Название: Я знаю
Автор: Silent Whisper
Фэндом: Super Junior, Dong Bang Shin Ki (кроссовер)
Основные персонажи: Сонмин (Ли Сонмин), Кюхён (Чо Кюхён), Ким Джеджун (Hero / Хиро), Чон Юнхо (U-know / Юно)
Пэйринг или персонажи: Чон Юнхо/Ким Джеджун, Чо Кюхён/Ли Сонмин
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Ангст, Драма, ER (Established Relationship)
Размер: Мини
Статус: закончен
Описание:
- Мне трудно, - со вздохом озвучивает Джеджун, устало прикрывая покрасневшие и воспалившиеся глаза.
- Мне трудно, - не позволяя голосу изменить ему, чётко выговаривает Сонмин.
Публикация на других ресурсах: Только с разрешения автора
Примечания автора:
Я не знаю, почему именно они. Наверное, их я чувствую больше всего. И люблю больше всего.
Сначала это должны были быть только КюМины, но ЮнДже как-то сами влезли в историю и огласили свои правила.
После каждых * * * меняются персонажи.
Атмосфера:
Anastacia - Sick And Tired
Black Rebel Motorcycle Club - Weight of the world
Я знаюMy Love is on the line
- Мне трудно, - со вздохом озвучивает Джеджун, устало прикрывая покрасневшие и воспалившиеся глаза. Он не спал всю ночь, выкуривая сигарету за сигаретой, поджигая новую каждый раз нервно дрожащими пальцами.
Он думал всю ночь. Не в его привычках прагматично взвешивать все за и против. И оценивать последствия. Но вчера он изменил себе, напряженно размышляя об укладе реальности, что ограничивает в дерзких «я хочу», опутывая прочными цепями гораздо более скромных «я могу».
Джеджун курил и с минутным, вырванным из плотного потока меланхолии злорадством, стряхивал пепел на яркий ночной Сеул, завлекающий огнями и отталкивающий изувеченными временем глубинками, темнеющими проёмами забытых улиц. Ему хотелось бы точно так же суметь и днём пренебречь общественным мнением, сделать то, чего просит тянущее чувство, бьющееся в клетке рёбер. И он смог бы. Он ощущает в себе твёрдую уверенность в правильности намерений, осознаёт силу своей убеждённости и решительности. Но всё это лопается, идёт глубокими трещинами, как хрупкий хрусталь, под жестким, неумолимым напором обжигающего кипятка чужих слов.
- Я знаю, - болезненно хмуря брови, выдавливает Юнхо и тянется, чтобы обнять парня, но тот вялым мягким жестом слегка отстраняется, прикусывая нижнюю губу и невольно, не совсем осознавая свои движения, а лишь пытаясь удержать эмоции в себе, обхватывает плечи руками. – Я знаю.
- Мне трудно, - не позволяя голосу изменить ему, чётко выговаривает Сонмин. Бледные пальцы бездумно перебирают струны отвратительно звучащей гитары. Она расстроена.
Сонмину плевать. Он не слышит режущих чуткий музыкальный слух звуков. Слишком громко отстукивает в висках эхо сердцебиения. Кажется, лишенное внимания, сердце тоже расстроилось.
В комнате привычная темнота. Лишь из открытого окна доносится шум ночных улиц, с жадным любопытством заглядывают яркие огни, оставляя смазанные световые пятна на стенах, неуместными отблесками теряясь в пустоте помещения. Звёзд в огромном насквозь неоновом Сеуле не видно.
Кажется, в этом слепом городе Сонмина тоже никто не видит. Или не хочет видеть. Большую часть времени эта скрытость от чужих глаз неимоверное радует, заглушает параноидное чувство, скапливающееся где-то в районе затылка каждый раз, когда он выходит на улицу. Но когда на тебя закрывают глаза те, чьих взглядов ты жаждешь, с таким трудом добиваешься, опускаются руки.
От раньше приятно прохладного корпуса гитары уже хочется отстраниться. В помещении стало слишком ветрено.
- Знаю, - с тяжелым вздохом наконец отвечает Кюхён и тянется к ужасно звучащему инструменту, чтобы забрать его, но Сонмин, как-то отчаянно-испугано дёрнувшись, прижимает гитару к себе крепче, не поднимая глаз. – Я знаю.
