[Dong Bang Shin Ki] Личная идиллия

[Silent-W]

Личная идиллия
Автор: Silent Whisper
Фэндом: Dong Bang Shin Ki
Основные персонажи: Ким Джеджун (Hero / Хиро), Чон Юнхо (U-know / Юно), Пак Ючон (Micky / Микки), Ким Джунсу (Xiah / Шиа), Шим Чанмин (Max / Макс).
Пэйринг: Чон Юнхо/Ким Джеджун
Рейтинг: PG-13
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Hurt/comfort, ER (Established Relationship)
Предупреждения: OOC
Размер: Мини, 9 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание:
Личная, не всем понятная, но так любимая им идиллия, восстановлена. Всё на своих местах.
Ким Джеджун снова поёт, отдавая всего себя, но не на износ, подпитываясь неистощимыми чувствами. У него есть что-то только своё, сокровенное, личное, - и он готов нести за него ответственность.
Посвящение:
Онні, Mary Blood, це тобі З ювілеєм!)
Публикация на других ресурсах:
Где угодно, но пришлите, пожалуйста, ссылку
Примечания автора:
Я так долго боялась выкладывать, что устала от себя. Впервые в жанре "слэш", впервые RPF. Надеюсь, этому ненормальному нагромождению мыслей я смогла придать хоть более-менее стройную, последовательную форму.
На свою голову зацепила болезненную тему. Это чистое ИМХО, не претендующее на достоверность, но, да, я так вижу.
Буду очень рада критике и дельным замечаниям.
Вдохновение:
Milk coffee - Tomorrow, Hello
Beast (YoSeob, JunHyung) - Thanks To
Kim Jaejoong - Sunny day
Andrew Belle - In My Veins
Imagine Dragons - On Top of the World

Лучше сгореть, чем угаснуть.
Ким Джеджун

Было время, когда я считал, что фанаты - это только фанаты. Но я был неправ. Смотря на людей, которые переживали и радовались за меня, и сейчас, глядя назад, я понимаю, что было много случаев, когда и я тоже переживал и радовался за наших поклонников. Все мы – живые существа. Нет никакого номера №1, у нас у каждого есть имя.
Ким Джеджун







Энергия зала захлестывает с головой. В ушах шумит от криков, а от преизбытка эмоций предательски дрожат руки. Тонкие пальцы отстукивают незатейливый ритм на ручке микрофона просто, чтобы успокоится, чтобы хоть немного привести бешено мечущиеся мысли в порядок.

Джеджун с лихорадочным восторгом бегает увлажнившимися от возбуждения и усталости глазами по трибунам. Они заполнены, полностью заполнены. Дышать становится тяжело, будто от приступа клаустрофобии. На сцене тесно из-за всех этих людей, но так одиноко – самых важных не хватает.

Сердце стучит быстро и гулко, перегоняя кровь по венам и артериям, и уже звучит новая мелодия. Он должен петь? Кажется, да, ведь тысячи глаз смотрят с жадным ожиданием. И Джеджун поёт: сначала тихо, едва слышно, очень мягко, а потом, надрывая связки так, что всю последующую неделю снова придется питаться таблетками, живёт песней. Он действительно чувствует то, о чем поёт.

Софиты слепят глаза, но он старается не замечать. Ему кажется, что он потерял зрение, небо над головой и вовсе невозможно разглядеть, движения – интуитивные. Джеджун не видит сцену, он её чувствует. Здесь он живёт, страдает, любит и задыхается от счастья. Иногда этих эмоций слишком много, иногда фанаты требуют невозможного, но он всегда готов им отдать желаемое. Он здесь – для них.

