перемещаться. Такой гадкой, тяжелой тошноты он никогда не чувствовал даже ребёнком, долго вертясь на карусели на площадке недалеко от дома. Он словно падал куда-то вниз и одновременно переворачивался вокруг себя, вверх ногами, презирая все законы гравитации, как несчастная Алиса, свалившаяся в кроличью нору.

Джеджуна от этого начинает подташнивать ещё сильней, лицо бросает в невыносимый жар, который бывает только после жгущего холода, а не обыкновенной духоты. Никакие линзы от новых проблем зрения не спасают; уже кажется, что не мир вокруг него вертится, будто юла в замедленной съемке, а он сам крутится, теряя точку опоры, путаясь в собственных ногах. Совершенно не различая, где право, а где лево, да что уж там, не улавливая даже разницу между потолком и полом, Джеджун просто безвольно позволяет своему телу поддаться слабости. И, как оказывается, стекает по одной из стен вниз, неловко вывернув запястье, но даже прохлада бетонной поверхности не помогает ему придти в себя. Ресницы, которыми он не мог особо похвастаться, вдруг начинают весить больше тонны, зрачки лихорадочно бегают, но всё поле зрения заполонили дикие бесформенные цветные кляксы. Неужели и уши перестали различать звуки? Всё, что он способен слышать – монотонный гул, не громкий, не четкий, но так давящий на мозги, что хочется спрятать голову в ладонях и никогда-никогда не слышать ничего подобного.

- Эй! Эй, Дже! Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь?! – словно в телефоне с отвратительной связью слышится испуганный и взволнованный голос Джунсу.

Чувствуешь? Всё, что Джеджун сейчас чувствует – приторно-сладкий, резкий запах, от которого хочется и вовсе перестать дышать. Отчаянно пытаясь спастись от него, он снова прячет нос в ткани полотенца, но, похоже, становится только хуже, его глаза закатываются.

- Не стой, Ючон! Помоги мне! – резко выдавливает Шиа, подхватывая совсем обмякшего одногруппника и закидывая одну его руку себе на плечо. – СуЁн-ши, найдите нашатырь. И умоляю Вас, постарайтесь скрыть это всё от сотрудников и фанатов, проследите, чтобы все, кто видели, не болтали. Не дай бог менеджер что-то узнает до того, как мы разберемся с ситуацией!

Девушка, нервно прижимая дрожащие ладони ко рту, стараясь не разразиться неуместной истерикой, послушно кивает и спешит исполнить распоряжение. Безумное волнение за брата в этой ситуации не поможет, а вот его друзья, похоже, лучше знают, что нужно делать.

Затащив бессознательного хена в гримерку, Ючон сбрасывает его на руки Джунсу полностью, а сам поспешно распахивает шторы, едва не содрав их вместе с карнизом, широко раскрывая окно. Комнату тут же заполняет едва заметный ветерок, разбавляющий прибивающую к земле духоту поздней весны. Шиа, поджав губы, подскакивает к подоконнику, насколько это вообще возможно с шестидесятикилограммовым телом на руках, и подставляет старшего под поток воздуха. На отсутствие нужной реакции Ючон нервно цыкает, взволнованно подлетая к едва приоткрывшейся двери, так и застывая. Кроме ошарашенно распахнутых глаз и пропущенного вдоха, больше ничто не выдало шок Пака: он лишь дергано кивнул и отступил, освобождая пришедшему проход. С ними случалось разное, лучше уж такие сюрпризы, чем то, что подкинул сегодня хен.

- Я… - начинает появившийся в комнате лидер группы, оценивая всё пространство придирчивым взглядом и до побелевших костяшек сжимая небольшую бутылочку с медикаментом.

- Сюда, - без лишних объяснений и расспросов отрезает Джунсу, стискивая от досады зубы, так как судорожно сжимаемая ладонь друга так и остается недвижимой.

Не дрогнувшими, уверенными пальцами Юнхо откручивает крышечку и, преодолев расстояние до окна в два широких шага, проводит бутылочкой под носом бессознательного парня. Тот сначала никак не реагирует, а потом шумно втягивает воздух и резко дергается, невольно отталкивая острым локтём Джунсу и едва не выбивая из рук Чона нашатырь. Но быстро сориентировавшийся и готовый к такому повороту лидер удерживает сосуд и умудряется обхватить плечи Джеджуна, не дав тому бессильно сползти на пол и ещё как-то покалечиться.

- Ты?.. - едва выдавливает Ким, судорожно цепляясь за рукав легкого пиджака держащего и слегка расслабляясь в знакомых руках. Привычно. Спокойно. Так, как надо, если не учитывать пульс выше нормы, учащенное сердцебиение и неловкое ощущение самого себя в своём теле. И пусть рама окна перед глазами ещё покачивается, словно во время корабельной качки, но твердое напряженное плечо, на которое он навалился всем весом, не оставляет места волнению о чем-то другом.

- С хеном уже всё нормально. Да, Юнхо-хен уже здесь. Да, эти два события определенно связаны, - понимающе хмыкает в трубку Ючон, всё ещё пристально следя за пришедшим в себя одногруппником и успокаивающе сжимая запястье облегченно прикрывшего глаза Джунсу. – Хорошо, Чанмин, встретимся. Нет, я не передам это. И тем более вот это следующее. Пойди, излей свою любовь на Кюхена или Минхо, может, они оценят, или запиши, потом повторишь. Сейчас не в состоянии постичь всю гениальность. Я тоже тебя именно так и люблю.

- Пойдем, - всё ещё немногословно командует Шиа, хватает Пака за локоть и вытаскивает из комнаты, прикрывая за собой дверь и начиная поспешный невразумительный монолог. – Вот уж не думал, что он появится. Я не звонил, ты тоже. Ладно, черт с ним, потом объяснимся, узнаем, как там макне и он сам. Им стоит отдохнуть, а нам – выяснить, какого черта здесь произошло. Хен у нас, конечно, не образец здорового способа жизни, но от привычного режима в обморок ещё не падал, а особо тяжелых нагрузок последнее время не было.



- Целый я, целый, ничего себе не отбил, что странно, с моей-то удачливостью, - почти бессвязно бормочет Джеджун, жмуря глаза от раздражающего отвыкшую сетчатку резкого света лампы. Мягко ощупывающие затылок, а затем и спину, руки дарят чувство защищенности и согревают, но напряженного лидера необходимо успокоить - изводить себя надуманными и преувеличенными проблемами он умеет. И только поэтому, а не потому, что ноги всё ещё безвольно подкашиваются от слабости, Ким опускается на подоконник и, едва поднимая уголки губ, улыбается, щуря глаза.

- Целый он!.. Бледнее приведения, всего трясёт, стоять не может!.. Ради всего святого, не улыбайся, ты бы видел себя со стороны, я сейчас решу, что у тебя инсульт, раз так перекосило.

- Сразу столько комплиментов, я за тобой не успеваю. Поэтому заткнись. Пожалуйста, – взмаливается Джеджун, почти неощутимо пиная Чона под коленку. Поток слов одной бесформенной непонятной массой взвалился ему на голову и туго ещё соображающий мозг, тормозя, пытался собрать всю эту бессмыслицу хоть в немного адекватную картину.

– Это ты меня сейчас уродом обозвал?

- Что за идиот, - бормочет Юнхо, расслабленно выдыхая и как-то совсем беззащитно утыкаясь лбом в острое плечо парня, затем мягко касаясь его губами, пусть и через жесткую ткань. – Я думал, не успею. Никогда ещё не было так страшно, в такие моменты я всегда был где-то недалеко и мог без препятствий явиться. Кажется, я разбил нос упрямому охраннику…

- Костяшки себе не разбил? – встревожено встрепыхается Ким, мельком разглядывая длинные пальцы и тут же требовательно обхватывая влажную шею лидера ещё дрожащими руками. – Как ты здесь? Говорил же, что занят, что на вас давят сроками. Ты же ещё вчера был в Шанхае. Месяц не было, даже не звонил…

- Весь твиттер завален сообщениями фанатов. «Что-то не так… JYJ не выходят на бис», «Джеджун-оппа, похоже, плохо себя чувствует!», «Кажется, Джеджун переутомился», «Кто-то отравил Джеджуна-оппу!». Я пока читал, думал, с ума сойду. Теорию заговора даже не начинал читать. А потом ещё и «Надеюсь, Джунсу, Ючон, Чанмин и Юнхо где-то рядом, чтобы поддержать! Джеджун-оппа сегодня так самоотверженно пел, надеюсь, с ним всё в порядке! Файтин!». Пока я пытался натянуть джинсы задом наперед, Мин вытребовал у менеджера ключи от машины и убедил его, что именно сегодня моим родителям жизненно необходимо увидеть блудного сына, с ними последние месяцы я только и созванивался.

- Ты всегда так много болтаешь, - наиграно ворчит пострадавший, но на возмущенное фырканье лишь нежно улыбается и утыкается носом в теплый изгиб любимой шеи, пряча всё ещё болезненно-серое лицо. Так много мыслей, и хочется, чтобы Юнхо узнал их все, до единой, но говорить нет желания. Да он, кажется, и так понимает: игриво ерошит волосы на затылке, плотно и уверенно обхватывает талию и прижимает ближе к себе. И молчит.



В тишине комнаты лишь слышно шевеление тяжелых штор, что неохотно волочатся по пыльному полу. От их колебаний на потолке ползают странные силуэты, но Джеджуну уже плевать на какие-то знаки Вселенной. Когда-то, разбитый, потерянный, совершенно ошарашенный тем, как всё обернулось, он даже к гадалке ходил, его фатализм был неизлечим и по правде сказать, не раз портил жизнь. Ну, бывает, что же это, редкость большая для человека – глупости творить? Старушка наплела много, надавала советов, а он послушно кивал, внимая. А потом сделал всё с точностью наоборот. Так, как хотел сам. Потому что Вселенная устанет направлять, когда ты сам не решил, к чему идешь.

Когда-то Джунсу говорил, что прочность отношений в их группе такая стойкая, потому что у них всех – одна цель и одна мечта. Так и было. Но, как оказалось, когда первая вершина была покорена, у всех почему-то появилась своя, личная. И в чем-то между собой эти цели конфликтовали. Они никогда не были очень похожи, никогда им не казалось, что они знают друг друга с прошлой жизни, к взаимопониманию они шли долго, тяжело и переступая через себя. Потому что каждый – был слишком индивидуален и упрям. Но именно поэтому их гармония была настолько прекрасной и невероятной.

Их отношения и сплоченность были чем-то потрясающим, крепким. Они никогда не врали, когда говорили, что хотят быть всегда вместе, делить сцену. Они просто не ожидали, что внешние проблемы смогут искусственно разделить их. Джеджуну, Джунсу и Ючону всегда было слишком тесно в компании. Они больше всех ссорились с менеджером, оспаривали свои роли и деятельность.

Джеджун не умел говорить то, что нужно, ему всегда хотелось рассказать всё то, что он действительно чувствует, чтобы фанаты видели его, а не этот нелепый образ со штампованным английским названием. Он любил группу, но иногда так хотел петь то, что волнует только его, хоть на минуту полностью самолично владеть музыкой. С его кричащим индивидуализмом с самого начала были проблемы.

Джунсу, самый оптимистичный, солнечный и неунывающий всегда желал немного больше внимания лично себе. Его любили, узнавали, но на фоне остальных он немного терялся, с кроткой улыбкой уступая передний фон более легко и быстро раскрывшимся хенам и даже невероятно талантливому и способному макне. Упрямый, переживший ужасные три года невыносимой ломки голоса, он хотел показать, что тоже может быть разным. Он артист, он умеет и любит перевоплощаться, но его уместили в строгие рамки так неосторожно перехваченного чужого образа, четко обрисовав границы, за которые он не смел выходить.

Ючон был и остается самым принципиальным из всех. Наиболее поздно присоединившийся к группе, проживший долгие годы в такой необычной, далекой, совсем другой стране, он отличался наибольше. Всегда себе на уме, казалось бы, открытый и смешной, он уходил в свою студию поздно вечером, стараясь, чтобы никто его не застал там, и писал музыку. Он сидел долго, иногда всю ночь, но мало что показывал не только менеджеру, но и остальным участникам. У него было много того, что он хотел оставить исключительно себе. В шутку одногруппники часто подкалывали его, что он – ни разу не певец, скорее музыкант. Ючон только согласно кивал - он тоже так считал. Он любил петь, но не так как остальные. Он часто представлял себя на месте Джунсу и понимал, что будь у него ломка голоса сроком в три года, он бы больше никогда не вернулся к пению.

После ухода Джеджун, наконец, нашел свою нишу в музыке, наслаждаясь тем, что может петь то, что хочет и как хочет. Джунсу счастливым вихрем затерялся в веренице образов, примеряя каждый, искренне ими наслаждаясь, не желая бросать или забывать ни один из них. Мюзиклы окончательно помогли ему раскрыться и засиять так, как никогда раньше. Ючон погрузился в актерство. Он писал музыку, игнорируя слова. В дорамах он играл не ситуации, а чувства, наконец, найдя, куда может выплеснуть все эмоции, что во вред себе часто прятал внутри.

Юнхо и Чанмин всегда были чуть больше прагматичными, более ответственными. Рвать контракт – проблемно и невыгодно. Да и зачем? Чон был благодарен агентству, здесь его впервые оценили, научили всему, давали возможность развиваться и дальше. В танцах, оценив потенциал, ему всегда оставляли свободу, он что-то менял, добавлял своего, и его не ограничивали.

Практичный макне, вообще невесть как попав в индустрию развлечений, считал, что агентство – начальная стадия. Он всегда хотел быть ведущим и упрямо к этому стремился. Карьера артиста ему в этом не мешала, а компания была только вспомогательным фактором. Предприимчивый и дальновидный, он всегда умел пользоваться тем, что имел.

Они всё это обсуждали, не раз. В шутку решали, как когда-то будут выступать снова все вместе, на очередных посиделках в кафе договорившись о грандиозном концерте; иногда впадали в сомнения и меланхолию, ведь их жизнь не так легка, графики и сейчас плотные, что же будет, когда они пойдут своими дорогами? Но никто из них не ожидал того скандала, что разразился в результате. Наивные мальчишки, окрыленные своими мечтами, не учли, что могут быть никому не нужны, а кому-то – нужны даже слишком.

После первого серьезного разговора с менеджером они вернулись домой и не разговаривали. Каждый думал о своём, предполагая, что же будет дальше, решая, как поступать. Но делать шаг назад никто не собирался. Тогда и начались первые ссоры. Юнхо, стискивая в руках плечи Джеджуна, легко встряхивая, пытался вдолбить ему в голову, что ничем хорошим это уже не кончится, что всё пошло далеко не так, как они ожидали. Что их могут растащить по разным углам и натравить друг на друга, а потом не дать больше возможностей ни видеться, ни общаться. С внутренним содроганием, уже отдаленно понимая масштабы последствий происходящего, Джеджун продолжал упрямо уверять лидера, что «все получиться, мы же обещали». Младшие не вмешивались, переваривая ситуацию и делая собственные выводы.

Полилось много грязи, на них обрушилось много ограничений, контакты когда-то лучших друзей безразлично отвечали на звонки сухим «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Те, кто готовы были боготворить, с таким же усердием и фанатизмом теперь ненавидели и обвиняли. Им казалось, они были готовы ко всему, но жизнь всегда умела превышать их ожидания.

Но самым тяжелым для всех было то, что их действительно изолировали друг от друга. Болезненные, извиняющиеся взгляды не спасали ситуацию, им нужно было поговорить, но возможности не было.

Джеджуну пришлось пережить крах всего желаемого, чтобы понять, насколько оно было дорого. Он никогда не жалел о том, что сделал. Он жалел о том, как это сделал. Обретя одно, потерял другое, закон Вселенского равновесия сыграл с ним слишком злую шутку. Главное – когда ткнули носом в ошибку, осознать и исправить, сделав выводы. Раскаявшихся грешников все любят даже больше, чем вечных праведников. Отброшенный за ненадобностью ещё перед уходом фаталист-Джеджун, обрел себя, как человека, способного взять свою судьбу в руки, которым она принадлежит. Чего ему вообще боятся после того, что он сумел сделать?

Однажды вечером он просто набрал никогда не исчезавший с его телефона номер и вместо прерывистых гудков и речи оператора услышал слегка насмешливое: «Решился?».



Вздрогнув от активизировавшейся шумихи за дверью, Джеджун вдруг резко ощутил, как вновь заструилось остановившееся время. А его так мало, а сделать нужно ещё так много. Глубоко вдохнув, словно перед прыжком в воду, Ким не намекая, не прося, а привычно, на уровне сформировавшегося инстинкта в отношениях, опустил прохладную ладонь на грудь Юнхо, запрокидывая голову, чтобы видеть его. Разница в росте, казалось бы, не такая уж и большая, но иногда эти несколько сантиметров таки бросались в глаза, хоть и совсем не волновали.

Юнхо внимательно вгляделся в глаза Джеджуна, позволяя счастью и наслаждению моментом выдать его в легкой искренней улыбке и сеточке морщин в уголках глаз. Кажется, судя по появившейся ямочке, Джеджун уже собирался ляпнуть что-то по поводу очаровательных хомячьих щечек, но Чон предугадал пакостную мысль. Накрыв одной рукой пальцы любимого у себя на груди, Юнхо ласково обхватил острый подбородок и совсем невесомо коснулся теплых губ своими. Знакомое тепло, что распространилось по телу, заставило совершенно по-идиотски улыбаться и хотеть делать какие-то глупости. Но лидер лишь с сожалением прижался лбом ко лбу Джеджуна и тихо, словно желая, чтобы его всё же не услышали, выговорил:

- Тебе бы отдохнуть. Но ты ведь сейчас всё-таки выйдешь на сцену, да?

Джеджун не отвечает – незачем - лишь неловко, как-то дергано поправляет ворот чужого пиджака, отряхивает несуществующие пылинки и старательно отводит глаза. Он бы остался, черт возьми, он бы всё отдал, чтобы остаться, но не посмеет. Он бы забыл о любом долге, только бы сейчас никуда не идти, но слишком многим обязан тем, кто ждёт.