- Прекрати, пожалуйста, засыпать меня убаюкивающими фразами, – наконец даёт волю злости Джеджун и буквально шипит от каждой попытки перебить его, раздраженно встряхивая головой. – Я, черт возьми, знаю, что страдаю тут не один! Но последнее время меня это уже не успокаивает. В принципе, никогда не успокаивало. Я не могу жить в застывшем болоте сплошного страха, какой-то стыдливой боязни и чрезмерной осторожности. Что скажут, как посмотрят. Так не может продолжаться. Мне осточертело прятаться. Я не хочу замыкаться в четырех стенах. Мы не сможем так жить всегда, и я считаю, что решать нужно сейчас.
- Это что-то меняет? – с едва уловимой ноткой раздражения спрашивает Сонмин, чужим, не свойственным ему жестом небрежно склоняя голову на плечо. – То, что ты знаешь… Что это нам даёт?
- Понимание и принятие проблемы – лучше, чем её отрицание, - отрезает Кюхён, тёмными глазами внимательно следя за всем происходящим: за подрагивающими от невысказанных слов губами Сонмина, за судорожно вцепившимися в гриф гитары пальцами, за стеклянными, искусственными отблесками уличных огней в его пустеющих глазах. Ему определенно не нравится то, что он видит. Но он понимает, что на этот раз отвернуться не получится.
- Понимание проблемы, но при этом нежелание её решать – ещё хуже непринятия.
- Чего ты хочешь? – решительно спрашивает Юнхо, скрещивая руки на груди и выжидательно глядя на собеседника, когда Джеджун, растрёпанный и обессиленный от своей тирады, умолкает. В его голосе проскальзывают ледяные нотки, что говорит лишь о попытках сдержать смешанные чувства.
- Я хочу, чтобы все увидели, что ты – мой, - сверкая глазами, озвучивает Джеджун и криво ухмыляется. – И что бы все знали, что я – твой. Я не то чтобы такой уж жуткий собственник, но на данном этапе я чувствую себя не твоим парнем, не возлюбленным, а маленьким грязным секретом, которого ты будешь стыдиться до конца своей идеальной жизни с красавицей-женой, которую тебе выберут родители, и оравой детишек. Я хочу засыпать и быть уверенным, что проснусь не в пустой холодной кровати, потому что ты должен был уйти раньше, чтобы не дай бог никто не заметил. Хочу иметь возможность пройтись с тобой спокойно по улице, сидеть рядом в кино. Подумаешь, не поймут! Мне плевать! Когда я… уходил, многие тоже не понимали моего шага. Как же так? Меня обеспечивали едой, жильём, деньгами на личные расходы. А я, неблагодарный, укусил руку, которая меня кормила. Всем было плевать, что в компанию я шел не для того, чтобы меня, как домашнюю зверушку, обхаживали надсмотрщики, дрессируя и командуя, что мне делать, как повернуться и каким тоном подать голос. Но мне было плевать. Я знал, что поступаю так, как хочу. Так, что мой следующий шаг приблизит меня к жизни, которую я буду вспоминать с чувством удовлетворения, выполненного перед собой долга. И это главное, Юнхо! Не кривой презрительный взгляд стилистки, которая увидела нас целующимися в гримёрке, а наше счастье, возможность быть рядом.
- Я мечтаю о том же, Дже. Но наши родные и друзья, как они отнесутся? А что будет…с нашей работой? – слегка запинаясь, пытается образумить взбесившегося парня Юнхо, но то уже доведен до точки высшего кипения, и разговор замять не получится.
- Не нужно прибегать к тем же аргументам, что и всегда. Ты знаешь позицию родителей. Они не в восторге, но готовы нас поддерживать. А все настоящие друзья уже знают, - безапелляционно заявляет Джеджун, суживая глаза и смеривая собеседника пристальным взглядом. – А что работа? Фанаты, которые действительно любят, - не бросят. Я – не общественное достояние и не имею намерения нравиться всем. Лишь хочу, что бы слушали и понимали мою музыку. А что я делаю дома, должно быть известно лишь мне и моему, черт возьми, возлюбленному!