Толпа становится бесформенной движущейся массой. Сверкающий огнями океан людей волнуется, шумит, затапливает. Джеджун хочет видеть их, знать, различить лицо каждого на этих трибунах, но понимает, что просто сходит с ума. Разве это странно? Нет, он всегда такой, он был таковым, и безумно благодарен всем, кто поддержал его идею стать певцом. Только в этой среде его необычность ценится, а не презирается. И как бы сильны, как бы отчаянны и необходимы не были его желания, все они – странны и невозможны. Вот так, словно под ледяной душ, будто резкое протрезвление после хмельного сна, - невозможны.

Кажется, этот мир полон перспектив. Как-то приходилось слышать, что и 21 век – время исполнения заветных мечтаний. Почему тогда появляются вещи нереальные? Почему кто-то имеет право сказать: «Так не бывает. Так нельзя»? Кто вообще решает и кто должен решать, чему быть, а что никогда больше не случится? Джеджун боится предполагать. Джеджун до дрожи теперь боится решать.

Фанаты не только дарят поддержку и внимание, но и просят взамен. Многое просят. А он готов дать им это многое: сердце и душу в песнях, здоровье и время в изнуряющих концертах, личную жизнь и чувства обменять на тренировки и занятия в студии. Музыка – его личная жизнь. И, похоже, их любовь пока взаимна.

Джеджун не тешит себя иллюзиями, что будет популярен вечно. В конце концов, способности, талант – явления стихийные, а он не уверен, что сможет и дальше удерживать их, а главное – управлять ими. Потому он пытается успеть. Работает на износ, щедро использует все свои возможности, чтобы потом, глупо-счастливо улыбаясь, снова пересматривать концерт с фокусом на трибуны. Кажется, со временем он даже начал узнавать некоторые лица.

На сцену он смотреть не может. Причин много, перечислять больно, догадаться легко. Два места – пустые. Во время выступлений он носится на сцене, пытается быть везде, заполнить все пространство собой, разрывается на части, чтобы спрятать зияющую дыру. Но там всё так же – пусто. Как в картинке, пазлы уникальны – одного другим не заменишь, как бы не старался. А разве хочется?

И Джеджун поёт отчаянно, срывая голос, чтобы перекричать эхо в пустоте рядом. Он пытается сгореть до того, как утратит способность, до того, когда совсем не сможет петь. До того, как пустота заполнит всю сцену. До того, когда оглянувшись на все сделанное и упущенное, угаснет.

Фанаты счастливы. Их любимец снова дарит всего себя залу, снова искренен в своём выступлении. Пресытившись, они становятся жадными, и требуют всё большей отдачи. Уловив настоящие чувства в песне, они уже желают рассмотреть душу исполнителя под микроскопом, с хирургической точностью определяя значение каждого слова, эмоциональный диапазон каждой фразы.

Он сам это выбрал, и не жалуется. Пробовал когда-то. Ещё тогда, когда думал, что сцена и зал – у него в руках. Потом, когда понял, что это он в их полной власти – стало стыдно. Он многим обязан. Поэтому, от досады кусая губы, снова и снова без лишних истерик на публику меняет замки, бросает обжитые дома. Похоже, у артиста нет ничего своего. Но он не против, болезненный опыт показал, что быть за что-то ответственным – слишком трудно.

Песня заканчивается. Ещё бы минута, и зал бы услышал позорную дрожь в голосе, уловил бы не чисто взятую ноту, но музыка пока на его стороне – она знает, где его предел, когда нужно оборваться. Джеджун кланяется низко, как привык, кладя ладони на колени – нужно скрыть, что ноги уже подкашиваются, да и опереться не помешало бы. Крик, шум, аплодисменты толпы должны окрылять, но почему-то невыносимо давят. Ему кажется, что он их не заслуживает, что мог бы сделать больше, только музыка не оборвалась бы так рано, так преждевременно. Но голова пуста. Лишь пульс звучно отстукивает в висках. Джеджун дышит тяжело, с трудом вылавливает полноценные, сформировавшиеся в связные фразы мысли из общего потока, но умудряется поблагодарить фанатов и пообещать, что это ещё не конец, что это выступление – не предел его возможностей. Как там говорил Архимед? Правда, в своей точке опоры он не уверен, Земле придется подождать.