Он прекрасно понимает, по чьей прихоти, надышавшись хлороформа, ещё несколько десятков минут назад вытирал собою полы и доводил любящих его людей до сердечного приступа, но он так же хорошо помнит твердое «отзовите заявление» Юнхо. После того он сам таскал ему напитки, на его глазах делал первый глоток с острым, холодящим внутренности волнением отмечая каждое вздрагивание Чона на это действие. И за спиной пытался убедить менеджера таки подать обвинение. Но тот заявил, что решение лидера благоприятно и полезно для хорошего пиара, а с ним самим уже и вовсе всё в порядке. Чего кипишь поднимать? Кажется, именно тогда Джеджун впервые пошел против прямых указаний, нахамил начальству, и ушел из общежития, громко хлопнув дверью, чтобы пропасть на два дня. Вернулся только из-за 30 пропущенных от Юнхо, 20 от Ючона и Джунсу и даже одного непринятого вызова от Мина. А когда увидел осунувшиеся, совсем не злые, а обиженные, но счастливые лица, решил больше никогда таким образом не бунтовать.

- Ты… знаешь причину, да? – осторожно спрашивает Юнхо, взъерошивая волосы и устало прикрывая глаза, чтобы избавить собеседника от соблазна опять отделаться малозначительными неоднозначными жестами. Хуже всего – когда болтун, не любящий думать перед тем, как выкладывать все сокровенные мысли, предпочитает угрюмо отмалчиваться. Это рушит привычную картину собственного уютного мирка Чона, где самое непредсказуемое – очередная смена цвета волос главной константы отлаженной формулы его жизни.

- Знаю, - без всяких эмоций, что могли бы выдать отношение или намерения, отвечает пострадавший и принимается привычно крутиться перед зеркалом, поправляя прическу и высматривая, не испортился ли макияж. – Более того, даже знаю конкретную личность. Потом догадался, сопоставив несколько не слишком скрытых фактов. Но я не собираюсь ничего предпринимать.

- Дже, если это…

- Это не из-за твоего поступка после отравления, - отрезает Ким, и на его переносице появляется напряженная складка от попыток обуздать негативные эмоции, которые так не хочется сейчас незаслуженно выливать на Юнхо. – Ты прекрасно знаешь моё отношение к той ситуации. Если бы не ты, я бы и сейчас поднял это дело. Я не буду делать шумиху из-за сегодняшнего только потому, что очевидного физического вреда эта малолетняя преступница мне не принесла. И если начнут разбирать этот случай на составляющие, я боюсь, что проблемы могут быть и у тебя. Ты, конечно же, не был осторожен. Из окна я видел машину твоего менеджера, припаркованную просто возле черного входа за сцену. Но спасибо.

Последняя фраза в завершение прозвучала как-то совсем не к делу, но Джеджун всегда говорил искренне, а не так, как правильно. Юнхо и сам большой мальчик, понимает, что поступил необдуманно, и Ким тыкать его в это носом не собирается. Вот уж, нашли наиболее осторожного и ответственного. Тем более что ему эта опасная импульсивность подарила второе дыхание, укрепила не шаткую, но болезненную и отчаянную веру. И Чон это улавливает, слегка мрачнеет, в нерешительности кусает губы, но всё же не говорит, почти заново признается в своих чувствах простым:

- Иди, я подожду здесь.

Джеджун счастливо улыбается, на короткий миг задерживает сбившееся дыхание и склоняет голову на плечо, словно подставляясь под волны ментально ощутимого тепла от этих слов, но отрицательно мотает головой.

- Я оценил твоё сегодняшнее влюбленное безрассудство, не переусердствуй, - легкая, привычная ласковая насмешливость проскальзывает в его взгляде. – Лучше возвращайся, я справлюсь.

- Я постараюсь как можно скорее, - тяжело выдыхает Юнхо, уже мысленно сканируя свой график на наличие хоть одной свободной минуты или дела, которым ему позволят пренебречь. Или судя по настрою, он заставит позволить ему пренебречь.

- Я знаю, - не даёт ему договорить Джеджун, не выдерживая и всё же подходя ближе, снова. – Ещё только последний разочек, - за смешливой капризностью пряча острое нежелание отпускать, давя порыв цепко ухватиться за плечи и прижаться так, что никто не оттащит, Ким порывисто, жадно касается губ лидера, обвивая его шею руками плотно и настойчиво.

Его не волнует, что ему скоро на сцену, и все обратят внимание на красноречивую красноту и припухлость губ. Мало его тревожит и то, что поцелуй значительно затягивается, из последнего стремясь превратиться в первый. Но обреченно выдохнув в чувствительные губы, сначала отстраняется Чон, успокаивающе, и для любимого, и для себя, проводя по гладкой привычно бледной щеке. Джеджун упрямо морщится, но прикрывает глаза от удовольствия и тянется за прикосновением, словно большой вредный кот, неохотно принимающий неравноценную замену тому, чего хочется.

- Тебе пора.

- Ты прогоняешь?

- Тебя прогонишь. Ты всегда уходишь только по своему желанию.

- Не начинай.

- Я и не думал. Просто… ты же не сменишь опять номер, не предупредив меня? Мин сказал, что уйдёт в Super Junior, если я продолжу себя вести, как идиот, когда пытаюсь скрыть волнение.

- Я написал через два дня, сразу же, как вернулся из Японии!

- Пиши прямо из Японии, я возмещу любые траты, только не пропадай. Мне…трудно.

- Дурак.

- Я люблю тебя?

- Это вопрос? Дважды дурак. Но я тоже тебя люблю. Не знаю, правда, за что и зачем, - хмыкает Джеджун, нежно приглаживая им же взлохмаченные на макушке волосы парня. - Не иди так по улице, в шкафу есть моя куртка, она с большим капюшоном, одень её, и возвращайся домой. Ты должен успеть до того, как закончится концерт. Увидимся…скоро?

- Я постараюсь.



Энергия зала захлестывает с головой. В ушах шумит от криков, а от преизбытка эмоций предательски дрожат руки. Тонкие пальцы отстукивают незатейливый ритм на ручке микрофона просто, чтобы успокоится, чтобы хоть немного привести бешено мечущиеся мысли в порядок.

Джеджун с лихорадочным восторгом бегает увлажнившимися от возбуждения и усталости глазами по трибунам. Они заполнены, полностью заполнены. Дышать становится тяжело, будто от приступа клаустрофобии. На сцене тесно из-за всех этих людей, а самые важные – в сердце, отгоняют одиночество ещё безумно четким, таким реальным ощущением длинных теплых пальцев на лихорадочно алой щеке.

В коротком перерыве шустрый тощий мальчик из стаффа тащит Джеджуну бутылку воды и свежее полотенце, но его тормозят. Непривычно грозно выглядящий Джунсу с комично-деловым видом выхватывает мягкую ткань у растерянного работника и тщательно обнюхивает под ошалевшим взглядом несчастного. Ючон сначала пораженно хмыкает, а потом вовсе заливается смехом от увиденной картины. Джеджуну же тоже было бы смешно, если бы не было так по-идиотски приятно. Он подлетает к заботливому донсену под визги фанаток, едва не растянувшись на сцене и не свалив к чертям стойку с микрофоном из-за неудачного контакта с проводом, и вешается ему на шею, лохматя так долго улаживаемые стилистами пряди. Забытый Ючон что-то возмущенно восклицает и тоже подскакивает к друзьям, едва не сваливая всех троих с ног.

- Что им всем полотенце сделало-то? Сначала за сценой какой-то здоровенный мужик в совершенно дикой полосатой куртке с капюшоном выдирал, теперь и Ким Джунсу-ши… - растеряно бормочет паренёк, поспешно сбегая, а трое певцов, услышав это, понимающе переглядываются. Совершенно неприлично счастливый Джеджун получает ощутимый тычок под рёбра с двух сторон и возмущенно вскрикивает. Но улыбается. Личная, не всем понятная, но так любимая им идиллия, восстановлена. Всё на своих местах.

Ким Джеджун снова поёт, отдавая всего себя, но не на износ, подпитываясь неистощимыми чувствами. У него есть что-то только своё, сокровенное, личное, - и он готов нести за него ответственность.



Твиттер СуЁн:

«Ах, Джеджуни снова был на высоте!~ Он замечательный!~

Уставший, но такой счастливый! Не о чем волноваться!

Спасибо вам всем за такую поддержку! Ведь самое главное для него – благодарные фанаты и любящие люди, которые, не смотря ни на какие препятствия, рядом!

А недоброжелатели всегда получают по заслугам ;3»

@темы: [DBSK], [YunJae], [K-pop], [Фанфик], [ЮнДже]

---

[Hetalia - Axis Powers] Формалин/Формалін

Название: Формалин/Формалін
Автор: Silent Whisper
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Основные персонажи: Украина, Польша.
Рейтинг: G
Жанры: Джен, Мистика
Размер: Драббл, 2 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Она плавает в формалине. Недвижимая, холодная. Абсолютно безразличная. Было бы так интересно взглянуть на лазурно-голубые глаза сквозь призму толщи воды, но они закрыты, гладкие веки совершенно недвижимые, длинные светлые-светлые ресницы не дрожат. Ей давно ничего не снится, не грезится.
Посвящение:
Тим, хто зараз на Майдані в Києві. Тим, хто допомагає їм і підтримує їх.
Публикация на других ресурсах:
Где угодно, но пришлите, пожалуйста, ссылку
Примечания автора:
Фанфик был удален модератором из-за части на украинском.
Формалин в данном фанфике НЕ аллегория "давления со стороны России". Нет его в персонажах? Значит, его и фанфике нет. Польша - не спаситель/освободитель, он - катализатор.
Вдохновление:
Флер - Формалин
Океан Ельзи - Вставай

Формалин

Она плавает в формалине. Недвижимая, холодная. Абсолютно безразличная. Было бы так интересно взглянуть на лазурно-голубые глаза сквозь призму толщи воды, но они закрыты, гладкие веки совершенно недвижимые, длинные светлые-светлые ресницы не дрожат. Ей давно ничего не снится, не грезится.

Кажется, совсем отмерший мозг не реагирует, никакие внешние раздражители не будоражили его. Внутренности увязли в болоте отчаяния, что засасывает всё новое, свежее, перспективное, которое могло бы помочь, дать жизнь. Извечная трясина, что сумела разрастись в благоприятных для неё условиях, недооцененная, уничтожает всё, что может.

Состояние можно было бы назвать летаргическим, если бы не совершенное отсутствие дыхания. Грудная клетка недвижима, губы не крепко, но плотно сжаты. Бледная кожа сливается с белесо-серыми стенами вокруг, приобретая характерный, безнадежно-землистый оттенок. На открытых участках тела, словно сквозь новое, идеально-прозрачное стекло четко прослеживается тонкая сеть вен, ещё больше мистифицируя причудливыми узорами. Между хрупкими ветвями сосудов роскошными вычурными цветами распустились гематомы.

Как покромсанный флаг побежденного, колышутся хаотично и безвольно пряди золотисто-русых волос, что значительно выцвели в мутном белом тумане раствора. Пасма липнут к бескровным впалым щекам, припадают к высокому лбу, кратко касаются словно специально спрятанного подбородка. На шее – крепкий, тугой ободок с кольцом для поводка.

Возможно, в формалине ей даже лучше.

Воровато оглядываясь, к резервуару украдкой подобрался невысокий блондин. Едва бросив пытливый взгляд за тонкое стекло, он тихо ахнул, тут же прикусив нижнюю губу, чтобы никого не привлечь лишним шумом. Неосмысленным жестом, поддавшись минутному импульсу, гость приложил дрожащие ладони к поверхности, тяжело сглатывая отчаяние и растерянность.

Она выглядела фарфоровой куклой сумасшедшего мастера. Из тех представителей богемы, творцов-декадентов, что видели и умели воспроизвести впечатляющую, но и не привлекающую всех, ужасающую красоту. Нет ничего прекрасного в смерти, но её роковой отпечаток будто фиксирует человека в воске, неуловимо корректируя некоторые черты, делая их четче.

Не выдержав зрелища, зеленый глаза влажно заблестели и спрятались за спасительной темнотой закрытых век. Парень судорожно сжал тонкие длинные пальцы в кулак и безотчетно, в порыве жгущей ярости, проехался рукой от ладони до локтя по резервуару слабоватым, но резким ударом. Ненадежное вместилище вздрогнуло, возле равнодушного лица хрупкой, едва заметной паутинкой расползлись поверхностные трещинки. Сквозь почти несуществующую щель внутрь попал глоток воздуха.

Всё: и хаотично рассыпанные волосы, и отблески холодно-ярких ламп в формалине, и нарушитель мертвого покоя, - замерло. Стрелка старых часов на стене, ровно над резервуаром, остановилась, а на письменном столе, заваленном бумагами, чертежами, расчетами, звонко оповестил о времени будильник.

Время проснутся.

Грудная клетка поднялась, бледные потрескавшиеся губы втянули в легкие совсем крошечную, но достаточную для единственного необходимого толчка дозу воздуха. Лазурно-голубые глаза широко распахнулись, впитывая скромную палитру блеклых цветов вокруг. На пробу пошевелив онемевшими пальцами, пробужденная «кукла» надавила на поврежденное место своего импровизированного саркофага. Поддавшись слабым, но решительным рукам, хрупкий резервуар разлетелся на куски, осыпаясь стеклянной крупой по скользкому блестящему полу. Будто море вышло из берегов, выплеснулся формалин, сразу испаряясь под босыми стремительно теплеющими ступнями. Девушка не обращала внимания на мелкие порезы и осколки, что глубоко впились в кожу. Эта боль подвластна терпению.

Внутри от единого вдоха все будто перевернулось, застучало быстро зажженное сердце, тысячи мыслей заполонили мозг, отчаяние захлебнулось верой и энтузиазмом. Вязкое болото иссохло, оставив идеальную почву для новых ростков.

Она стряхнула влажные волосы и широко решительно улыбнулась, позволяя искренности отразится в ярких глазах. Одну неуверенную, дрожащую руку протянула ладони напротив. Вторую же приблизила к своей шее, отвергая помощь со стороны в этом деле.

Она плавала в формалине. Время меняться местами.

В целом, словно ничего и не произошло, резервуаре, одиноко и брошено лежал искромсанный напрочь непригодный для своей роли ошейник.

Формалін

Вона плаває в формаліні. Нерухома, холодна. Абсолютно байдужа. Було б так цікаво поглянути на лазурево-блакитні очі через призму водної товщі, але вони закриті, гладкі повіки цілком нерухомі, довгі світлі-світлі вії не тремтять. Їй давно нічого не сниться, не мріється.

Здається, зовсім відмерлий мозок не реагує, ніякі зовнішні подразники не збуджують його. Нутрощі ж зав’язли в багнюці відчаю, що всмоктує все нове, свіже, перспективне, що могло б допомогти, дати життя. Споконвічне болото, яке зуміло розростися в сприятливих для себе умовах, недооцінене, нищить все, що може.

Стан можна було б назвати летаргійним, якби не цілковита відсутність дихання. Грудна клітка нерухома, губи не міцно, але надійно стиснені. Бліда шкіра зливається з біляво-сірими стінами довкола, набуваючи характерного, безнадійно-землистого відтінку. На відкритих ділянках тіла, неначе крізь нове ідеально-прозоре скло чітко простежується тонка мережа вен, ще більш містифікуючи химерними візерунками. Між тендітними пагонами судин розкішними чудернацькими квітами розцвіли гематоми.

Як пошматований стяг переможеного, гойдаються хаотично і безвольно короткі пасма золотисто-русявого волосся, що значно вицвіло в мутному білому тумані розчину. Прядки липнуть до безкровних впалих щік, припадають до високого чола, коротко торкаються неначе навмисно прихованого підборіддя. На шиї – міцний, тугий обідок з кільцем для повідка.

Можливо, у формаліні їй і краще.

Злодійкувато оглядаючись, до резервуару крадькома підібрався невисокий блондин. Ледь кинувши допитливий погляд за тонке скло, він тихо ахнув, відразу ж прикусивши нижню губу, щоб нікого не привабити зайвим шумом. Неусвідомленим жестом, піддавшись хвилинному імпульсові, гість приклав тремтячі долоні до поверхні, тяжко ковтаючи відчай і розгубленість.

Вона виглядала порцеляновою лялькою божевільного майстра. З тих представників богеми, митців-декадентів, що вбачали і вміли відтворити вражаючу, хоча і не приваблюючу всіх, страхітливі красу. Немає нічого прекрасного в смерті, але її фатальний відбиток неначе фіксує людину у воску, невловимо коректуючи деякі риси, роблячи їх чіткішими.

Не витримавши картини, зелені очі волого зблиснули і сховалися за рятівною темрявою прикритих повік. Хлопець судомно стиснув тонкі довгі пальці в кулак і підсвідомо, в пориві пекучої злості, проїхався рукою від долоні до ліктя по резервуару слабкуватим, але різким ударом. Ненадійне вмістилище струсонулося, біля байдужого обличчя тендітною, ледь помітною павутинкою розповзлися поверхневі тріщинки. Крізь майже неіснуючі щілину всередину потрапив ковток повітря.

Все: і хаотично розсипане волосся, і відблиски холодно-яскравих ламп у формаліні, і порушник мертвого спокою, - завмерло. Стрілка старого годинника на стіні, рівно над резервуаром, зупинилась, а на письмовому столі, заваленому паперами, проектами, підрахунками, дзвінко сповістив про час будильник.

Час прокинутися.

Грудна клітка піднялася, бліді потріскані губи коротко втягнули в легені зовсім крихітну, але достатню для єдиного необхідного поштовху, дозу повітря. Лазурево-блакитні очі широко розкрилися, вбираючи скромну палітру бляклих кольорів довкола. На спробу поворушивши занімілими пальцями, пробуджена «лялька» натиснула на пошкоджене місце свого імпровізованого саркофагу. Піддавшись слабким, але рішучим рукам, крихкий резервуар розлетівся на шматки, осипаючись скляною крупою по слизькій блискучій підлозі. Ніби море виступило з берегів, виплеснувся формалін, відразу ж випаровуючись під босими ступнями, що набиралися живими теплом, гарячково червоніючи. Дівчина не звертала уваги на дрібні порізи і уламки, що глибоко впилися в шкіру. Цей біль підвладний терпінню.

Всередині від єдиного подиху неначе все перевернулося, застукало жваво збуджене серце, тисячі думок заполонили мозок, відчай захлинувся потоком нездоланної віри й ентузіазму. В’язке болото підсохло, залишивши ідеальний ґрунт для нових паростків.

Вона стряхнула вологе волосся і широко рішуче посміхнулася, дозволяючи щирості світитися в яскравих очах. Одну непевну, тремтячу руку направила до протягнутої долоні навпроти. Другу ж наблизила до своєї шиї, відмовляючи від чужої допомоги у цій справі.

Вона плавала у формаліні. Час мінятися місцями.

В цілому, неначе й не було нічого, резервуарі, одиноко й покинуто лежав покремсаний вщент, непридатний для свої ролі нашийник.