- Ты такой максималист, - криво усмехается Юнхо с отчетливой ноткой болезненной привязанности, проигнорировав некоторые обидные слова, брошенные в свой адрес, обреченно вздыхая и потирая ладонью нахмуренный лоб, пытаясь облечь свои мысли в слова так, что бы на них не обиделись и услышали. – Не бывает всё так просто. Есть общественное мнение, которое нас раздавит. Давление окружающих лишь кажется пустяком. Это реальность, Джеджун, и не все ценят любовь выше своих предрассудков. Ты думаешь признание снимет и волшебным образом решит все наши проблемы? Это только уберёт возможность громкого скандала по поводу разоблачения. А все последующие трудности – всё те же. Мы не сможем прятаться от ненависти и презрения так же, как прятались от пристального внимания.
- Тогда нам сложить руки? – шипит парень, оскаливаясь и взмахивая руками, не в силах удержать эмоции, что разрывают изнутри, прорывают дамбу безнадёги и отчаяния, выплескиваясь в своей полной, ранее сдерживаемой силе. – Что ты предлагаешь? Всю жизнь шарахаться от каждого двусмысленного слова и подозрительно взгляда? Прятаться по квартирах ночью, чтобы никто не заметил, словно мы преступники, вырезавшие сотню людей или выдавшие государственную тайну? Или ты предлагаешь вообще расстаться? Нет этих компрометирующих отношений – нет проблем.
- У тебя есть решение? – Кюхён позволяет грубому сарказму скользнуть в голосе, чтобы скрыть болезненное отчаяние, спрятать собственный страх пред обсуждением этой темы, этой проблемы.
Они не первый раз об этом говорят. Не первый раз во взгляде, в тоне, в мельчайших движениях Сонмина столько скопившейся боли и усталости.
Но впервые в нём столько непонятной, страшной решимости. Это пугает достаточно, чтобы не увиливать от ответов.
- Нет, - честно отвечает Сонмин. Настолько просто и откровенно, что кажется, будто до этого он никогда Кюхёну и не открывался. А сейчас, в полной темноте комнаты, больше ничего не боясь и не стыдясь, стянул все образы и маски, отбросил оправдания и отговорки. Сейчас благоразумный, терпеливый, предусмотрительный Ли Сонмин – сплошное вышедшее из берегов чувство.
- Я не требую от тебя признания в прессе или штампа в паспорте. Честно говоря, я вообще от тебя ничего не требую, - голос на миг стихает, оставив акцент на последних словах зависнуть в воздухе. – Просто… родители могли бы знать? Самые близкие друзья? Нет… не так. Ты можешь позволить мне быть уверенным в том, что происходит?
- Это к чему? – вспыхивает до этого флегматично-хмуро настроенный Кюхён, опасно суживая глаза.
Такого Сонмин никогда не говорил раньше. Да, о них не знал никто, совершенно, и они мучились от необходимости прятать влюбленные взгляды, сдерживать внезапные порывы хоть мельком коснуться. Но никогда не ставили свои чувства под сомнение. Как вообще можно поддерживать отношения, не веря в них, чувствуя, что все происходящее – иллюзия, кратковременный сон или помешательство, что развеется при первом же неосторожном прикосновении: в тот же неотвратимый момент, когда по застывшей, умиротворенной глади озера чувств пойдут первый круги от брошенного внутрь камня недоверия, искажая зеркальную поверхность.
- Я – проблема для тебя, - безапелляционно озвучивает свои мысли Сонмин и устало морщится, отмахиваясь от попытки Кюхёна что-то ответить, зная, что в нынешнем состоянии больше не сможет продолжить свою мысль, если взбаламошенный, искрящийся эмоциями парень сейчас перехватит инициативу. – Ты никогда не сможешь и не захочешь проявить ко мне каплю лишнего внимания на публике. Потому что могут что-то подумать. Ты лучше ослепительно улыбнёшься Сохён, приобнимешь за талию Викторию, чтобы уверить всех в отсутствии у тебя отношений с одногруппником. Парнем. А в один день ты уверишь в этом и себя.