Когда речь перехватывает кто-то другой, а Джеджун уже в таком состоянии, что не способен различить Джунсу и Ючона, из-за кулис выглядывает сосредоточенный менеджер, показывая, что пора закругляться. В зале слышится расстроенный гул и просьбы не уходить, и Ким уже готов остаться, но заботливые одногруппники, замечая состояние хена и понимая его намерения, силой утаскивают его со сцены.



Мимоходом, поспешно кивнув с благодарностью, он берет из рук какой-то девушки-работника белое полотенце. Оно кажется слегка влажным, но он быстро перестаёт обращать на это внимание, списав на текущий ручьями по лицу пот. Слегка скривившись от четко ощутимого сладковатого запаха, вероятно, являющегося духами кого-то из помощников, Джеджун плотнее приложил махровую ткань к носу. Правда, это мало помогло, казалось, аромат стал только сильнее, потянувшись шлейфом, окутав его в плотный кокон.

Путь из закулисья до гримерки – в тумане. Смена освещения, температуры, потока эмоций и даже рода суеты заставляет всё тело перестраиваться, обостряя органы чувств, но притупляя восприятие окружающей действительности мозгом. Джеджун готов утверждать, что на эти две минуты он полноценно отключился, но дикая, какая-то неправильная тишина в гримёрке будто заставляет его очнуться. По крайней мере, на первый взгляд.

Но вокруг – по-прежнему длинный холл, он до сих пор в шаге от сцены, а везде, словно рой быстрых насекомых, суетятся работники. Выражение «голова идет кругом» обретает новые оттенки, потому что яркие, противно-белые, словно в операционной, точечные лампы начинают вертеться и произвольно перемещаться. Такой гадкой, тяжелой тошноты он никогда не чувствовал даже ребёнком, долго вертясь на карусели на площадке недалеко от дома. Он словно падал куда-то вниз и одновременно переворачивался вокруг себя, вверх ногами, презирая все законы гравитации, как несчастная Алиса, свалившаяся в кроличью нору.

Джеджуна от этого начинает подташнивать ещё сильней, лицо бросает в невыносимый жар, который бывает только после жгущего холода, а не обыкновенной духоты. Никакие линзы от новых проблем зрения не спасают; уже кажется, что не мир вокруг него вертится, будто юла в замедленной съемке, а он сам крутится, теряя точку опоры, путаясь в собственных ногах. Совершенно не различая, где право, а где лево, да что уж там, не улавливая даже разницу между потолком и полом, Джеджун просто безвольно позволяет своему телу поддаться слабости. И, как оказывается, стекает по одной из стен вниз, неловко вывернув запястье, но даже прохлада бетонной поверхности не помогает ему придти в себя. Ресницы, которыми он не мог особо похвастаться, вдруг начинают весить больше тонны, зрачки лихорадочно бегают, но всё поле зрения заполонили дикие бесформенные цветные кляксы. Неужели и уши перестали различать звуки? Всё, что он способен слышать – монотонный гул, не громкий, не четкий, но так давящий на мозги, что хочется спрятать голову в ладонях и никогда-никогда не слышать ничего подобного.

- Эй! Эй, Дже! Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь?! – словно в телефоне с отвратительной связью слышится испуганный и взволнованный голос Джунсу.

Чувствуешь? Всё, что Джеджун сейчас чувствует – приторно-сладкий, резкий запах, от которого хочется и вовсе перестать дышать. Отчаянно пытаясь спастись от него, он снова прячет нос в ткани полотенца, но, похоже, становится только хуже, его глаза закатываются.

- Не стой, Ючон! Помоги мне! – резко выдавливает Шиа, подхватывая совсем обмякшего одногруппника и закидывая одну его руку себе на плечо. – СуЁн-ши, найдите нашатырь. И умоляю Вас, постарайтесь скрыть это всё от сотрудников и фанатов, проследите, чтобы все, кто видели, не болтали. Не дай бог менеджер что-то узнает до того, как мы разберемся с ситуацией!