@темы: [Аниме],[Аxis Powers Hetalia],[Фанфик],[Украина], [Политическое помешательство], [Українською], Патріотизм крізь всі щілини]

---

[Thor] The Hollow Throne

Название: The Hollow Throne

Автор: Silent Whisper

Фэндом: Тор, Мстители, Тор: Царство тьмы (кроссовер)
Персонажи: Локи, фоном - Тор, Фригг, Один
Рейтинг: G
Жанры: Джен, Ангст, Драма, Психология
Предупреждения: OOC
Размер: Мини, 5 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Он добился того, чего хотел. К тому же, всего и сразу. Коротко насмешливо хмыкая, трикстер гордо вскидывает голову и опирается на Гунгнир, что лег в руку так, словно для неё был создан.
Асгард теперь – его владения. Сам наследник, не ведая, передал мир ему. И он, наконец, на троне.
Публикация на других ресурсах:
Где угодно, но пришлите, пожалуйста, ссылку
Примечания автора:
* The Hollow Throne - аллюзия на The Hollow Crown
Это даже не фанфик, наверное, никакой художественной ценности. Просто после "Тор: Тёмный мир" стало слишком сложно держать все свои Loki-feels внутри.
Кто усмотрит здесь Тор/Локи, может справедливо считать, что так оно и есть. Внимание на этом не концентрировалося, но для меня их чувства как-то уж слишком на грани.
Я безумно люблю Локи и понимаю его. Но ни разу не оправдываю. Поэтому...так.

Писалось под:
Coldplay - Fix you
Ben Cocks - So cold
Imagine Dragons - Monster

ficbook.net/readfic/1433083

Когда-то давно по тронному залу разносился звонкий смех. Двое совершенно разных мальчишек упрямо толкались, пыхтели от усилий, чтобы взобраться на высокий постамент, и с триумфальным видом усаживались на слишком широком даже для них двоих троне. Они просиживали там вечера, взахлёб делясь впечатлениями: Тор с восторгом вещал о боевых тренировках, тяжелом мече, который учитель наконец разрешил взять в руки после долгих месяцев уговоров, с гордостью демонстрировал ушибы и ссадины, воинственно размахивая кулаками; Локи внимательно слушал брата, раскрыв рот, впитывал каждое слово, пораженно вдыхал на особенно понравившихся моментах, а затем и сам скромно демонстрировал новые заклинания, плавно двигая затекшими от постоянной работы кистями. Улыбки друг друга, открытые заинтересованные взгляды, шутливые перебранки, кто же сделал за день больше, наполняли сердца и разум светлыми, тёплыми воспоминаниями.

Локи кутался в них, словно в саван, в котором хотел похоронить себя заживо, отгораживаясь от ётунхеймского холода грядущего. Перед глазами вместо реальности мелькали особо въевшиеся в память моменты, такие яркие, живые, словно всё ещё что-то значащие.

Вечером, когда отец возвращался с работы вне дворца, мальчишки, не слишком желая покидать насиженное место, но и спеша к матери, вихрем неслись по коридорам, сбивая вельмож и лишь громко хохоча над их неуклюжими попытками удержаться на ногах, что осложнялись неудобными вычурными одеждами. Фригг ждала их с новой историей, которую юные наследники слушали в почтительном молчании, почти синхронно дыша. Мягкий голос матери успокаивал активный, непоседливый нрав обоих и, не дослушав, они всегда засыпали у неё в ногах, склонившись лбами друг к другу, мешая светлые локоны и чернильные пряди, алый и изумрудный, силу и ум, доброту и верность.

Локи горько хмыкает, утыкаясь, так непривычно для него, разгоряченным лбом в металлический холод такого, кажется, желанного копья власти – Гунгнира. На нем нет ни следа руки брата, в отличие от жизни трикстера, и он не знает, радует это его или нет.

Наследники подрастали, менялись внешне и внутренне, в своих пристрастиях и убеждениях.
Они менялись в отношении друг к другу.
Когда громко хохочущий и хвастливо что-то рассказывающий Тор в компании своих троих лучших друзей проходил мимо, направляясь в таверну или на тренировочное поле, Локи змейкой выскальзывал из-за колонны, бросая своё пустое ожидание и направляясь в тронный зал.
Он долго топтался у постамента, косился по сторонам неуверенным, растерянным взглядом, но таки взбирался на неуютный для одного трон, доставал книгу, стащенную втайне от всех из библиотеки. А то засмеяли бы.
Теперь истории о сражениях, оружии и завоеваниях ему рассказывали ветхие фолианты, а не старший брат.
Братья встречались за семейным ужином в конце дня. Локи неловко и тщательно прятался в конце стола, садясь возле матери, что ласково вполголоса расспрашивала его о новых заклинаниях, хваля за успехи. Во главе сидел Один, с гордой отеческой улыбкой выслушивая слегка приукрашенные бравады Тора о его подвигах с компанией «верных товарищей». При их упоминании маг болезненно вздрагивал и, сам не разобравшись в своих чувствах, обиженно опускал глаза в полупустую тарелку. Фригг понимающе-сочувственно улыбалась, шептала что-то о глупых подростковых капризах, непонятых пока связях и недооценённых отношениях. Мальчик послушно кивал и от досады кусал тонкие губы, размышляя, что же сделал не так, чтобы стать «недооценённым» и «непонятым».
А потом светло и искренне улыбающийся Тор радостно хлопал его по плечу, встряхивая теперь ещё более хрупкое по сравнению с ним тело, и шутливо возмущался, что брат прячется от него в библиотеке, считая недостойным внимания такого олуха. Локи прятал облегченный, светящийся счастьем взгляд, тихонько хмыкал и отпускал безобидный комментарий, который только больше веселил старшего. Они снова вместе смеялись, толкались, делились эмоциями.
А потом, попрощавшись, шли в противоположные концы коридора к своим покоям.

Это был переломный момент? Кто же и что «переломал», что так вышло? Локи всегда думал, что брат его бросил, променял на игрушки поновее, интересней. Тор всегда был непостоянным, увлекающимся, легко отбрасывающим то прошлое, что ему было ненужно. Мало что поменялось. Только теперь Локи научился сражаться за своё, зубами выгрызать дорогое из наплыва чужих желаний и амбиций. Тогда не умел. И научился, похоже, слишком поздно.

Потом Локи понял, насколько они с Тором разные. Не в мыслях, увлечениях или характерах. В статусе. Если раньше он был правой рукой, советником брата, к которому он прислушивался, то теперь глупые детские привычки и привязанности изжили себя. Они больше не тренировались вместе, трикстер никогда не показывал вне поля боя свои новые умения, Фригг больше не читала им, оставляя на кровати младшего свитки с лечебными заклинаниями, в тронный зал ни один из них без приказа отца не являлся. Наследник остался только один.
Локи бесился, изучал запретные книги и смертельные, как для противника, так и для себя, заклинания, прятал на бедре тонкий, ужасающе острый кинжал. Обида затапливала все чувства, ощущение брошенности и ненужности уверенно формировало в солнечном сплетении прочный комок ненависти. Острый ум был заслеплён отчаяньем и панической растерянностью.
Локи казалось, он сходит с ума от колких насмешек друзей брата, безучастности самого Тора, игнорирования со стороны отца. Казалось, ему открыто показали, что он не заслуживает трона, к которому стремился всю жизнь. Разве? Да, конечно, он всегда хотел сидеть на троне. Зачем? Чтобы править. Наверняка. Тогда бы мать наконец не жалела, а радовалась бы за него, тогда бы отец наконец улыбнулся ему с гордостью, тогда бы брат мягко хлопнул его по плечу, даря светлую улыбку, снова замечая его и оценивая как равного.

Снова? Это когда повторяется то, что было уже когда-то раньше. Брат когда-либо действительно ценил его? Хоть раз ставил в один ряд с собой? Не было такого. Память не врет, в отличие от нового, искусного во лжи во благо Бога Грома, который пытается любить и спасать всех, кроме всегда любившего и спасавшего его брата.

А потом всё то хрупкое, что было ещё цело и кое-как держало Локи, рухнуло. Всё. И в один момент. Коллапс прежнего мира, что разлетелся на неровные, кромсающие привычные истины и воспоминания, осколки, выбил почву из-под ног, прибивая к земле непосильным бременем прошлого, грязных секретов и корыстных поступков. Трикстер упал бы на колени, сил держаться не было, а подать руку никто не собирался. И рванув кончик клубка ненависти, осмеянный наследник сам опёрся на чужие спины, умело маскируя стиснутые от невыносимой боли зубы под жестокую ухмылку. На этот раз его способности оценили по достоинству, посчитались с ними. Все видели, чего он добился сам. Все видели, насколько он превосходит Тора. И все назвали его монстром и предателем.
Локи метался в дикой истерике, глотал злые слёзы, и пытался холодным рассудком затушить пламя жгущего разочарования. Он ведь смог! Он убил родного отца, чтобы показать всем свою преданность и решительность! Он отрезал все хрупкие нити, что хоть как-то ещё соединяли его ещё с чем-то, кроме новой семьи и дома, а его вырванное из груди сердце назвали черным и каменным, ненужным. И оставили гнить в Ётунхейме. Его видели ужасным ледяным великаном. Чтобы никого не разочаровать, он им стал.
Локи проглотил молчание матери, стерпел и смирился с непринятием отца, но не смог выдержать окончательного предательства брата. Он хотел вернуть его в Асгард, собственноручно вручить Мьёлльнир и, как раньше, сесть с ним рядом на достаточно просторном для обоих троне. Но даже смертная оказалась Тору дороже, чем он.
Кажется, перед тем, как безвозвратно потерять себя, Локи успел ухватиться за копьё власти. А потом понял, что кроме него, ему больше не за что держаться. И разомкнул давно уставшую из последних сил сжиматься ладонь, падая в бездну, такую привычную своей пустотой.

Теперь он понимает, что Тор тогда поступил совершенно логично и обдумано. Зачем ему нужен был под боком выродок, ледяной великан, которых он собирался уничтожить ещё в детстве? Наивен и безрассуден был только он сам. По правде, он никогда не был ни асом, ни ётуном, чтобы его ценили хоть в одном из этих миров. Он был просто Локи, и он был всегда один.

То, что творилось в Мидгарде, Локи хотел бы забыть и сам. Его план был поспешен и до конца не продуман, навеян той тёмной заразой, что прицепилась к нему на просторах Вселенной, почувствовав черную дыру в груди бога, в которой и обжилась. А он и пустил. Потому что хотя бы этой твари для чего-то он был нужен.
Все выходки, бравады и драки – всего лишь всплеск отчаянья в божественных масштабах. На людей ему было откровенно плевать с самого начала, что отнюдь не обозначало страстного желания залить улицы стеклянно-бетонного Нью-Йорка неоправданной кровью. Локи имел определенную цель, которую хотел достать и уколоть как можно больнее, отомстить, поделиться с ней своей всеобъемлющей, давней и по-детски искренней, потому ещё более разрушительной обидой.
Отсутствие нужной реакции бесило, подначивало на ещё более дикие, непоправимые поступки, но требующему внимания младшему наследнику было уже плевать. Когда-то он служил масштабам, на этот раз он решил покорить масштабы для своих целей. Разве не равноценный обмен? Ему никогда не был нужен сам Мидгард, лишь его ресурсы, чтобы продемонстрировать все объёмы своих чувств.
На этот раз брат оценил. Но так ничего и не понял. Тор всегда видел факт, отметая все ему сопутствующие детали: нож под ребро – это нож под ребро, совсем не важно, что ударили им с хирургической точностью в участок, наиболее защищенный латами и кольчугой; брат отказался возвращаться с ним домой, так разве имеет значение, что его трусило от нерастраченных эмоций, боязни за свою и родную жизнь, разрывающих напополам искусственно взлелеянной ненависти и преданной любви?

Локи никогда не забудет кандалы на стёртых запястьях и ободравший губы в кровь намордник. Если от любяще-сочувствующего взгляда брата мысли бешено заметались по воспаленной безумием и всем происходящим голове, то эти «меры предосторожности» подействовали обратно тому, как должны были, - вытащили из самых сокровенных закутков души все самое гадкое, что было в нём. Потому вместо раскаяния, осознания вины и готовности искупления, отец увидел озлобленную усмешку и услышал пропитанные ядом слова. Приёмный сын изо всех сил старался соответствовать представлению о нём, уравновешивая преданность Тора семье своим полным её отрицанием.

Темница привела Локи в себя, остудила голову и со временем приглушила бушующие эмоции, что и толкали на необдуманные поступки. Родные книги, в которых он всегда находил покой и ответы на свои вопросы, упорядочили мысли, освежили разум и помогли начать всё обдумывать. За некоторые поступки стало стыдно, такой абсурд можно было творить только в состоянии аффекта, будучи под чужим контролем, но причины деяний, даже переосмысленные, не испарились. Локи так и остался изгоем, жителем двух миров, ни один из которых не хотел принимать его. А он устал метаться. Не было больше обжигающего внутренности рвения что-то кому-то доказать, лишь четкая цель, чтобы оправдать своё существования для себя. Это не было жалко или безнадёжно, стремление и игра всегда были его жизнью.
Смерть матери сдавила глотку стальными клещами, закрыла рот лучше любого намордника, заключила надёжней самой прочной, магически защищенной камеры. Последнее, что он сказал Фригг – она ему не мать. Это было чистой правдой, никаких родственных связей, разные расы и происхождения… Но она читала ему в детстве. Она ценила его наравне с Тором. Она сумела любить его, поняв все совершенные ошибки и их причины лучше его самого. Кажется, Лафейсон действительно любил родную-неродную мать. Почувствовав это, Вселенная отобрала и её. Кажется, всем девяти мирам отчаянно нужен был свихнувшийся от боли злодей.
Потом пришел Тор. Отчаянно не хотелось, чтобы статный, подросший и возмужавший брат видел его разбитым и жалким, но, похоже, тяжелым путем мидгардского сумасшествия, Одинсон стал лучше его понимать. Такая тонкая игра рока. Он оценил.
Тор ставил условия, угрожал, но предлагал, не заставлял. Локи понял, что его, наконец, держат за равного, высоко ценят его способности, но не как союзника, а как опасного противника. Ему не доверяют. И почему-то взбунтовавшийся не-принц не мог с уверенностью сказать, что ему нравится текущее положение вещей, что это именно то, к чему он стремился. Но готов был принимать всё, что ему дают. С его-то способностями из малейшего благоприятного обстоятельства он вытворит новую ветвь развития событий. Искусный маг всегда знал, что созидание ходит рука об руку с разрушением, и впитал в себя эту истину.
Локи откровенно наслаждался возможностью действовать, заставлять свой разум активно думать, оценивая непредсказуемую ситуацию. Он искренне радовался, что может помогать брату, снова обсуждать с ним что-то действительно значимое, важное им обоим, хоть и не готов был полностью простить. Тору же, как всегда, не хватило терпения. Он махнул рукой на младшего слишком рано, но тот его выбор принял. Всё-таки, кроме обиды и гнева, выдающимся его пороком была ещё и гордыня.
Новая месть, продуманная холодным разумом на пике его возможностей, была гораздо изощренней и действенней. Локи бросил научившегося вновь доверять и любить Тора возле своего мертвецки-серого трупа упиваться всепоглощающим чувством потери и вины. На этот раз старший оценил брата именно так, как того с самого начала и хотел преданный мальчишка. И как оказалось, именно окольные, нечестные, жестокие методы привели уже взрослого, изменившегося бога к желаемому. Терпение, верность и жертвенность были отброшены за ненадобностью. Этому его научил старший брат.
Но одна жертва была вознесена на алтарь напоследок, оставляя черную дыру в груди пустовать, зияя знакомой холодной бездной, в которую чужак во всех девяти мирах падал на протяжении жизни.

Он добился того, чего хотел. К тому же, всего и сразу. Коротко насмешливо хмыкая, трикстер гордо вскидывает голову и опирается на Гунгнир, что лег в руку так, словно для неё был создан.
Асгард теперь – его владения. Сам наследник, не ведая, передал мир ему. И он, наконец, на троне.
Пышущий роскошью тронный зал огромен и пуст. Локи один на один со слишком огромной для одного властью. В конце, как и в самом начале, с ним никого нет рядом. Всё и всех он растерял по пути.

@темы: [Фильм], [Фанфик], [Графоман в действии]

---

[Everything is Destiel and everything hurts]

Не было у меня длинных постов по поводу сверхъестественной любви к "Сверхъестественному" /да-да, специальный очень умелый и своевременный каламбур/, потому что это бесполезно, окда. Даже мне как-то не по душе выливать в электронный дневник все эти бессвязные фанатовизги. На что-то более осмысленное, обоснованное и умное у меня не хватит ни сил, ни времени, ни желания. Сериал слишком большой, тем, по поводу которых хотелось бы хоть что-то вякнуть, вообще не сосчитать, так что вся эта несуразица пусть и дальше остаётся у меня в голове и хоть гниёт там. Мне надоело тупое чувство опустошенности после каждого поста по любимому фильму/аниме/сериалу, в который я выкладываю всю свою любовь и эмоции. Крайне осточертело ходить как далеко не свежий зомби в июльскую жару только потому, что не умею держать быстрые пальчики и ловкие ручки подальше от клавиатуры. Ну, меньше слов, больше дела. Быстрее вернусь к трепетно ожидающей меня геометрии, которая так страдает, так страдает без моего внимания. Она ещё не знает, что я ей изменяю с физикой. Она будет в ярости. Боюсь, есть даже угроза разрыва со скандалом, но история пока меня покрывает. Значит, время пока есть.

Финал психодела. Возвращаемся к баранам.

Так вот, чертовый длиннющий апрель месяц, в течении которого я дважды пыталась перерезать вены линейкой и оставить себя без пальцев циркулем, я ждала эту долбанную 20 серию. 8 сезон заставляет меня разрываться на куски, ибо так нельзя - сцены с Кастиэлем совершенно великолепны, бесподобны, за очень редкими исключениями, но КОНЕЧНО ИХ ДОЛЖНО БЫТЬ НЕ БОЛЬШЕ ДВУХ НА ДЕСЯТЬ СЕРИЙ. Спасибо, каст СПН, что так обо мне беспокоитесь, я точно не умру от передозировки Дестиэлем. Правда, такими темпами точно заработаю сахарный диабет. Или, по меньшей мере, острую аллергию. Потому что - смотрим на название поста - Everything is Destiel and everything hurts. Я почти всё сказала.