- О, так давай объявим о том, что эти отношения есть! Чтобы уверить всех в их существовании! – Кюхёна трясёт от бессильной ярости, от бесполезности и глупости этого тяжелого разговора, которого можно было избежать, которого можно было и не начинать, замяв неудобную тему, не имеющую решения. – Ты к этому готов? Готов к проблемам с компанией, к тому, что друзья отвернутся? К непринятию фанатов? К реакции родителей? К тому, во что превратится наша жизнь, выставленная на обозрение осуждающему обществу?
- Я – да, - прямо глядя в глаза, отвечает Сонмин, тем самым выбивая воздух из лёгких Кюхёна, который задохнулся своей так и не произнесённой последующей репликой. - Это ты не готов.
- Ох, закрой рот! – не выдерживает Юнхо, повышая голос и припечатывая слегка растерявшегося от такой реакции парня к стене, ограничивая его движения руками по обе стороны головы, отрезая все пути к отступлению и заставляя на этот раз послушать себя. – Ты хочешь публичного признания? Хорошо! Собирай чемоданы, потому что здесь всем наплевать на наши светлые чувства, всех будет интересовать только то, что я – парень, и трахаю тебя – такого же парня. Но я готов признаться, потому что больше всего боюсь потерять тебя, а не работу или образ идеального мужчины. Не может быть никакой красавицы жены с оравой детишек, потому что я на свою голову уже выбрал свою идеальную жизнь, и все эти годы пытаюсь воплотить её. Тебе понятно?
В комнате повисла хрупкая, выжидающая следующего всплеска бури тишина. Но, похоже, шторм миновал, оставляя по себе лишь мягкие, ласковые волны эмоций, накатывающие на рассыпавшиеся песком обвинения остаточной пеной.
Джеджун нежно, слегка извиняющееся улыбается и, зажмурившись, как довольный сытый кот, обвивает руками торс Юнхо, крепко прижимаясь к нему и мурча что-то успокаивающее ему куда-то в изгиб шеи. Он мог бы сказать многое, на одну фразу у него есть тысячи ответов, но зачем? Стыдно и мерзко ворошить их общие раны после того, как Юнхо обнажил все свои хрупкие нервы и позволил буквально прощупать тяжело, быстро бьющееся сердце. Джеджун умеет ценить такую преданную, безвозмездную откровенность.
От такой перемены ситуации Юнхо на мгновение впадает в ступор, судорожно осмысливая происходящее, а затем устало, с долей облегчения выдыхает, скрещивая в ответ руки на талии Джеджуна и невесомо целуя его во взлохмаченную макушку. По-хорошему, ему стоило бы продолжить этот разговор, ведь проблема никуда не делась, и вернутся к ней со временем придется снова, но после той искренности, которую он себе позволил, того полного торжества эмоций над разумом, что он допустил, сил на новые пререкания не было. Тем более, решения, принятые под таким давлением минутных ощущений, в таком состоянии всепоглощающего аффекта, никогда не будут правильными и надежными.
Да и нервировать только утихомирившегося Джеджуна совсем не хотелось. Он так мило сопел, ворча что-то, в его объятиях, что Юнхо не смог перебороть желание проигнорировать развороченные стрессом чувства и насладиться щедрой нежностью извинения и теплой любовью, источаемой возлюбленным.
- Мы не закончили, но я не хочу тебя заставлять. Это должно быть наше общее решение и желание, - поднимает на Юнхо свои тёмные глаза Джеджун, продолжая заботливо, успокаивающе водить ладонью между напряженных лопаток. – Я тоже больше всего боюсь потерять тебя. Одного раза хватило, что бы понять.
- Я не отказываюсь, - серьёзно отвечает Юнхо, слегка приподнимая лицо парня за подбородок и встречаясь с ним взглядом, желая уверить в своей решимости и правдивости. – Просто дай мне немного времени, я не прошу вечность.
- Пусть даже это будет вечность. Если с тобой, я готов ждать, - отвечает Джеджун, глядя Юнхо в глаза.
Тот улыбается, демонстрируя морщинки вокруг глаз, и отвечает:
- Я…
Кюхён, принявшийся было нервно мерить комнату шагами, застывает на месте. Он смотрит на замолчавшего Сонмина широко распахнутыми глазами, но не видит его.