Так вот, вернёмся к истокам. Я как полная дура, как долбанная Хатико, ждала эту 20 серию, чтобы после её просмотра, пустив слезу, пойти крушить квартиру, КОТОРУЮ МНЕ ЖЕ ПОТОМ И УБИРАТЬ. Но Халку плевать, Халк ломать, окда. Я, конечно, прекрасно знала, что в серии Каса не будет. Я не готова к таким стрессовым неожиданностям, чтобы упускать подобную информацию и пускать совсем на самотёк. Но я старалась не хватать спойлеры, что мне и удалось. ЗРЯ ТЫ ТАК, ДЕТКА, ЗРЯ-ЗРЯ-ЗРЯ (с).

Особенно изобретательные и преданные, а проще говоря, внимательные люди легко замечают в сериях без Каса радующие душу упоминания о нём, отсылки к его действиям и так далее, и я не исключение. В 8 сезоне сценаристы, в конце концов, решили-таки уделить больше времени отношениям Дина и Каса, нежели раньше. Давно пора. Даже если не брать слэшерскую сторону их отношений, этим двоим давно пора обсудить, что за дерьмо вообще происходит. Потому что придурки. Не знаю, что должно случиться, чтобы они, наконец, поговорили и выяснили ВСЁ. Потому что как они разъясняют одно, наружу всплывает такое, что только плеваться и размазывать сопли по паркету. И пофиг что лак на нём такими темпами не выдержит, в ванне на кафеле холодно.

ТАК ВОТ. Когда мы последний раз видели Каса? Ой, дайте вспомнить, по-моему, не так давно, забавный ещё такой случай, КОГДА ОН ЕЩЁ НАХОДИЛСЯ ПОД КОНТРОЛЕМ У БЮРОКРАТИЧОЙ СУЧКИ НАОМИ, ИЗБИЛ ДИНА ДО ПОЛУСМЕРТИ, ПЫТАЯСЬ УБИТЬ, А ПОТОМ СВАЛИЛ НА АВТОБУСЕ С АНГЕЛЬСКОЙ СКРИЖАЛЬЮ. Да, вы правы, о чём здесь волноваться? Ну, покатается эта живая мишень для Небес и Ада по миру, Америку мальчик посмотрит, за столько тысячелетий как-то случай не представился для увеселительной экскурсии. И ВООБЩЕ ПУСТЬ ПОДУМАЕТ О СВОЁМ ПОВЕДЕНИИ, АГА. Он наказан, так что не будем его искать. Что с ним случится? А мы, Винчестеры, пока отдохнём. Сэм вот жутко устал /так, для справки, единственно эта фраза - не сарказм/, а Дин... Ну-у-у, мы так давно нечисти никакой не видели, соскучились, истосковались, пора найти и убить какую-то дрянь, всё равно ведь заняться больше нечем. EXCELLENT!

Кого мы ищем во время серии? Только пророка. Кого боимся потерять? ТОЛЬКО СЭМ, ТОЛЬКО ХАРДКОР. Как мы упоминаем Каса, который пропал и не объявлялся около месяца, не подавая признаков жизни? А, тот чувак, который уехал прогуляться с древней табличкой и сказал, что не может вылечить Сэма. На черта он тогда вообще нужен?

Sure, никто не отрицает необходимость заботы о Сэмми, особенно в данном конкретном случае. Даже я со своей не особо ярко выраженной нежностью и любовью к этому персонажу, вздрагивала, когда показывали младшенького в этом эпизоде. Хреново парень выглядит, что тут скажешь. Но, чёрт возьми, он рядом, о нём есть возможность позаботится. Если он вдруг завалится на бок, теряя сознание, Дин рядом, в состоянии следить за ходом проблемы. У Сэма есть возможность отдохнуть, хоть он ею и не пользуется, но это собственная инициатива, а не необходимость. И в такой ситуации никто даже и не вспоминает о пропавшем ангеле, которого уже демоны могли в клочья разодрать, за которым охотятся Наоми и Кроули? Конечно, Винчестеры, вы умеете быть хотя бы благодарными. И, да, без сомнения, у вас в первую очередь семья не заканчивается лишь на крови, вы умеете заботиться о друзьях. А, да, не стоит забывать о всепрощении. Знаете, сколько бы не было дерьма в отношениях братьев и Каса, с обеих сторон, но то, как они к нему относятся - просто откровенное свинство. Видно, что Кастиэль ангел не только по видовым признакам сверхъестественных существ, а и по своей сути. Прощать такое - это надо быть безгранично преданным, понимающим, с гипертрофированной способностью прощать. Мне просто искренне жаль, что эти качества настолько не ценят, а их проявления без зазрения совести втаптывают в грязь. Если при следующем появлении Каса Дин опять с ходу начнёт его обвинять в предательстве/лжи/всех смертных грехах сразу, чтобы мало не показалось, то лучше пусть они вообще больше никогда не встречаются. Потому что уже мне гадко и неприятно смотреть на то, как страдает Кастиэль. Это действительно больно.

Единственная радость серии - Чарли. Замечательная девочка, ещё с первого появления мне понравилась. А в этой серии - она вообще бесценна. Фелиция Дей замечательно отыграла, именно её истории и были посвящены мои слёзы в конце серии. Я не слишком падка на подобные моменты, но это было воистину до боли трогательно. Надеюсь, если сценаристы больше и не покажут Чарли в шоу, то хотя бы не убьют. Она, наверное, единственный женский персонаж в СПН, который мне нравился от начала и до конца. Не считая, конечно, Мэри Винчестер-Кэмпбэл, но Брэдбери её уже переплюнула.

В общем, ТЕПЕРЬ Я ВСЁ СКАЗАЛА. #жизньболь

@музыка: Adele - Skyfall

@темы: [Режем вены пилочкой], [#жизньболь], [All these feelings!!1!], [Разв­озим сопли по кафелю], [Фанатик-и­стеричка в действии]

---

[Sherlock]

Вот уж не ожидала, ни разу не ожидала, чтобы так… Целый год, целый чертов год я воротила нос – времени нет, желания нет, настроения нет, всё равно скоро конец света, досмотреть не успею, а я такое не люблю, а вы же не хотите, чтобы я расстраивалась? Что ж, отговорки находить я мастер. Но если нужно, если действительно того стоит, я умею признавать собственные ошибки. И да, это была огромная ошибка – так долго отказываться от просмотра. Хотя, возможно, тогда действительно было не время. Возможно, тогда за глупыми повседневными заботами я увидела бы лишь привлекательную изнанку, но не то, что смогла разглядеть сейчас. Тогда, наверное, не поняла бы, упустила бы, а потом бы никогда себя за это не простила.
Вот просто закончила смотреть сериал, который отбирал все душевные силы, который вытаскивал всю душу, и почувствовала, что внутри так пусто-пусто. И эту пустоту нужно было срочно чем-то заполнить, чтобы я не перестала более-менее адекватно функционировать. И я начала метаться. Вспоминала всё, что мне говорили, что советовали, что предлагали. Вспоминала, перебирала, отфыркивалась, снова возвращалась, а потом – махнула рукой. Слишком много времени, слишком ноет. Нужна анестезия. И схватилась за первое, что пришло в голову. На свою голову.
Sherlock. Слова достаточно. Оно не вычурное, без пафоса, лишней трагичности или мистификации. Создателям не нужны были дополнительные привлекающие аудиторию эффекты. Они вышли за рамки привычного формата – длинные шесть серий по полтора часа; они пустили сериал летом – самоубийство в киноиндустрии, но он выстрелил. Выстрелил так, как никакой другой даже со всеми сопутствующими и вспомогательными деталями. Потому что он в этом не нуждался.
Sherlock. Я тянула, я растягивала, мучилась, но старалась продлить – не вышло. За два дня «проглотила» все существующие на данный момент шесть серий и, кажется, захлебнулась. Он заполнил пустоту лишь на миг, но под завязку. Он заполнил пустоту, а потом вытянул ещё больше, нежели дал. Он зацепил всё, до чего можно было дотянуться – разум, эмоции, чувства. Кажется, прошелся пытливой, изучающей рукой в белой стерильной перчатке по душе – призрачно, ненавязчиво, словно не нарочно, но до боли ощутимо. И я благодарна. Мне нужна была встряска – это была её эссенция в чистом виде, без примесей.
Шерлок Холмс. Что о нём можно сказать? Действительно, что? Активный социопат? Freak? Гений? Бездушная идеальная машина? Всё это, и в то же время ничто из этого его не описывает. Он невероятен, таких людей не бывает, поэтому он нахально врывается в память, уютно располагается и удовлетворенно принюхивается к запаху табака, нервно теребя никотиновые пластыри на предплечьях. Ненормальный. Его слова – каждое в цель, чужие слова – все мимо него. Его нельзя задеть, навряд удастся обидеть, но можно заинтересовать, увлечь. Но не привязать. Завидев что-то интереснее предыдущего, он бросится прочь, забыв все детали недавнишнего – потому что для нового дела они не нужны, а засорять гениальную память он не намерен. Он черствый, бездушный, он радуется чудовищным убийствам. Он на стороне ангелов, но он никогда не был одним из них.
«Jim Moriarty: Nah — you talk big. Nah... you're ordinary. You're ordinary — you're on the side of the angels.
Sherlock Holmes: Oh, I may be on the side of the angels... but don't think for one second that I am one of them».
Он невозможный. Он палит в стену из пистолета, когда ему скучно. Он хранит в холодильнике человеческие органы для своих экспериментов. Он говорит в лицо то, что люди не решаются сказать даже самим себе. Он разбивает сердца незнакомым людям парой фраз, которые рушат их жизни. Он спасает невинных только потому, что это – отменная пища для его гениальных мозгов. Он не брезгует использовать тех, кто доверяет ему, кто дорожит им. Он, отнюдь не Мориарти, выжигает сердца людям. И в первую очередь тем, которые готовы отдать эти сердца за него.
Его трудно любить, с ним почти невыносимо дружить, его невозможно не ненавидеть – за холодность, за безразличие, за самодовольство, за цинизм, за всезнайство, за унижения. Им нельзя не восхищаться – за гениальный ум, за поразительную наблюдательность, за азартную, почти безумную увлеченность. Он просто такой, какой он есть. Его можно либо принять таким, либо вообще с ним не пересекаться. Другого не дано. У него своё черное и белое, без оттенков и примесей, поэтому с ним так невозможно, так тяжело, до сумасшествия правильно.
Как же, как же сильно я его ненавидела, когда он бросил Джона. Господи, каким бы бездушным, каким бы расчетливым, каким бы отрешенным он ни был, это было уже слишком. Та последняя черта, которая делала его… да, уязвимым. Джон был, наверное, тем единственным, что делало Шерлока человеком. Да, он пытался спасти его и остальных. Да, ему нужно было возобновить свою репутацию. Да, он хотел избавить мир от сети, которую после себя в подарок оставил паук-Мориарти. Но это слишком, чересчур. Даже для него. Я хочу увидеть третий сезон, хочу увидеть их встречу, хочу увидеть, что же скажет Шерлок. Боюсь, он опять покажет свою самую неприглядную сторону характера, опять начнёт с подколов, во второй раз разобьёт сердце того, кем дорожит и сам. Просто никому ещё не удавалось разбить сердце самому Шерлоку, он не понимает, каково это, поэтому и издевается так над Джоном. Но однажды и он сможет это ощутить. Он чувствовал мерзкое дыхание этого чувства, когда Ирэн могла умереть, но тогда он предотвратил катастрофу очередным вмешательством своего гениального разума. Потому что Адлер – такая же, только женщина. Но с Джоном всё не будет так просто. Джон – сердце, и никакие сверхгениальные логики его не поймут. Я даже не знаю, чего хочу больше – шумного, возможно даже с дракой, но дружеского воссоединения или же никакого физического воздействия, а лишь моральный удар для Холмса. Чтобы почувствовал, чтобы ужаснулся, чтобы такая сложность не восхитила его ум, а заставила его капитулировать и заставить всё прощупать больно бьющимся о рёбра сердцем, которое он не слушает. Хотя, второй вариант маловероятен. Потому что это уже будет не Джон. Не тот Джон, которого я так люблю.
Доктор Джон Хемиш Ватсон. Вот уж кого в этом сериале я люблю всего. Полностью. Со всеми достоинствами и недостатками. Он великолепен. Я абсолютно серьёзно. Как сказал Мориарти: «Ordinary people are so adorable». И это чистая правда. Он – просто сплошная сердечная мышца, сгусток понимания и терпения. Им невозможно не восторгаться. Хотя бы за то, что, в конце концов, он выдерживает Холмса! Он выдерживает все его чертовы выходки, все глупейшие поручения. Он выдерживает совместное проживание с этим психом, терпит его эксперименты, в том числе, и над собой. И что самое главное, он – единственный, кто умеет выводить Шерлока на настоящие, искренние эмоции. Да, Холмс не умеет их адекватно выражать, он путается в определениях тех чувств, что его охватывают, но его искренность очевидна. Сцена в бассейне, сцена во время расследования «Собаки Баскервиля», в конце концов, даже во время эпизода на крыше, когда Мориарти грозился убить всех людей, которые дороги Шерлоку, первым, кого вспомнил сам детектив, был именно Джон. И это говорит о многом. Холмс сам назвал Ватсона своим единственным другом, а это в случае с подобным человеком почти что клятва в вечной преданности.
Джон – военный медик, вернувшийся с Афганистана. Он сломан, разбит. Он пуст. С ним ничего не происходит, потому что он не видит на это причины. Он лишний в этой жизни. Он хочет что-то изменить, поверить в изменения, но рядом – никого. Наверное, он даже жалел, что не остался на той войне навсегда. Так было бы легче, так было бы привычней, так бы не надо было думать, что он должен делать. На войне вообще нет времени думать, там можно только делать. Делать всё, чтобы не умереть. Но Джон не был бы Джоном, если бы не справился. За что безгранично люблю.
Как бы Шерлок над ним не подшучивал, как бы ни унижал в виду различия умственных способностей, Ватсон отнюдь не дурак. Шерлок – умён, проницателен и наблюдателен, а Ватсон научен жизнью, умудрён опытом, но, кроме того, он ещё не потерял человечность, даже пройдя ад войны. Кем тогда восхищаться, если не им? Преодолевая упрямое сопротивление, он, не сказать, что с легкостью, но сумел привязать такого подчеркнуто независимого человека, как Холмс, к себе. Джон умеет его не только терпеть, он умеет его усмирять, понимать, в чем-то принимать таким, какой он есть, а в чём-то даже менять, пробуждая те «функции», которые Шерлок запрятал в себе за стеной гениальности.
Как же больно было смотреть на последний разговор Шерлока и Ватсона. Холмс играл, потрясающе претворялся, что в тот момент даже оттолкнуло. Настоящая эссенция жестокости. Для Джона падение было настоящим, для Джона это было очередное падение в пропасть. Для Джона это было очередное падение его сердца с такой высоты, после прохождения которой уже не выживают. Его искренность, преданность, безграничное доверие даже после стольких фактов, даже после «признания» самого Шерлока. Господи, такую дружбу даже страшно представить – всепоглощающую, жертвенную до последней капли, настоящую до дрожи. Как же я распускала сопли во время похорон Холмса. Конечно же, не из-за него самого! Да-да, он хотел сохранить всё в тайне, но как, черт возьми, у него хватило, если не совести, то мужества смотреть на страдания Ватсона! Вашу мать, военный врач, прошедший Афганистан, с достоинством перенесший долгие часы обвешанный взрывчаткой, плакал над могилой живого лучшего друга. Что за чудовищная насмешка. А слова, слова Джона – последние капли, кислота, капающая на сердце и разъедающая его, впивающаяся в самую глубь отяжеленной мышцы. Шерлок был там. И я честно не представляю, как можно было, находясь там, молча вытерпеть это зрелище. Я бы застрелилась.
«John Watson: You... you told me once... that you weren't a hero. Um... There were times I didn't even think you were human, but let me tell you this. You were the best man, the most human... human being that I've ever known and no one will ever convince me that you told me a lie, so... there. I was so alone... and I owe you so much. But please, there's just one more thing, one more miracle, Sherlock, for me, don't be... dead. Would you do that just for me? Just stop it. Stop this...»
Не сомневаюсь, что при первой их встрече в третьем сезоне Джон смачно врежет Шерлоку. И я надеюсь, не так, как перед встречей с Ирэн. Пусть разобьёт ему нос. Хотя, и этого тоже будет мало.
Их трудно, слишком трудно сравнивать, но, наверное, Джона я всё же люблю больше.
Мориарти. О нём трудно сказать многое. Он неоднозначен, непостоянен, изменчив и безумен. В этом всё и дело. Ему так же скучно, как и Шерлоку, он такой же, как и Холмс, но он – обратная сторона медали. Он – консультирующий преступник. Он – безумие в чистом виде. Он – настоящий король преступного мира. Даже не знаю, как будет жить дальше Шерлок без такого противника, навряд хоть кто-то сможет заменить Джима.
Эти его манипуляции, ужимки, повадки всем кажутся такими наигранными, притворными, гадкими, но на самом деле самое страшное то, что они - настоящие. Он действительно маньяк, он действительно сумасшедший и он действительно гениален в своём безумии. Он – идеальный злодей.
«Moriarty: Every fairy tale needs a good old-fashioned villain. You need me or you're nothing — because we're just alike, you and I».
Его поступки кажутся бессмысленными, эксцентричными и безрассудными, но они продуманы до мелочей, они выверены, как бывает выверено количество капель яда, что будет влит в чей-то кубок. Его поступки всегда имеют цель и всегда её поражают. Даже в конце он всё-таки не проиграл. Он остался верен себе и в этом его главная победа. Он оставил Шерлоку такой подарок, от которого он не может отказаться, такой подарок, от которого будут страдать все вокруг него, особенно наиболее дорогие ему люди. Мориарти остался главным, королевским злодеем.
«Honey, you should see me in a crown».
Ирэн Адлер. «The Woman». Потрясающая женщина – умная, расчетливая, гордая, хитрая, отменный манипулятор. Она была поистине великолепной. До определенного момента. Она восхищала меня даже тогда, когда её поведение не то чтобы переходило рамки дозволенного, но пересекало те рамки, которые делают для меня персонажа загадочным, интересным, необычным, а не просто пошлым. Она привлекала даже тогда, когда была разгадана Шерлоком, когда призналась, что основой её успеха был всё тот же Мориарти. Она была неподражаема даже в тот момент, когда Холмс раскрыл её привязанность к себе. Её выдержка стоила восхищения.
Но в последний момент, в последнее её появление разочарование накрыло меня с головой – такое жгучее, палящее, гадкое, мерзкое, всепоглощающее. Она была спасена Шерлоком. Это было поистине отвратительно. Во-первых, образ самой Ирэн разбился на мелкие осколки, которые невозможно собрать. Она превратилась в обычную заурядную женщину, влюбленную женщину, кому-то обязанную и преданную женщину. Скучную женщину. Она потеряла шарм и очарование. Она потерялась.
Во-вторых, тогда я почти разочаровалась в самом Шерлоке. Повестись на неё? Можно было, пока она не раскрыла своё истинное лицо, пока не было известно, что её влиятельность заслуга скорее не её ума, а способностей гениального Мориарти. Но после… это для меня загадка. Тем более что он был заинтересован ею настолько, что помог сфальсифицировать её смерть и, рискуя жизнью, спасти её. На тот момент она уже этого совсем не стоила. Если бы Ирэн Адлер тогда умерла, она бы осталась потрясающей женщиной, достойной восхищения. Но, спасшись, она, на самом деле, по-настоящему умерла. По крайней мере, как та личность, которую прозвали «The Woman». И, пожалуй, тогда она умерла и для Шерлока, так как потом о ней не вспомнили ни разу. Логичный конец.
Хотелось бы ещё отметить Майкрофта, который придал всей этой кутерьме какого-то медлительно-аристократичного очарования, лёгкого флера дворянской надменности. Не будь актёр, что его сыграл, нетрадиционной ориентации, я бы определенно сказала, что это – почти полностью мой тип. Истинное удовольствие доставляло хотя бы изредка видеть его в действии. А его своеобразная забота о младшем брате – бесценна. Кроме того, человеком, сыгравшим старшего Холмса, стоит так же восхищаться хотя бы за то, что он – один из создателей этого потрясающего сериала.

К сожалению, пока можно довольствоваться лишь двумя сезонами, а третьего ждать ещё так долго, но всё же оно того стоит. Боюсь, эта история не покинет меня до той поры, пока не исчерпает себя. Конечно, будут и разочарования, вроде женатого Ватсона. Я бы хотела, чтобы Шерлок и Джон остались холостыми, лучшими друзьями, расследующими запутанные дела, сорящимися и мирящимися, но всегда преданными друг другу. Эта история не требует романтической подоплеки, она прекрасна и так. Хотелось бы, чтобы она, как и задумывал Гэтисс, осталась «этюдом мужской дружбе» без лишних деталей. Что ж, посмотрим, какие будут изменения, и как они повлияют на общую историю. Надеюсь, какие бы повороты сюжета не были придуманными, общая идея останется такой же захватывающе дух гениальной.

 

@темы: [приступ фанатизма], [Кто каков на вкус и цвет - дело моё], [Преклонись смертый - это классика], [Фанатик-истеричка в действии]

---

[Charmed]

Что ж, вот и всё. Так странно и дико это говорить, даже как-то неправильно. Меня охватывает такое острое чувство незавершенности, что я не знаю, чем заполнить эту ноющую, тяжелую, болезненную пустоту внутри. Как бы там ни было, для меня «Charmed» никогда не был просто сериалом. Во-первых, это – чистейшая, нетронутая эссенция ностальгии, чего-то светлого и доброго, тающего на кончике языка как молочный шоколад с горьковатой начинкой, потому что – не вернётся, как и детство. Во-вторых, это было что-то вроде первого подросткового «obsession». Первого сериала, над которым я смеялась, рыдала, злилась, расстраивалась. Это всё было слишком настоящим, чтобы я смогла хоть когда-нибудь забыть. Welcome to the club, как сказала бы Фиби.

 

 

За всё время я успела полюбить и возненавидеть многих, но первой моей «жертвой» была Прю. Признаться, я никогда так её и не полюбила. Возможно, поняла, возможно, смогла проникнуться сочувствием, но никогда не любила. Слишком самоуверенная, слишком упрямая, слишком жесткая, слишком бескомпромиссная. Слишком, слишком, слишком. Её всегда и везде было слишком. И если сначала это можно было терпеть, то потом такое поведение начало раздражать. Она пожертвовала своей юностью, чтобы уберечь сестёр, но её никто не заставлял. Как и никто не давал ей права судить ИХ за это. С младшими она – благоразумная, строгая мамочка, а как в доме непредвиденные обстоятельства – рассудительная и собранная Прю становиться безответственной и совершенно взбалмошной девчонкой. Наверное, ей просто не хватило детства. И я могу её понять, но опять же, не полюбить. После смерти она мне стала нравиться куда больше :3



Пайпер пришла следом за Прю. Наверное, это просто проклятие быть старшей сестрой. Но неприязнь к ней была меньше и не перманентной. Она просто вспыхивала в особо раздражающие моменты, а потом меркла, как слабый огонёк, потерявший доступ к живительному кислороду. Больше всего дразнила не она сама, а чрезмерное внимание к их с Лео линией. Ну, знаете, сериал о Зачарованных, а не о Пайпер, правда? And that`s the point. Похоже, не стоило смотреть сериал на языке оригинала, я уже не могу подобрать соответствующую фразу на русском. Не беда. Ну, под конец старшенькая опять исправилась, в 8 сезоне я её точку зрения поддерживала даже больше, чем мнение Фиби. Вся эта ситуация с Билли требовала трезвого жесткого ума, который проявляется у Пайпер в моменты ужасных трагедий. Или она просто параноик и это их спасло. Второе вероятней. В общем, спасибо ей за это. Хотя в последней серии опять-таки существенно выбило из колеи направление сюжетной линии четко на Пайпер. Могли бы, хотя б под конец оставить хоть какой-то баланс. Ну, да бог с ними.

Следующая, но отнюдь не третья по важности – Фиби. Любовь всей моей жизни, ага. Её я любила всегда, могла понять в любой ситуации. Я ей всегда восхищалась, в детстве даже пыталась копировать повадки и привычки. Но для меня есть две разных Фиби: первая – до смерти Коула, а вторая – после, и это совершенно две разные девушки. И, должна признаться, вторую я люблю меньше. Сложилось впечатление, что её просто сломали изнутри. Кажется, так и было. Сначала мы видим бойкую, независимую, наглую, эгоистичную, но преданную девушку, на которой одежда горит – она не сидит на месте, знает, что такое отдыхать и как качественно работать. Она беспокоится о последствиях, но не зацикливается на них. Она следует правилам, но вверяет себя их власти. Она живёт. Потом же Джулиан Макмэхон решает уйти из проекта и в результате ломают и Коула, и Фиби. Они уже ни разу не они. Допустим, Фиби решилась бы на то, чтобы уничтожить Тёрнера, только бы спасти своих сестёр. Но ведь не до того, как попытается любым способом спасти его! Это же, в конце концов, Фиби! Она бы вернулась в прошлое и предупредила себя, она бы ещё раз попыталась сделать его человеком, она бы перевернула мир, но спасла бы то, что было ей так дорого. Отличный пример – взрослая бабуля-Фиби из будущего, которая не желала ничего менять не потому, что это против правил, а потому, что не смотря на страдания, она хотела бы пережить всё это, побыть с любимым дольше, возможно, найти способ спасти его. Это недоверие, недомолвки, - она просто сходила с ума. А уж то, что сказала Фиби Коулу в подвале – просто выше моего понимания. Это даже не в том дело, что она не могла бы такое сказать Тёрнеру, а в том, что она вообще не могла бы сказать подобное – морально уничтожить того, за которого готова была отдать жизнь, душу, судьбу.

«You just don't get it Cole, do ya? I thought you were dead and I felt nothing. No pain, no love, nothing. I'm free. And when we do vanquish you and... we will, I'll never look back».

Это был удар прямо в сердце. И да, я никогда не поверю в то, что это действительно была Фиби. Потому что эту женщину я не хочу знать, я её почти ненавидела в те моменты.

«Cole Turner: W've been through so much together... haven't we? Our love's so strong, nothing can destroy it, not even this. We're meant to be together.

Phoebe Halliwell: I don't think so».

И здесь стоит сразу высказаться на счет Коула. Это был лучший персонаж в этом чёртовом сериале, которого я никогда не презирала, в котором я никогда не разочаровывалась, которому я никогда не преставала симпатизировать. О, черт, плевать, которого я любила-таки больше их всех. Умный, в меру хитрый. Его действия всегда были логичными, иногда опрометчивыми, но редко напрасными или неоправданными. Он имел такой шарм, который, по сути, и вытащил весь сериал. Властный, гордый, но такой безумно преданный тому, что любит, что ним невозможно не восхищаться. Он был чёртовым демоном! Но он исправился, он спасал этих придурков - невинных, он убивал демонов, даже тех, кто был ему когда-то другом, он согласился даже лишится своих сил! Хотя с его характером быть беспомощным – обречь себя на вечное самобичевание. Он, в конце концов, принял решение, которое позволяло ему пожертвовать собой в обмен на жизни сестёр. Не только любимой, но и тех, кто ей дороги, хотя его они, очевидно, сильно раздражали. И то, что сила Хозяина (господи, кто придумал этот извращенный перевод?! Не хотела бы я заглянуть в его мысли) попала именно в него, не делает его виноватым. Это просто была роковая ошибка и роковая удача для Провидицы, по которой мне не раз хотелось проехаться катком. Потом – ещё лучше. Он в Чистилище, а Фиби говорит, что не спасёт его. Черт возьми, кто эта дамочка и что она сделала с человеком, которым я восхищалась?! Даже если бы она его не любила, оставить беззащитную душу на съедение странной тентакле – нормально? Особенно для доброй ведьмы? Тогда я, черт возьми, не понимаю, к чему всё это добро вообще. На то, как Коул сходил с ума, просто было больно смотреть. У него ехала крыша от безысходности – он всесильный демон, которого не могут уничтожить Зачарованные, но не может вернуть любимую, даже положив весь мир к её ногам, в любую минуту готовый вернуть этот мир на место, если такой подарок ей не понравится. Его попытка самоубийства, его письмо к Фиби – последние капли. Как бы это ни было абсурдно, но с каждой его смертью я просто не могла сдержать эти чертовы слёзы, это было выше моих сил.

«If I'm dead right now, I know it was at your hand. No one else in heaven or hell had power over me. Please don't cry I was dead before I met you, I was born the day you loved me, and my love for you will keep me alive forever».



Его появление в седьмом сезоне, во всей той заварушке с Дрейком – очередное тому подтверждение. Честно, я даже начала сомневаться, кто там добро, а кто зло, ага. Слишком любящие демоны, готовые пожертвовать собой ради любимых и слишком черствые «добрые ведьмы», готовые пропустить сестру через мясорубку чувств, готовые убить того, кто готов покаяться. Странное добро.

И здесь я выделю маленький, милый абзац для Купа. Такой же милый, как и он сам. Да, он весь такой хорошенький, понимающий симпатяга и я действительно ничего не имею против него, но он – не для Фиби. То всепоглощающее чувство, которое охватило её только когда она была с Коулом, не вернётся больше в жизни ни с кем. Даже когда спустя столько времени и самовнушения Куп перемещал её по прошедшим отношениям, во время уничтожения Коула она не смогла смотреть. Это совершенно выбило её из колеи. Значит, то, что она говорила о «больше не люблю» и «ничего не чувствую» - наглая попытка убедить в этом, в первую очередь, себя. И это больше похоже на Фиби, которую сёстры заразили паршивой мыслью, что долг дороже всего. Какая гадость все эти идеологии, которые рушат жизни людей. Куп никогда не заменит Коула, это очевидно, для меня Зачарованные, по крайней мере, для Фиби, заканчиваются совсем не так.



Последняя из этой ненормальной семейки – Пейдж. Может, и последняя по важности, никогда особо не беспокоилась о ней. Чудно, что она появилась и сила трёх возродилась, но её отнюдь не индивидуализм, а эгоцентризм и попытки подчинить всех своему желанию, выводили из себя. Особенно во время её отношений с этим, ну, как его… Ричардом. Черт, даже не смогла вспомнить его имя, пока не посмотрела. А ещё пик моей неприязни пришелся, конечно же, на период, когда она пыталась влезть в отношения Фиби и Коула. Возможно, если бы кое-кто не совал свой нос, они бы разобрались сами, и куда счастливей, нежели это получилось. Её фраза после уничтожения Коула во время его дня рождения – просто вывела из себя. О, конечно, это так мило, что ты его поздравила, детка, а теперь всем торта с мышьяком!

Не собираюсь выделять больше ни Лео, который временами был вообще абсолютно скучен, ни кого-либо ещё из менее важных. Даже не буду цепляться за Билли, которая бесила с самого начала, а под конец просто заставила утратить к себе уважение. Всё, что осталось – безразличное презрение. Поделом. С предателями стоит поступать жестче. Что весьма примечательно и мило, здесь уже Фиби опять прежняя и прощает эту… блондинку. Что подтверждает ещё раз, не уходил бы актёр из проекта, не сделали бы подобное с Коулом. Вечная память. Радовал так же Крис – умный, способный, тонкий манипулятор и просто симпатяга. Он, появившийся уже после смерти Коула, вернул в сериал некое обаяние, мистическое очарование и тонкий флёр продуманной интриги. Его появление оживило сюжет, а главное – самых сестёр, они, казалось бы, после выпавшего в небытие года снова вернулись в себя, обрели то, что потеряли.

Я, пожалуй, всё же повторюсь – для меня этот сериал так не закончился. Он не мог бы закончиться таким фейлом. В конце концов, Фиби опять открылась, а Коул – душа, помогшая Пайпер и той же Фиби. Можно ведь представить такую милую шутку – Старейшины делают из Коула Хранителя и приставляют к Зачарованным, ведь Лео уже бессилен. И это было бы the best Happy End ever.

«And although we certainly had our struggles and heart aches over the years we're a family of survivors and we will always be. Which is why we've truly been Charmed».

And they lived happily ever after.

 

 

@темы: [Графоман в действии], [Любитьобожать], [приступ фанатизма]

---

[Умные мысли приходят лишь тогда, когда глупости уже сделаны]

Если вы не умеете снимать стресс, не надевайте его (с).

Не всё так просто, как нам того хотелось бы. И на следующий день, 13 января, Балю пришлось отдавать долг Родине – тащить неоднородную компашку, больше похожую на бомбу замедленного действия, на, так сказать, праздник. Опять же гадкое, противное, холодное зимнее утро Балю пришлось провести не в тёплой уютной постельке, не думая ни о чем, кроме убийства разбушевавшихся соседей, у которых, похоже, поселился умный зоопарк, орущий, топающий и в то же время играющий на пианино. Необъяснимо, но факт. Симулируя бурную деятельность, Баль почти честно пытался быстро одеться и свалить с пристальных глаз мамы-Доста куда подальше, но не получилось. Сборы затянулись. Драй обещал провести личный сеанс изгнания злых духов, иначе после следующего опоздание меня ждёт анафема. Макс просто коротко бросил: «Убью», и мне стало ясно, что Макс не шутит. Дост долго нудил что-то в трубку, пока я её не бросила и не принялась игнорировать надоедливые звонки. Дон позвонил и сказал, что опаздывает. Мы обе посмеялись над ситуацией, и договорились явиться к месту встречи через десять минут. Все счастливы.
Явившись к неблагодарным плебеям, Баль выслушал о себе много хорошего. Доста заткнули общими усилиями. Нап был замечен неподалёку. И, уж не знаю, то ли я – жертва стереотипов, то ли у меня Нап какой-то неправильный, на что я, собственно и надеюсь. Но он, даже сообразив, что это та компания, с которой ему придется провести весь день + Драя и Дона он знал, не очень хорошо, но знал же!, этот Нап даже не подошел к ним, не говоря уже о том, что за это время можно было покорить не таких уж и хмурых девиц природной харизмой и этически направленной энергией. Баля это покоробило, но Баль мужественно взял себя в руки, прокатился по ролевой, демонстрируя кошмарно-жизнерадостную улыбку и всеми силами делая вид, что вот просто капец-как-счастлив-лучше-некуда-заберите-меня-отсюда.
Накормив, поразвлекав всю ораву, Баль потащил выгуливать гостей. Нап же, Баль готов был его убить, расчленить, сжечь и развеять по ветру, тупо шатался следом, молчал, разговор не начинал и делал вид, что вообще не с нами, иногда окидывая нашу компанию душераздирающим взглядом. Балю хотелось сесть и завыть на луну, но активировавший Драй больно тыкал под рёбра и обещал все муки ада, если я сейчас начну раскисать. Да, подбадривает он по-своему, не совсем действенно, но морду лица сохранить помогает.
Спустя несколько долгих мучительных минут Дон заявил, что он сейчас упорхнёт на свидание колядовать. Ой, будто я не знаю, куда там летит наша перелетная птичка. Бог с ней, её можно понять. НО КАК ОНА МОГЛА МЕНЯ БРОСИТЬ С ДОСТОМ, КОТОРОГО Я НЕНАВИЖУ ВСЕЙ СВОЕЙ ДУШОЙ. Моя душа, в принципе, слишком ленива, чтобы кого-то ненавидеть, ибо это жуть как напряжно, но на этого Доста меня хватает полностью. Это просто безвозмездное, чистейшее презрение, которое я невесть как умудряюсь прятать. Дон ушел. И ТУТ КРОВЬ КИШКИ МЯСО МОЗГИ НА АСФАЛЬТЕ КРОВАВЫЕ РЕКИ ЗАЛИВАЮТ ПЛОЩАДЬ. Ну, на самом деле, Доста вежливо заткнули. Почти. Не важно.
И тут Балю ВНЕЗАПНО стало очень нужно расшевелить Напа. На кой черт? Не знаю. Но Баль спросил о лете. Невзрачный ответ был проигнорирован, ибо опять эмоциональной нагрузки не нёс, Баль уже хотел ляпнуть что-то про трупы и желания расчленения, но тут Нап тоном инквизитора-фанатика, переплевывая Драя, от чего Драй судорожно поперхнулся, спрашивает:
- А ты что делала летом?
- В «Артеке» отмучилась, а потом губила молодые года взаперти.
- А я видел у тебя на странице фотографии с каким-то парнем…
Коллективное молчание. Слышно как издаёт предсмертный крик в небе птица, наткнувшаяся на барьер полного ошеломления, исходящий от нашей компании. Макс, рассказывавший обо всех прелестях и преимуществах «Школы бизнеса» заткнулся, сделал глубокомысленное лицо и принялся притворяться интуитом, блуждая расфокусированным взглядом по замерзшим клумбам. Дост, казалось, сейчас в ужасе прикроет рот ладошкой и распластается на катке под ногами, обеспечивая себе смерть от обморожения, потому что никто его тащить не собирался. Драй неопределенно хмыкнул и от души ментально хлопнул Баля по плечу, от чего Баль едва не сделал потрясающий кульбит, окончательно теряя чувство равновесия и ощущение пространства. Нап торжественно молчал, отвернув царственную морду.
Как же это мило, вашу мать! Баль начал судорожно вспоминать, что за фотографии. Вспомнил. Едва удержался от фейспалма, потому что знал – фейспалмом такой силы всё лицо расплющить себе можно. Парень на тех фотографиях был Есем из поездки в «Артек» годовалой давности, когда Нап, между прочим, тоже был там! Когда Нап, между прочим, знал его лично! Когда Нап, между прочим, увидев Баля с этим самым Есем, свалил в туман, просто прекратив начавшиеся ранее осторожные подкаты. И сейчас – это что?
Отсмеявшись, Баль опять взял ситуацию в свои дрожащие от нервов руки, улыбаясь криво и неправдоподобно, что заметили, похоже, только Макс и Драй. Плевать. Нап ещё пошатался с отсутствующим видом и опять свалил в туман ушел на тренировку по стрельбе. Скатертью дорожка. Уже совсем без настроения и сил прятать это отсутствие настроения, убитый Баль распрощался с Максом и Достом и свалил вместе с Драем к себе домой. Там мы догнались в депрессии чаем с плюшками тортиком, посмотрели Дворецкого и разбежались.
Закрывшись у себя в комнате, Баль опять понял простую истину: «Жопа перманентна! она была, есть и будет». И на это у Баля было всего две, но на его скромный взгляд, весомые причины:
1. Был Нап. Нап, который раздражал, бесил, вымораживал. Которого хотелось забыть, сделать вид, что никогда и не знал. Нап, разочарование в котором было настолько велико, что представителей этого ТИМа хотелось бы никогда больше не встречать.
2. Был Джек. Джек, который до дрожи в коленках, до искусанных губ, до заплетающегося языка во время разговора нравился Балю. Джек, которому когда-то нравился Баль, и которого Баль настолько некрасиво и жестоко отшил, что вспоминать стыдно. Джек, который когда-то был Балю другом, но напугал своим признанием. Джек, которому теперь просто наплевать на Баля, у которого есть своя Есечка. Самодостаточный Джек, которому не улыбается иметь дело с ущербным Балем.
Дост, тот, что маман, на скорбный, исполненный сарказма, рассказ о снах с участием некоего Лондона, выдал:
- Мне приснилось небо Лондона…
- Мам?
- Эротические сны?
- Мам! Я же говорю, мы просто сидели и говорили обо всём, о чем только можно.
- Ну, так от меня чего ты хочешь?
- Скажи, что так всё и будет.
- Это скажешь мне ты.
И мне почему-то стало легче. Совсем каплю, но легче.
А потом Баль демонстративно ныл всем вокруг о всяких мелочах, которые раньше и не замечал, бесился без повода, фыркал и обижался, язвил всем вдвое больше. Язвил настолько обидно, что даже невозмутимый Драй едва не врезал Балю, и только тогда Баль понял, что пора закрыть рот и проглотить язык. Баль рассказал Дону и Гексле о своих душевных метаниях, так как тех не оттащишь, вцепятся как клещи. Они единогласно заявили, что нужно ждать, и оно наладится, и вообще пора бы, наконец, определиться, чего я хочу – возобновить нормальные дружеские отношения или забыть о существовании Джека. А Баль не знает, чего он хочет.
И вчера, когда свободного времени выдалось слишком много, когда голова не была занята привычными повседневными заботами, Баля обсели мысли. Всё утро Баль ходил с жутко-жизнерадостной улыбкой, причинял добро и наносил пользу, обнимал и тискал всех, отвечал вежливо, добродушно и оптимистично. Даже сказал пару слов Джеку, спокойно и уверенно. Все шарахались, но отвечали. А потом, на втором уроке, почувствовал, как от нервов скручивает живот; Дон ужаснулся бледности Баля. А у Баля трусились руки, у Баля мир вертелся перед глазами, словно на бешеной карусели, у Баля начиналась неконтролируемая, непонятно откуда взявшаяся истерика, от чего слёзы сами по себе начали собираться в глазах. Баля, медленно сползающего по стене на пол, нашла завуч, заставил позвонить маме. Потом же Баля под белы рученьки в полуобморочном состоянии утащили домой, где он спал целый день. А проснулся ещё более разбитым.
Баль запутался. Баль не знает, что ему делать, потому что он не знает, чего он хочет. Баль устал от Напов и Джеков, Баль устал от себя, в первую очередь. Баль устал от заботы и устал от безразличия. Баль устал от проницательности и глухости. Баль, кажется, просто устал.