Взгляд направлен внутрь себя.
Недавно прозвучавшие слова опасным тромбом загустели где-то по дороге к сердцу, утрудняя его биение. Дышать тоже стало тяжелее. В этой чертовой крошечной комнате забитого под завязку общежития не хватает воздуха. Канал, по которому он поступал, перекрыт боязливой осторожностью, неуверенностью и острым ощущением неправильности.
В мире Кюхёна, как и в этом ненавидимом им здании на обозрении у всех, никогда не было уединения. Его здесь просто не существовало.
Зато крепким давнишним вином опьяняло всепоглощающее одиночество, которое он жадно пил, слезящимися глазами вглядываясь в освещенное солнцем чистое небо. Ночью, пряча глаза от огней города, он воровал взгляды и улыбки человека, которого любить был не должен. Которого давно стоило бы отпустить, а не прятать в своей укромной пещере, защищенной от осуждения и презрения. Но также укрытой от теплого сияния настоящей жизни, которая шла своим чередом, но без них, огибая двух несчастных, чья тайна не позволяла показаться в лучах дневного света.
Его мир был мрачен, временами безрадостен, изредка пуст. Товарищи и друзья неизменно застревали где-то на первой стадии, своими поступками и словами так и не приблизившись к дверям, скрывающим космическую глубину его настоящих чувств и желаний. Постоянным властителем там, за преградой, за прочной стеной защитного вала, что всю жизнь строил Кюхён, безвозмездно властвовала музыка, тянущая его на дно собственного мира и к вершинам славы, где её смогут услышать миллионы.
Этот мир пугал. И он отрицал Сонмина. Как препятствие, которое встало на пути к высшей цели, ради которой он и существовал.
Он пережил ту ужасную аварию не для того, чтобы бросить свою карьеру певца при первых же трудностях. Кюхён не мыслил свою жизнь без пения. Он не готов был жертвовать музыкой, заполнявшей его, иногда заменявшей чувства и привязанности. Даже ради Сонмина.
Хоть эти две вечные константы его сердца рвали душу на части.
- Я не готов, - будто сам пораженный своим выводом, едва выдавливает ошеломленным голосом Кюхён, зажмуривая глаза, чтобы набраться сил, необходимых ему для озвучивания сказанного. – Я никогда не буду готов.
- Я знаю, - тихим, мягким голосом без единого упрёка подытоживает Сонмин.
Но в изгибе его губ - скрытая боль, в нервно укладывающих гитару в чехол пальцах – нерастраченная нежность прикосновений. Его глаза как-то странно блестят в свете ярких огней Сеула.
Кюхён с ужасом, ощущая, как холодеет всё внутри, осознает, что Сонмин всегда, с самого начала, это знал. Он просто жил и ждал, когда тот, кого он любит, озвучит неизменную истину, медленно убивающую его.
Кюхён хочет подойти. Что-то сделать. Что-то сказать.
Но Сонмин, не оборачиваясь к нему лицом, почти умоляет:
- Не надо.
Похоже, Кюхён сделал и не сделал, сказал и не сказал уже предостаточно.
Он даже почти не удивляется, когда из-под кровати Сонмин вытаскивает уже собранную сумку со своими вещами. Он, похоже, действительно всегда понимал его лучше его самого.
Те сочащиеся печальной заботливостью и отчаянием взгляды Сонмина даже в самые счастливые дни их отношений, наконец, стают понятными.
Но, не смотря на это, он всё ещё не способен их выдержать.
Сонмин не может уйти, не повернувшись напоследок с совершенно пустым выражением, впитывая всё, что больше никогда не сможет получить. Всё, что, на самом деле, никогда ему и не принадлежало.
Сглотнув ком в горле, Кюхён осмеливается посмотреть ему в глаза и проговаривает:
- Я…
- …тебя…
- …тебя…
- …люблю.
- …не держу.
В тёмном переулке засыпающего Сеула, где только что загорелся свет в последнем окне угловой квартиры, из которой и был посыпан сигаретным пеплом весь асфальт, впервые давился никотиновым дымом совершенно разбитый, потухший парень.