Жизнь, конечно, не удалась, а в остальном все нормально (с).

@музыка: Billy Talent - Rusted from the rain

@темы: [Развозим сопли по кафелю], [Друзья - зло но такое оправданое], [Лечению не подл­ежит]

---

[Перипетии сонного Баля в чёрный день календаря]

Посреди ночи грянул гром, началось землетрясение, Майя написали неправильно и имели в виду не 21 декабря 2012, а 12 января 2013. «Я родился!» (с).

А вообще всё было ещё ужасней. Начнём, пожалуй, с того, что замечательный день моего прекрасного явления этому бренному миру должен был начаться с областной олимпиады по истории. Fucking perfect! (с). Ладно. Допустим, историю я люблю и это меня не так уж и огорчило/расстроило/морально убило/да как вы могли твари этот день объявляю миром всеобщего катания на радуге. Но не это главное! Я ЖЕ ВАШУ МАТЬ СОВА И Я ЖЕ СПАТЬ ХОЧУ В ТАКУЮ РАНЬ ЧТО ЗА ГАДКИЙ МИР ДАЙТЕ ХОЛОДНЫМ ЗИМНИМ ПАРШИВИМ УТРОМ В КОТОРОЕ Я ЕЩЁ И ПОСТАРЕЛА НА ГОД ХОТЯ БЫ ВЫСПАТЬСЯ. Но нет, малого того, что встала ни свет ни заря, так ещё и не выспалась совершенно, из-за чего изображала буйную самку комара - нудила на ухо ближним и пила с них кровь. С моими режимами я легла только в два и то путём ужасных хитростей и приёмов. Но мне всю ночь казалось, что я не сплю, а когда я проснулась, то поняла, что это был сон. Это был худший кошмар в моей жизни. Даже галлюцинации во время температуры 40 были няшнее. Это реальность, детка. Спасибо, реальность.

ОК, ноу проблем, я, аки царь, вызвала карету и чинно поехала в долбанный областной лицей, который ненавижу всем сердцем, потому что: а) это место, где я целую неделю готовилась (меня пытали) к Всеукраинской олимпиаде по украинскому языку; б) чертовы ученики этого чертового лицея не ходят на городские олимпиады (не царское это дело, ага), а сразу участвуют в областной. Чёртовы патриции.

НО КАК ЖЕ Я И ВСЁ НОРМАЛЬНО? Вхожу я такая через центральный вход, скромно приоткрыв дверку левой пяткой, потому что в руках сдача, а денежку я берегу, воровато оглядываясь и замечаю ЭТУ ТОЛПУ. Откуда столько людей на этой гиблой Земле? Ничего, все равно они однажды все сдохнут. Так вот, я вползаю вхожу, окидываю презренным взглядом присутствующих и тут же вздрагиваю. На меня смотрит подозрительный мужчинка, держащий в руках не менее подозрительные списки. Ну, всё, специально для меня отменили смертную казнь, он пришел меня забрать, я умру, меня будут пытать, потому что я выведала государственную тайну – наш президент та ещё умняшка. Но мужик только хитро улыбается, делает попытку подмигнуть и направляется ко мне. Я начинаю пятится, но толпа, я знала, что однажды она меня погубит, не даёт путей к отступлению и я, аки трепетная лань, хлопаю совершенно осоловелыми оленьими глазами, ибо ещё не проснулась и не поняла, где я нахожусь.

- Вы из нашей секты группы? – спрашивает палач, а я тяжело сглатываю и, поддерживая дрожащий подбородок трясущимися рученьками, выдавливаю:

- К-к-какой г-г-группы?

- От города. Девочка, ты чья будешь?

- Мамина. Ну, и папина немного.

- Я спрашиваю, из какой ты школы, юный падаван?

- Из коллегиума.

- А фамилия? А учителя как зовут?

- По закону о неразглашении личной информации…

- Что за дети пошли? В общем, иди и регистрируйся, а потом подойдёшь и я расскажу, как городские обычно занимают больше мест, чем дети из районов.

- А я удостоверение забыла…

МИЛО. В общем, за мной на такси покатался ещё и папа, везя мне удостоверение, этот подозрительный серый кардинал ещё и покрывал мою задницу от ВНЕЗАПНО явившегося Петеньки (тот, что директор и историк, прости господи), и я с нервной улыбкой ушла в актовую залу на четко означенные места. Нас что, как хищников в вольере от остальных ограждать будут?

Но нет, от организаторов не спася никто.

Я слышала, конечно, что на областной вопросы будут не только по 10, но и по 7, 8 и 9 классах, но НАМ НЕ ГОВОРИЛИ, ЧТО БУДУТ СПРАШИВАТЬ ТАЙНУ БЫТИЯ И СМЫСЛ ЖИЗНИ. В общем, я, вся такая знающая, когда и какой Универсал издавала УЦР, когда и какой Петлюра поднимал восстание, вдруг бараном смотрю на вопросы о «той битве, которая была у берегов Испании и те, кто в ней проиграли, потом были офигеть какими крутыми». Мне ВНЕЗАПНО захотелось встать и похлопать. Я, конечно, что-то заподозрила, потому что параноик организаторша, принесшая задания, улыбалась кровожадно, а я буквально читала в её глазах: «Я хочу сыграть с вами в игру», да и её слова «ух, задания такие классные, вот, правда, классные» меня очень насторожили, но такая изощренность…

В общем, с горем пополам полюбовавшись вопросами о принятии Конституции в Японии, Синьхайской революции в Китае, восстании единорогов в Нарнии и очередной войне с гоблинами у берегов Припяти, я принялась сочинять красивые истории о совсем не красивых личностях. Бог с ними, но, похоже, к ним можно было подсоединять проводник и от их верчения в гробу иметь вечный двигатель. Эпично.

Ну, спустя два часа я устала, и руки у меня болели, и кости ныли, и давление прыгало и вообще я самый больной человек на Земле. В общем, я благородно свалила, чтобы не надоедать бедной надсмотрщице, которая с такой тоской писала смс-ки, иногда скорбно-моляще поглядывая на нас. Потом я позвонила Максу Горькому и высказала всё, что я думаю о Министерстве образования, о бюрократии и наглости, об организаторах и неком Гранко или как его там, который почему-то из всех, кого я не знала, возмутил наибольше. Пусть не обижается, я нарочно. Горький меня внимательно выслушала, бездушно хмыкнула, подтвердила мои слова и сказала, чтобы я дула домой, а не ходила в такую рань по морозу. Спасибо, Макс, ты - лучшая.

Ну, пришла я домой, повозмущалась, приехали родственники, О КАК Я РАДА ВСЕХ ВАС ВИДЕТЬ О БОЖЕ КТО ТЫ А БРАТ МУЖА ЖЕНЫ ТРОЮРОДНОГО ДЯДИ МОЕЙ ДВОЮРОДНОЙ ТЁТИ КОНЕЧНО Я ПОМНЮ. В общем, мило. Потискала Гексли, она поныла, что у неё болит зуб, и я принялась её тискать ещё больше. Садизм у нас семейный. Потом она свалила к своему Габену, а я принялась разглядывать поздравления в сети. ОК, меня всё устраивает. Те, от кого я ожидала и от кого хотела получить, меня поздравили. Остальным же спасибо, что не ссорили мне на стене и в личке своими «с д.н.».

Заканчивала вечер я в компании с Чеховым, прелестный мужчина, умиляясь его «хохлушкам» и «хохлятам». Вот это – няшность. Со спокойно душой я отправилась спать, надеясь, что завтра не проснусь.

@темы: [праздник], [Графоман в дейс­твии], [О времена о нравы]

---

[D.Gray-man] Синхронная расшифровка

Название: Синхронная расшифровка
Автор: Silent Whisper
Бета: Нет
Фэндом: D.Gray-man
Персонажи: Лави/Миранда, фоном - Историк, Аллен/Линали
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Джен, Романтика, Ангст, Драма, Психология, Hurt/comfort
Предупреждения: OOC
Размер: Мини, 7 страниц
Статус: закончен
Описание:
- Прости, - искренне извиняется Лави, хотя хочет сказать что-то намного большее, намного значимее.
- Прости, - почти в унисон хрипло шепчет Миранда, хотя хочет спросить что-то намного важнее, намного сокровенней.
Посвящение:
Хошино, да. Без этого сёнена я бы жанр не полюбила вообще.
Публикация на других ресурсах:
Где угодно, но пришлите, пожалуйста, ссылку.
Примечания автора:
С фэндомом знакома давно, нежно люблю его и перечитываю, но пишу лишь первый раз. Не уверенна я, что и сейчас для него созрела.
Не знаю и боюсь, что здесь, на самом деле, не Миранда и не Лави. Может, я просто так хочу их видеть, может, я не чувствую их до конца. Но это - мои Миранда и Лави. Я, наверное, намудрила с жанрами - что-то упустила, что-то лишнее добавила, но мне вообще трудно впихнуть эту писанину в какие-то рамки. Поэтому искренне извиняюсь. Буду безумно благодарна за короткий-короткий отзыв, очень важно знать мнение читателей.



Ход поезда равномерный, монотонный, убаюкивающий. Ход поезда в такт биению сердца – ни на миг быстрее, ни на йоту живее. В том же сонно-умирающем ритме движется по небосводу солнце, заливая свой путь малиновой кровью, разбрызгивая её на темнеющие макушки деревьев, смешивая с вязкой от притаившегося в ней мрака водой озера.
Лави безучастно наблюдает. Впрочем, как всегда. Ему не понять, каково истекающему кровью солнцу, по его венам текут чернила. Ему не понять, каково Миранде, которая сидит напротив, низко опустив голову, впившись тонкими пальцами в коленки, роняя редкие прозрачные капли, что влажными пятнами расползаются по тёмной ткани формы экзорциста. Они выполнили задание, забрали Чистую силу, но не смогли спасти несколько мирных жителей. Обычное дело. Ни одна война не может обойтись без случайных жертв среди гражданского населения, об этом говорит история, статистика, логика. Но немка уж два дня как в длинных рукавах прячет синяки – пыталась, совершенно глупо и безрассудно кинутся на помощь, а Младший Историк еле удержал, - и отводит глаза. Ему не понять, потому что для него те люди - короткие строки, скорее всего безымянные, потому что и она для него – сухой, скупой образ в хронике. Потому что на пятидесятой войне он не будет знать, кто такая Миранда Лотто.
Лави скользнул быстрым, будто опасливым взглядом по сгорбленной фигурке напротив, зацепился вниманием за расположенного недалеко учителя и с раздражением отвернулся. Почему-то столь гадко от одной только мысли, что для него навряд и одну каплю чернил, одну неброскую фразу выделят. Историк – это пустота, которая впитывает информацию, а пресытившись, исчезает, будто её никогда и не было. Он не будет записан нигде, никто ничего не сможет сказать о рыжем-рыжем, таком живо-солнечном мальчишке с глупыми привычками, раздражающе-болтливым поведением и болезненной преданностью. Никто ничего не сможет сказать потому, что нет этого мальчишки. И не было. А он – совсем не строка в хронике, скорее обтрепанное перо в никогда не вздрагивающих руках Историка.
Лави, услышав очередной тихий всхлип, всё же прозвучавший в купе, хотя девушка столько усилий и стараний приложила, чтобы о её существовании и вовсе забыли, стиснул зубы. Глотая комок отчаянного желания рвануть на сидение напротив и в немом иступленном извинении расцеловать лиловые, страшные, кощунственно-огромные синяки на тоненьких, до неприличия хрупких запястьях, парень резко развернулся к окну. Он нетерпеливо, судорожно вздохнул, и по и так уже запотевшему стеклу расползлось ещё одно причудливое пятно пара.
Младший Историк и сам не заметил, как поднёс указательный палец к окну и с завидным усердием принялся выводить на нём слова. Он не понимал, что делает, мысли образовали замкнутый круг, вращаясь по орбите сердцевины этой системы, что так портила свои теплые-теплые глаза никому не помогающими, а в первую очередь ей, колюче-холодными слезами.
Лави едва встряхнул головой, пытаясь хоть немного вынырнуть из бездны так затягивающих его мыслей, и пристально всмотрелся в свои письмена. И тут же с трудом удержался от иронического смешка. Окно стало невольным зрителем всей его богатой жизни. Точнее, всех его сорока девяти жизней.
У него, на самом деле, есть так много – сорок девять имён, сорок девять личностей, сорок девять путей, сорок девять бесследных исчезновений и один бог знает сколько разбитых сердец тех, кто имел глупость ему довериться. У Младшего Историка есть доступ во многие архивы, есть завидные знания и впереди долгая жизнь в войнах. Потому что он не умрёт. Не участвуя, не волнуясь, не тратя нервы и чувства на мучительный выбор сторон. Что ему терять? Он бы отдал все сорок девять жизней за искреннюю улыбку Аллена, за привычное «Тупой Кролик!» Юу, за дружеский подзатыльник Линали, за то разбитое создание, сидящее напротив. Он бы отдал? Да, Лави отдал бы. Но, к сожалению, Лави – всего лишь сорок девятое имя. Его нет. Главное – поверить самому в это.
А пока, глотая упрёки совести, Младший Историк будет молиться, чтобы эта война никогда не закончилась. Или же стала для него последней.
Миранда, стараясь слиться с сидением, тихо плакала. Ей было стыдно, что она не может сдержаться, что она только делает хуже окружающим своим нытьём, но слёзы сами собирались в уголках глаз и срывались с раскрасневшихся щек, заливая бледные дрожащие ладони солёной водой. Миранде хотелось исчезнуть, испариться, лишь бы её друзья никогда-никогда не узнали, почему он плачет. Лотто было противно осознавать собственные мысли, ощущать свои желания и страхи. Она страдала не потому, что не смогла спасти, хотя и это заставляло её не спать, а сидеть всю ночь в номере, сжимая подсвечник и наблюдая за полыхающим фитилем, свет от которого отгонял обсевшие её кошмары. Миранда мучилась одной мыслью – она опять бесполезна, её снова прогонят. Друзья, осмелившиеся подарить ей своё доверие, разочаровано отвернуться и Лотто снова останется один на один с отсутствием своего существования.
На самом деле, у Миранды никогда ничего не было. Она, кажется, жила, но кто же сможет это доказать? Ни единого следа, никто и не захочет вспоминать такую бессмыслицу. Она не была неудачницей. Потому что она просто не была. Разве можно назвать живым человека, кожа которого помнит лишь стеклянный холод бутылки? Всё, что она имела, - это старые сломанные игрушки, исколотые пальцы, сбитые коленки и старое-старое, сломанное-сломанное, исколотое-исколотое, совсем сбитое от ударов о грудную клетку сердце.
Но Миранде было и за это стыдно. Линали и Аллен пережили столько, что немка иногда вздрагивала от одного только упоминания об этом, но эти дети улыбались. Улыбались так, словно их детство прошло с любящими родителями, словно каждый день они получали все-все сладости и игрушки, которые только желали. Они улыбались так, будто у них действительно было детство. И Миранда снова плакала, отчаянно зажимая рот, чтобы не тревожить раздражающими всхлипами уставших товарищей. Она не завидовала, она восхищалась. Она могла бы завидовать, если бы потенциально смогла выдержать, но у неё не получалось бы по независящим от неё причинам. Но Лотто знала – она и не смогла бы.
Дрожащая девушка попыталась наконец вытереть слёзы, перестать усугублять ситуацию, но рукава длинной кофты сползли ниже, открывая вид на синие пятна, браслетом охватившие её запястья. Миранда вздрогнула, судорожно натянула предательскую ткань обратно и посмотрела на заметившего всё Лави с искренним ужасом. Он наверняка подумал, что она так хотела его упрекнуть! Но ведь у неё и в мыслях подобного не было! Она корила лишь себя, что не только не спасла людей, так ещё и имела наглость поступить безрассудно – броситься к пораженному вирусом, когда враг ещё был в опасной близости и имел возможность отобрать Чистую силу.
Миранда была ужасной, отвратительной, гадкой женщиной. Теперь, обретя друзей, она стала ещё более эгоистичной. Она сражалась не для того, чтобы победить Тысячелетнего Графа, а всего лишь потому, что хотела доказать свою нужность, сохранить хрупкие связи с открывшимися ей людьми. Она просто хотела доказать, что Миранда Лотто действительно существовала.
Лави с еле заметной иронично-разбитой усмешкой наблюдал за тем, как все сорок девять имён постепенно исчезли со стекла, заволакивая окно сизой дымкой. Такой же, какой она была и до их появления. Ничего не изменилось. Только тихие всхлипы стихли, и парень невольно повернулся к девушке, сидящей напротив, и тут же стиснул зубы, нахмурившись. Он понимал, что если бы вчера не схватил её за руки, не удержал, она бы бесславно и понапрасну погибла, спасая мертвеца. Но как же кощунственно на хрупких запястьях смотрелись уродливые лиловые следы-отпечатки его судорожно стиснувших пальцев. Был бы это Аллен или Кроули, Лави, не задумываясь, потом ещё и подзатыльником наградил бы. Но перед ним, разбитая очередной неудачей, почти уничтоженная самобичеванием и чувством вины, которое сама и подкармливала, сидела Миранда Лотто. И Младшему Историку хотелось наградить подзатыльником себя.
Он ещё раз убеждался, что девушкам на войне не место. Линали была привычней, он с самого начала видел её в бою, сражающейся и получающей ранения. Конечно, он волновался и за неё, волновался больше, чем за Аллена или Юу, потому что она более хрупкая, более ранимая, хоть и так отчаянно пытается казаться сильной. Потому что ей бы, мягко улыбаясь, приносить брату кофе, усмирять его неуёмный энтузиазм, согревать добротой так тянущегося к ней потерянного недочеловека, не совсем экзорциста, не полностью Ноя. Ей бы упрекать друзей за черные-черные шутки о войне, а не растягивать губы в горькой понимающей улыбке. Ей бы хоть сейчас попробовать кусочек карамельно-шоколадного детства.
Но Линали была привычней. Гораздо ужасней, более дико было наблюдать за поддерживающей их время Мирандой. Он ещё помнил отчаявшуюся, растерянную, но совсем-совсем обычную девушку, чьим наибольшим страхом было очередное увольнение с работы, которой в кошмарах снились упрекающие в неуклюжести работодатели, а не изуродованные тела не спасённых жертв, не искусственно созданные монстры или агонизирующие души, привязанные к ним. Поэтому так больно было видеть теперь капли холодного пота на высоком бледном лбе, облепившие щёки непослушные вьющиеся тёмные пряди, искусанные до крови, наверняка саднящие от стекающих по ним слёз губы, трясущийся в немой истерике острый подбородок. Поэтому так хотелось крепко сжать дрожащие плечи, забирая войну себе.
Это ведь ему на ней нечего терять?
Младший Историк смотрел и понимал, что не сможет написать ни строчки в хронике об экзорцисте Миранде Лотто. Ему хотелось писать о забавной девушке с тёмными мешками под карими глазами, бледными, всегда израненными ладонями и пальцами, робкими, неуверенными, от того и неуклюжими движениями. Он хотел бы упомянуть её стеснительно-приглушенный, но мелодичный, мягкий голос, который так редко удается услышать, ведь она уверенна, что все её слова и мысли – глупы и бездарны. Не считая, конечно, судорожных извинений. Но уж когда она осмеливается заговорить, каждое слово – прямиком в сердце. Уж это Лави усвоил ещё во время путешествия на корабле в Эдо. Одна её фраза просто выбила почву из-под ног. И как можно забыть о её прикосновениях? Её ладошка, поймавшая его тогда за руку, была до трепета тёплая, а хватка совсем слабая, но он еле заставил себя от неё освободиться.
Но это не для хроники, а он и не знает, как описать эту, в прямом смысле, сногсшибательную немку. Писать о Чистой силе? Так она у неё обычная, насколько вообще может быть обычной Чистая сила. О её подвигах в боях? Так их нет. Она не бывает на передовой, у неё защитного типа сила, предназначенная для тыла.
Кому же интересно знать, насколько помогает Аллену пакетик сладостей, неизменно припасенный Мирандой; как захлёбывается слезами Линали, ещё более хрупкая без своих двух хвостиков, пряча лицо на коленах подруги, а от неё выходит снова бодрая, решительная, готовая хоть с Графом драться Ли. Кому может быть интересно слышать, что Алистер Кроули Третий каждый вечер с отчаянно-болезненным видом слушает, как читает ему вслух Лотто, как раньше читала Элиада, чтобы отвлечь от самобичевания. Эти факты не восхитят никого, ведь она не уничтожила своими руками ни одного Акума, хотя именно она победила демонов внутри своих друзей.
И уж точно совершенно никто не захочет узнать, как Миранда таскает огромные подносы со столовой в библиотеку, без единого слова, стараясь остаться незамеченной, оставляет их возле погребённого в архивах Лави. А он еле сдерживает желание крикнуть: «Страйк!» Ибо она слишком смущенно-растрепанная, слишком заботливо-нежная, слишком уютно-тепло бросает взгляд на него. Он боится, что, крикнув излюбленную тривиальную фразу, оттолкнёт её, и она больше никогда не будет украдкой чихать от библиотечной пыли, укрывая уснувшего ученика Историка совсем не нужным в тёплом помещении кусачим пледом.
Она совсем не похожа на тех безумно смешных и глупых людей, бросив которых, он отстранился от всего, посвятив себя судьбе Историка. И именно она заставляет задуматься, так ли логичен его путь, действительно ли он истинен и правилен. Историки ведь ещё смешней – они записывают чужие ошибки и глупости, считая, что совершают великую миссию. А почему же мир не меняется, почему их работа не имеет результата? Они такие же пустышки, они такие же преступные глупцы. Пока летописец воплощает войну на бумаге, найдется и деятель, который запишет войну рубцами на теле человечества. Замкнутый круг, из которого Лави настойчиво тянет забота Линали, болезненная, но всеобъемлющая преданность Аллена, грубая, но очевидная привязанность Юу и она. Просто она, эта странная немка, которую и не проанализируешь, потому что абсурдно; которую не запишешь, потому что подходящих слов нет; которую не проигнорируешь, потому что Лави всегда так привлекали непонятные, необъяснимые вещи. Она была слишком. Вот так просто, незаконченно, слишком. Грешно Историку не найти определения? Вот уж неправда! Парню хотелось по-детски забавно надуть щёки и обижено возвестить: «Она это! Она во всём виновата! Ну, вот чего она такая неуклюжая, бездарная, до глупости наивная, а смотрит с таким пониманием, а кукол так красиво зашивает, а души так ладно чинит?»
Миранда же, будто слыша отдаленные отголоски его мыслей, обессиленная, пересчитывала шестерёнки в сердце. Ей не жалко, совсем не жалко! Так она, по крайней мере, хоть на миг полезна! Но так пусто, так глухо становилось внутри с каждой отданной деталью, что тихий натужный ход часов внутри всё более угрожающе звучал, всё больше напоминал тиканье любимого старинного друга. И Миранда радовалась как дитя.
Линали после беседы с подругой смущенно кланялась, благодарила и поспешно убегала, как убегает от проблем сильная шестнадцатилетняя девочка, а Лотто до одури счастливо улыбалась ей вслед. Улыбалась, медленно оседала на пол возле дорогих часов и крепко-крепко обнимала деревянный, прохладный корпус, слушая, как в такт бьются два сердца – её и механизма. И уже совсем-совсем не слышала, как барахлит без очередной шестерёнки мышца слева в груди. Совсем-совсем.
И плакала только потому, что и поддержать толком не умеет, и помочь безвозмездно ей не по силам, и потому, что болело там, где часть души вырвали, а она терпеть не может достойно. Глупая-глупая Миранда, ничего не умеет как надо.
А по Ордену ходят сломанные игрушки с одной лишней шестерёнкой, сумевшей возродить расколоченный вдребезги хрупкий механизм.
А Лави ослеплял. Она так сжилась с мрачноватой, но привычной густой тёмной тишиной, что его свет резал глаза. Сначала Миранда пыталась не смотреть, жмурилась, укрывала непривыкшую сетчатку от медно-рыжего сияния, пряталась от никак-никак ей не предназначенных лучей, но каждый раз отчётливо слышала уверенный ход его прочного внутреннего механизма. Он эхом отдавался в её рёбрах, заставляя истощенное сердце стучать быстро, жадно хватая живительные звуковые волны. Оно беззастенчиво, нагло требовало ещё этого чудного звука, и Миранда испугано прижимала руки к груди, мотала головой и сбегала. Потому что не для неё. Потому что она и так слишком много требует для себя и у жизни этой, и у этих детей, которым стоило бы отдать всё и ещё чуть-чуть.
А в один момент безупречный механизм застопорился, противоречивые чувства зажевало, и мерное, теплое-теплое тиканье утихло. Миранде хотелось выть и раздирать кожу от той боли, что, почуяв свободу от дурманящего гипноза согревающих часов Лави, начала заявлять о себе, претендовать на власть в рассудке Лотто. Немка понимала, что не только ей так плохо, не она одна страдает, поэтому и решилась на то, самое отчаянное, самое безрассудное и губительное, но самое своё любимое дело, которым действительно гордилась. Вырвав из груди ещё одну, крохотную, истертую, окровавленную шестерёнку, Миранда робко протянула её Лави. Она знала, что ему, такому сильному, такому светлому, такому!.. Ему и подобной поддержки хватит.
И он смог. Крепкий, восстановленный механизм заработал ещё лучше, а слишком-слишком разобранная Лотто пряталась в своей каюте, чувствуя, как ещё более могущественный стук его сердца пробил ребра и всколыхнул жалкий ошмёток той же мышцы в груди, заставляя её судорожно захлёбываться ранее не знакомыми чувствами.
Миранда изредка позволяла себе бросить украдкой взгляд на Младшего Историка и только диву давалась, за что её судьба наградила таким подарком – находиться с ним на расстоянии вытянутой души. Она смотрела на Линали и только мечтала, чтобы и солнечному рыжику досталась не менее замечательная девочка. Это была бы чудесная, волшебная пара! Будто храбрый, ловкий принц и его прекрасная, мудрая и женственно-сильная принцесса. И она, Миранда, робко протирающая старые-старые, измученные прошедшими эпохами, но исправно работающие часы, удостоенная чести наблюдать за их сказкой, впитывать магию сильнейших светлых чувств, и следить, чтобы стрелки их времени не застыли раньше срока.
Потому что Лави должен жить долго и счастливо, потому что война когда-нибудь да завершиться. Главное, чтобы не завершился кто-то из них, этих потрясающих детей, что создадут лучшее будущее, о котором только можно мечтать.
И Миранда мечтала, щедро раздавая юным экзорцистам королевства, короны, все сокровища мира, себя воображая сильной и искусной хранительницей всех их благ, способной защитить, уберечь, удержать. А Лави – солнце того мира. Щедрое, тёплое, отдающие всю свою силу окружающим, на самом деле, никогда не будучи способным растратить её всю. Ведь она, признаться, ничего и не придумывает! Это всё он! Потому что именно он смешной, встрепанный, лукавый разгильдяй, а улыбается так светло, а бросается в битву так преданно, а историю совсем-совсем не записывает, а творит сам.

В купе висела незыблемая, не сказать, что неловкая, но и не умиротворенная тишина. Трое сидели – каждый в своих мыслях, но синхронно реагируя на топот ног в коридоре, на изредка появляющийся шум оживленных станций за окном, на осторожные, но до дрожи неловкие движения кого-то из соседей. Миранда ещё больше съёжилась на своём сидении, вжимаясь в угол, а глаза – строго в пол, под ноги, хотя так хотелось бы посмотреть, наконец, прямо.
Лави неохотно размял затёкшие мышцы, меняя положение, и удобней умостился на своём месте, а глаза – строго вверх, в потолок, хотя хотелось бы посмотреть, наконец, прямо.
Старик-историк хмыкает, понимающе щурит глаза, едва услышав активную возню, и немного склоняет голову на бок – размышляет. Ситуация напрягает, выходов из неё два, но каждый в понимании учителя обязан начаться с хорошего подзатыльника ненаглядному ученику. От этих мыслей Историк недобро коситься на рыжую шевелюру юного, но уже делающего успехи обормота, многообещающе ухмыляется и ловко поднимается на ноги со своего сидения.
Хлоп! – отзывается оскорблено дверь купе, отгораживая благоразумие мудрого наставника от напрасно отягощенного им сейчас ученика.
Секунда – на то, чтобы осознать поступок Панды, чтобы уловить его мотив, чтобы глотнуть побольше воздуха для прыжка в омут с головой. Потому что в купе остался только Лави.
Шелест одежды – и парень уже опустился на корточки на полу. При желании, подвинься он ближе, спокойно мог бы пристроить свой подбородок на коленях пока что лишь шокированной немки. Но не сейчас. Она – слишком хрупкий механизм, чтобы вмешиваться в его работу, не прочтя инструкцию.
И он наблюдает.
Один взмах темных ресниц, чуть обожженных на кончиках после задания – на то, чтобы и зрение, и разум смогли скомбинировать картину происходящего, приняли её и подали хоть какую-то команду к действию. Миранда сначала лишь ошарашенно смотрит, не мигая. Она настолько поражена, что не замечает самого главного – её взгляд, как и его, направлен прямо в глаза.
Потом девушка привычно поддается смущению, пытается отвернуться, спрятать хотя бы бледное, подернувшееся румянцем, непозволительно счастливое лицо, но не успевает – действия Лави снова выворачивают её понимание мира и отношений с людьми наизнанку. Лотто судорожно глотает воздух, почти задыхается, от чего на глаза выступают невольные слёзы. Хотя, может, они не от того снова готовы катиться по щекам? Ведь Младший Историк осторожно, как-то даже боязливо приподнимает оба её лилово-сизые запястья и мягко, невесомо, словно стягивая её боль на себя и извиняясь, касается сухими губами тёплой кожи.
Миранда вздрагивает, лишь отчасти понимая свои действия, пытается вырваться, только Лави аккуратно, но настойчиво удерживает её. Потому что если сейчас снова убежать, потом тропинку снова засыплет обломками Акума, ошмётками душ, остатками чувств. И она, кажется, уже тоже это поняла, потому что затихла, обрывисто всхлипнув, и обмякла в его руках.
Миранда категорически не понимала, чем заслужила подобное, каким образом обрела главную роль в придуманной ранее сказке, поэтому первые мгновенья в ней росла острая уверенность в необходимости сопротивления. Но сопротивляться чему? Исполнению собственных наиболее сокровенных желаний?
И немка расслабилась, позволяя ощущению счастья окутать её будто тёплым мягким одеялом, укрывая от дурной погоды - мыслей. Но только внезапная догадка, подобно коварному сквозняку, забралась даже под уютный покров, больно задев старую рану. А его чувства? О них она подумала, никчёмная эгоистка? Лави не выглядел в этот момент счастливым, его лицо было едва не искажено необъяснимой мукой. Миранде казалось, он ломает себя этим поступком, и она лишь всхлипнула, понимая это, но совершенно не имея сил сделать что-то. Ржавые шестеренки внутри зашевелились, резонируя с прежним незыблемым тиканьем его механизма. Значит, её убогая деталь прижилась, пригодилась. Лотто отчаянно-облегченно выдохнула, тут же закусывая дрожащую губу. Частичка её души прижилась в нём. Может ли быть?.. Нет, не так. Смеет ли она надеяться?..
- Прости, - искренне извиняется Лави, хотя хочет сказать что-то намного большее, намного значимее.
- Прости, - почти в унисон хрипло шепчет Миранда, хотя хочет спросить что-то намного важнее, намного сокровенней.
А после слов, в насыщенной, но до дрожи приятной тишине, они снова смотрят глаза в глаза и синхронно улыбаются – она чуть надломлено, неуверенно от непривычки, а он широко, светло, за двоих – так, как никогда раньше, чтобы она заметила разницу.
Они оба на уровне механизмов внутри расшифровали всё упрятанное - не сказанное.
Миранда смелеет настолько, что мягко запутывается дрожащими, словно в лихорадке, бледными пальцами в теплую-теплую рыжую шевелюру. Лави расслабляется настолько, что таки укладывает подбородок девушке на колени, полностью садясь на пол, и по-кошачьи жмурит довольные, наглые зелёные глаза – он умеет быстро принимать подарки судьбы. Казалось бы, всё оговорено на совершенно другом уровне, но находчивый Младший Историк знает, что сказать и сейчас:
- Я хочу записать твою историю.
- Но в ней нет ничего интересного, - вяло отвечает девушка, вздрагивая всем телом в следующий момент, когда цепкие руки обхватывают её талию, а нос парня соприкасается с её.
- А если в ней буду я?

@темы: [D.Gray-man], [Фанфик], [Аниме]

---

[So cute]

Бывает так, когда душа на части, а ты не знаешь почему. Когда меланхолия топит весь энтузиазм, все начинания. Когда безразличие и апатия обнимают плотно, убеждают, что тебе на всё плевать. А тебе так плохо, так дурно, а не понять от чего. Когда мысли, как тараканы, только сосредоточишься на чем-то одном, они в разброс. А отвлечешься - снова месиво из всего, что происходило, происходит, когда-то произойдет или того, что, к сожалению, никогда-никогда не будет. Прекратите же, улыбаясь, вынимать мне сердце через глотку.
Мне недавно сказали, что мне легко выговариваться - я так внимательно слушаю, не даю лишних советов. Смешно. Господи, как же до ужасающей дрожи смешно! Меня пытались похвалить за доброту и сочувственность, а погладили по шерсти моё лицемерие. Какие всё-таки мы, люди, наивные Всегда нам кажется, что внимание к нам исключительно к нам и относится. Мне ведь плевать, просто плевать. Когда человек нужен, когда он дорог, забота становится назойливой и навязчивой, ты просто не можешь остановиться, не опекать, не спрашивать, не волноваться. А они думают, что это лишнее. Глупые, ничего не ценящие, ни черта не понимающие, эгоистичные люди.
Хотя, о чём это я? Разве я не такая же. Аб-со-лют-но. Точь-в-точь такая же: глупая, эгоцентричная, плюющая в лицо не многим тем, кто действительно хочет мне добра. Какая жестокая ирония. Даже забавно. Ощущение, что смотрю на всю эту гадость, на отвратительную себя со стороны. Будто вовсе не участвую. Будто совесть тоже в доле и просто с насмешливой улыбкой наблюдает за бесполезными потугами докопаться до сути, до причины, до побуждений, что толкают меня на поступки. Я сама себя не понимаю. Не сказала бы, что хочу понимать. Кажется, что как только я себя пойму, что-то оборвется, закончится, рухнет. Кажется, что когда я себя пойму, то и делать больше нечего будет и апатия пожрет всё. Какая гадость.
Нормально - это когда тебя выворачивает наизнанку, когда виски взрываются от боли, когда кажется, что ничего не получится и не может получиться. Да, это нормально. Плохо - это когда тебе плевать на всё то, что выложено выше. Когда, кажется, что так и должно быть. А в трубке, словно эхо, раздается короткий смешок и на твоё признание в том, насколько тебе, в конце концов, отбросив приличия, хреново, следует рассказ о чужой проблеме. Такой вот совсем чужой-чужой. Даже не подруги, даже не товарища, даже не знакомой. Хочется спросить "кто ты?". Но потом мелькает мысль: "А зачем?". Действительно, ведь на этого чужого человека по ту сторону провода совершенно плевать. Это так мило, до жути мило. Так мило, что хочется кинуть трубку и с истерикой бросится в подушки и... просто лежать. Так вот лежать и не двигать ни рукой, ни ногой, ни единой мышцей. Но тут по ту сторону трубки что-то спрашивают. Живой мозг реагирует, а что ему остается. Он судорожно выискивает в вопросе слова: "А у тебя что?", "Как ты?". Но там лишь глухое, заранее риторичное "Что новенького?". Ни-че-го, детка. Ни капли нового. Меня совсем-совсем по-старому ломает. Тебе это не нужно. Ты даже не услышишь. Подобное всегда не достигает твоих центров переработки информации, полученной от слуховых органов. Забавно. Это так забавно говорить, но знать, что тебя не понимают, как бы ты не объяснял.
Плевать. Правда, плевать. Просто не звоните, не делайте вид, что вам интересно. От этого куда больнее, нежели от безразличия. Забудь же и этот номер, и это имя. И человека забудьте. Мне полегчает.
Интересно, как там, в летаргии?

Listen or download Флер Печальный клоун for free on Prostopleer

@музыка: Флер - Печальный клоун

@темы: [Кошмар наяву], [Лечению не подлежит], [Психическая неуравновешеность], [Развозим сопли по кафелю], [Режем вены пилочкой]

---

[А мышки плакали, кололись, но продолжали жрать кактус" (с)]

Під враженням від цього...просто цього -



Як тільки вибори у хату - нам мову треба вибирати! Ця тема, по якій топчуться брудними ногами всі ці огидні політикани, просто роз'їдає печінку. Відкидаючи зайву патетику, обридлі штамповані лозунги та інші, на справді, цілком зайві речі, хочеться просто гучно-гучно і відчайдушно крикнути "Та коли ви вже заспокоїтеся?! Коли нарешті залишите українську мову у спокої?! Коли перестанете стравлювати схід і захід, які тільки-тільки дійшли нетривкого, дуже крихкого консенсусу?!". А тобі у відповідь, смачно так підготувавшись, відверто плюють в обличчя: "Какая такая "мова"? Ваш телячий язык только в сельском хозяйстве и использовать". І мені, людині, що звикла вбивати словами, тому що так простіше, можна й не забруднити руки об всю цю мерзоту, хочеться, в кінці кінців, гарно замахнувшись, зацідити кулаком в цю пихату тупу пику. Досить. Втомилися. Виснажилися. З нас випили вже всі сили. Що ще?! Що ще ви хочете забрати для повного щастя?!
Мова для сільського господарства, кажете? Дурний стереотип. Те, що навіть у 20 столітті українська нація була переважно селянською, ми знаємо і без вас. Але, варто зауважити, що ми хоча б знаємо, що ж є цьому причиною. Ніхто, ні одна душа, що називала себе українцем та розмовляла українською, не мала перспективи кар'єрного росту ні в Російській, ні в Австро-Угорській імперії. В тебе є земля, можеш працювати? Так роби на благо імперії, та не сунься зі своїми крамольними настроями у політику. Інтелігенція, що розмовляла українською, лише доживала на кошти, залишені батьками. Всі, хто хотів мати високу посаду, блазнювали перед "братами нашими". На жаль, завжди було більше людей, що хотіли жити заможно, не важливо де, а мізерна меншість дотримувалася думки, що краще жебракувати, але у власній державі.
Якщо називаєте себе демократичною державою, то дайте нам спілкуватися тією мовою, якою ми хочемо? Ви Конституцію читали? Розмовляйте вдома, в школі, на вулицях російською, гагаузькою, кримськотатарською, але державну мову ви знати зобов'язані. У інших державах, що себе поважають, що відносяться до своєї культури, мови та історії як до святині (а так і повинно бути), людина, що хоче стати громадянином, повинна здати екзамен на державну мову. І це навіть не варто обговорювати - правильно, не правильно. Так є, і так повинно бути. Якщо ти бажаєш стати чиновником, досягти висот з певної професії, чи, що ще важливіше, зайняти якусь державну посаду, то не знати державну мову для тебе - злочин. Називай рідною хоч німецьку, але українську ти знати зобов'язаний. Дивує лише те, що люди, спираючись на якісь демократичні засади, відкидають цю істину.
Чистою українською не розмовляє ніхто, все лише суржик? Це вам хто таке сказав? У Росії розмовляють літературною російською щодня, на вулицях, у телефонних розмовах? Порахуйте цих людей, вам вистачить знання чисел і до 100. Діалект - це не суржик, це оригінальні і цінні мовні особливості певного регіону, з яких колись і утворювалися мови. Нації взаємодіють, і не піддатися впливу одна одної вони не в змозі, це природно, і від цього не втечеш. Суржик східної України - це діалект, адже навіть у Харкові та Донецьку не говорять однаково. Галицька мова - також діалект, а не пародія на українську, як дехто звик говорити та думати. Це я як філолог можу впевнено сказати. Звичайно, кожен повинен поступово очищати мову, прагнути до літературного, оригінального варіанту, але називати діалекти пародіями – смішно, адже і літературною українською вважається Київсько-Полтавський діалект. Варто лише відвідати різні провінції в Німеччині чи Франції, там теж суттєві відмінності у мові помітити дуже легко.
Шановні українці, що люблять російську та вважають її рідною! Любі мої, спілкуйтеся "великим и могучим" скільки, де та з ким вашій душі забагнеться. Але ви як громадяни України зобов'язані знати українську. В нашій державі єдина державна мова, і лише нею необхідно говорити промови, заповнювати офіційні папери. Так, друзі, і любити Україну російською у вас теж не вийде. Забудьте фразу: "Можна бути патріотом України, але розмовляти російською". Це те саме, що бути натуралом, але любити представників своєї статі. Отож задумайтесь, хто ви, де ви, і ким ви хочете стати у цьому житті.

@музыка: Софія Федина - Годі вже

@темы: Патріотизм крізь всі щілини], [Политическое помешательство], [Украина], [Українською]

---

[Hollow Crown: Henry IV, Part I and Part II]

MOTHER OF GOD!
Боюсь, нет таких слов в этом мире, которые могли бы описать весь неповторимый пафос, всё необъёмное величие, всю невероятную глубину этих двух частей. На фоне разложения, гниения старушки Англии, такой ещё нетвёрдой, всё ещё больной в те времена, мы видим людей, которые все жизненные силы без остатка и сожаления выливают в общий котёл будущей империи. Растаскиваемая на неровные ошмётки междоусобицами, страдающая от разложения общества, которое живёт не лучше животных, рыдающая над зияющими кровавыми ранами, страна пытается встать с колен, поддерживаемая рукой Генриха IV. В рот ему заглядывают льстецы; бывшие друзья оскорблены игнорированием их непомерных интересов, - они считали, что после победы править будут вместе с королём; цвет общества, - молодые, горячие, способные и охочие к подвигам во имя чести, но, к сожалению, лишь на словах, родины, - проявляют крайнюю степень неповиновения, пытаясь стать абсолютными государями на землях, что достались им по наследству. Короля пытаются игнорировать. Короля обвиняют в незаконном восхождении на престол, хотя сами же подставляли мечи и копья, чтобы Генрих по ним взошел на трон.
А государю на голову сваливаются несчастья одно за другим - власть, требующая всех мыслей, внимания, жизненных сил; распри, очаг которых растёт, раздуваемый ветром слов предателей и недовольных; старший сын, наследник, который ведёт жизнь хуже любого бродяги. Генрих теряет веру и надежду на потомка до такой степени, что при людях и младших сынах отдаёт, на словах и отчасти действиях, предпочтение другому, более достойному - Генри Перси, хотя тот и позволяет себе вольности неповиновения и дерзости в адрес короля. Он - достойный, потому что посвящает жизнь войнам с врагами Англии, потому что на свой юный возраст добыл громкую воинскую славу и на его счету знатные поверженные враги. Король даже говорит, что желал бы узнать, что Перси - его сын, а его родного сына ему подкинули. Но его гордыня несоизмерима с его доблестью.
Наследник престола же ведёт разгульную жизнь - грабит, проводит дни в компании, стоящей отдельного описания. История говорит, что нет никаких доказательств подобной юности, а конфликт с отцом коренится в тонкостях дипломатии и политики - принц Гарри, еще не будучи королем, участвовал в жизни страны и его взгляды на внешние отношения и решения внутренних проблем расходились с действиями и взглядами отца. Но это же Шекспир! Нужна психологическая драма, невероятный герой, который сначала выпотрошит душу своей низостью, а потом исцелит её искуплением и величием. Да, пожалуй, ничего больше и не надо говорить - это Шекспир.
Эх, принц Хэл. Что за невероятное создание, которое с подачи Тома Хиддлстона становиться подлецом, мерзавцем и просто гадким человеком, в которого невозможно не влюбится. Некоторые сцены просто вызывают моральное отвращение, но, черт! Он неповторим и продолжает вызывать сочувственную симпатию! Это первый настолько противоречивый персонаж, от которого я просто и без лишних слов - без ума. О, все боги Египта, Греции и Асгарда, он настолько отвратителен и гадок в начале повествования, насколько он симпатичен и достоин восхищения в её продолжении. Его логика неповторима! То ли он пустился во все тяжкие, чтобы нагуляться перед безгрешным правлением, но не заботится о здоровье и мнении отца. То ли он исключительно воплощает в жизнь главную для себя истину - наиболее почитают того, кто избавился от греха и поборол искушение, ощутив его в полной мере, нежели того, кто никогда и не осмеливался его вкушать. Его мысли и действия настолько непонятны, противоречивы, но преследующие, по сути, одну бешенную цель, что он вдолбил себе в голову, что за ним нельзя наблюдать без легкого, хоть и осуждающего снисхождения, а потом - без всеобъемлющего восхищения. Казалось бы, битва с Перси - апогей, кульминация его новой личности, демонстрация "нового принца Уэльского", которым он собирался стать, чем чётче на его голове вырисовывался силуэт короны. Но, нет, во второй части "Генриха IV" мы опять слышим осуждение в словах отца, младшие братья скромно потупляют взор от вопроса, где же их старший брат и будущий монарх, а принц коротает время во всё той же компании. Почти. При нём остаётся лишь Поинс, который под конец повествования исчезает вообще. Скорее всего, он умнее своего "товарища" Фальстафа и просто сбежал, едва почувствовав резкие перемены в уже, без сомнения, будущем короле. Гарри же окончательно меняет направление своих действий и мыслей: "Известно Богу, и увидит мир, что я от прежнего себя отрекся". Наиболее достойные и возвышающие его сцены в этот момент: разговор с отцом, что присмерти даёт последние наставления и советы наследнику и умирает у того на руках и момент, когда перед коронацией принц разговаривает с Верховным судьёй и благодарит его за действия, которые остепеняли его самого раньше. Ждавший пленения, изгнания со двора или чего похуже совестный и преданный слуга Генриха IV приятно поражен и с готовностью признаёт нового короля. Очень противоречивой так же есть сцена явления Фальстафа на коронации, где он, ожидая увидеть благосклонного к нему монарха на престоле, натыкается на стену отчужденности и презрения. Новый король говорит: "Мне долго снился человек подобный - такой же старый, грубый и распутный; проснулся я, и мне мой сон противен", - и советует "сэру" покаяться в грехах и молится, а также никогда не приближаться к нему ближе, чем на 10 миль. Кажется, этот поступок низок, сродни предательству, но об этом позже, когда Фальстаф во всей своей красе будет разобран по косточкам. На мой же взгляд, пока без объяснений, принц поступил жестко, даже жестоко, но правильно. Подобная связь, тем более, не желанная им самим, лишь опускала бы его в глазах подданных. Гарри был предан своему товарищу настолько, насколько и товарищ был предан ему.
Перси - можно сказать, романтичный герой - красивый, храбрый, вспыльчивый и властный юноша. Он хочет собственной справедливости и власти, желает безнаказанно указывать всем на их ошибки и просчеты, указывать на их место, пусть они даже и выше его. Никогда подобная заносчивость, даже при учёте всех остальных хороших качеств, не шла никому на пользу. Бросив опечаленную жену, отношения с которой у него были весьма занятны и нестандартны, но по своему прекрасны, он бросается в восстание против короля, отдавая ему силы и душу. Он - прекрасный воин, вдохновитель, войско готово прыгнуть в кипящий котёл за ним, потому что он прыгнет первым. Но и это его не спасает. О себе заявляет впервые Гарри. Кроткий перед бывшими помощниками и товарищами отца, виновато замечающий, что он не отличился воинской честью и достижениями, он изъявляет желание провести поединок с Перси один на один. И лорды обманами развязывают резню - грязную, без лишнего пафоса, тупую бойню, которую потом превознесут как "славную битву", которой она не была. Это было братское убийство, на сером запятнанном снегу, когда вся низость этой резни липнет на кожу ошмётками грязи и багровой крови. Но дуэль состоялась. Принц Гарри, сказав, что больше не позволит Перси делить с наследником престола величие, побеждает соперника и смертельно бледный, раненный, изнеможенный, но с чувством выполненного долга возвращается к отцу. Он доказал родителю, что он лучше мятежника.
Фальстаф. Если в первой части о Генрихе IV моментами к этому персонажу вспыхивала какая-то жалость, то к концу второй части он не вызывал ничего кроме полного бескомпромиссного отвращения. Гадкий, низкий лгун, который продаст мать за бутыль хереса. Гарри жалел его в начале, его подшучивания были более товарищескими, чем направленные на то, чтобы задеть. Но со временем они всё более ожесточались, становясь скорее обвинительными, выкрывающими. В присутствии глупых, наивных падших женщин и своих не менее "блистательных" друзей Фальстаф клевещет на принца - он называет его глупым, беспринципным, слабовольным. Толстяк уверен и не стесняется говорить о том, что юный король у него под каблуком, словно собачонка, и годен быть ключником, нарезателем хлеба. В принципе, Хэл таким и показывает себя перед старым "товарищем". Не может же столько глупое создание понять, что принц преследует свою глобальную цель и просто тонко издевается над ним, сначала искренне пытаясь помочь Фальстафу выбраться из болота, в котором он погряз. Но замечает, что высокое звание не рождают в нём доблести и желание исправится, а лишь позволяют ему вязнуть в греховности стремительнее и с большим наслаждением. Наиболее гадким поступком для меня, после которого я поняла, что никакой даже жалости к этому тупому созданию не испытываю, была ложь Фальстафа о том, что это он победил Перси. Я понимаю всё, но единственное, чем можно было оправдать совершенно сгнившую душу толстяка - искренняя привязанность к принцу Хэлу. Но когда он бессовестно врёт ему, пытаясь перечеркнуть наиболее важный и переломный поступок в его жизни, лишь чтобы получить больше денег, хотя принц итак к нему благосклонен, о какой привязанности может быть речь? Для этого человека нет абсолютно ничего святого. И ситуация на коронации - лишь символ того, насколько низко он пал. Гарри перечёркивает своё прошлое, а Фальстафа в первую очередь, потому что этот низкий шулер - и есть олицетворение его прошлого.
"Досель потоки крови
Во мне в гордыне суетно текли,
Теперь же вспять они стремятся в море,
Чтоб, слившись там с державой всех потоков,
Струиться в истинном величье впредь".

И, конечно же, рукоплескания и искренние аплодисменты актёрскому составу - без их великолепной игры даже Шекспировское творение не выглядело бы столь живым, настоящим и потрясающим! Особое восхищение, кто бы сомневался, Тому Хиддлстону. Просто неописуемо невероятный актёр.

God, save the King!

@музыка: Two Steps From Hell - Merchant Prince

@темы: [ИМХО], [Фильм], [Графоман в действии], [Любитьобожать], [Подберите дамы слюни], [приступ фанатизма]