Девушка, нервно прижимая дрожащие ладони ко рту, стараясь не разразиться неуместной истерикой, послушно кивает и спешит исполнить распоряжение. Безумное волнение за брата в этой ситуации не поможет, а вот его друзья, похоже, лучше знают, что нужно делать.

Затащив бессознательного хена в гримерку, Ючон сбрасывает его на руки Джунсу полностью, а сам поспешно распахивает шторы, едва не содрав их вместе с карнизом, широко раскрывая окно. Комнату тут же заполняет едва заметный ветерок, разбавляющий прибивающую к земле духоту поздней весны. Шиа, поджав губы, подскакивает к подоконнику, насколько это вообще возможно с шестидесятикилограммовым телом на руках, и подставляет старшего под поток воздуха. На отсутствие нужной реакции Ючон нервно цыкает, взволнованно подлетая к едва приоткрывшейся двери, так и застывая. Кроме ошарашенно распахнутых глаз и пропущенного вдоха, больше ничто не выдало шок Пака: он лишь дергано кивнул и отступил, освобождая пришедшему проход. С ними случалось разное, лучше уж такие сюрпризы, чем то, что подкинул сегодня хен.

- Я… - начинает появившийся в комнате лидер группы, оценивая всё пространство придирчивым взглядом и до побелевших костяшек сжимая небольшую бутылочку с медикаментом.

- Сюда, - без лишних объяснений и расспросов отрезает Джунсу, стискивая от досады зубы, так как судорожно сжимаемая ладонь друга так и остается недвижимой.

Не дрогнувшими, уверенными пальцами Юнхо откручивает крышечку и, преодолев расстояние до окна в два широких шага, проводит бутылочкой под носом бессознательного парня. Тот сначала никак не реагирует, а потом шумно втягивает воздух и резко дергается, невольно отталкивая острым локтём Джунсу и едва не выбивая из рук Чона нашатырь. Но быстро сориентировавшийся и готовый к такому повороту лидер удерживает сосуд и умудряется обхватить плечи Джеджуна, не дав тому бессильно сползти на пол и ещё как-то покалечиться.

- Ты?.. - едва выдавливает Ким, судорожно цепляясь за рукав легкого пиджака держащего и слегка расслабляясь в знакомых руках. Привычно. Спокойно. Так, как надо, если не учитывать пульс выше нормы, учащенное сердцебиение и неловкое ощущение самого себя в своём теле. И пусть рама окна перед глазами ещё покачивается, словно во время корабельной качки, но твердое напряженное плечо, на которое он навалился всем весом, не оставляет места волнению о чем-то другом.

- С хеном уже всё нормально. Да, Юнхо-хен уже здесь. Да, эти два события определенно связаны, - понимающе хмыкает в трубку Ючон, всё ещё пристально следя за пришедшим в себя одногруппником и успокаивающе сжимая запястье облегченно прикрывшего глаза Джунсу. – Хорошо, Чанмин, встретимся. Нет, я не передам это. И тем более вот это следующее. Пойди, излей свою любовь на Кюхена или Минхо, может, они оценят, или запиши, потом повторишь. Сейчас не в состоянии постичь всю гениальность. Я тоже тебя именно так и люблю.

- Пойдем, - всё ещё немногословно командует Шиа, хватает Пака за локоть и вытаскивает из комнаты, прикрывая за собой дверь и начиная поспешный невразумительный монолог. – Вот уж не думал, что он появится. Я не звонил, ты тоже. Ладно, черт с ним, потом объяснимся, узнаем, как там макне и он сам. Им стоит отдохнуть, а нам – выяснить, какого черта здесь произошло. Хен у нас, конечно, не образец здорового способа жизни, но от привычного режима в обморок ещё не падал, а особо тяжелых нагрузок последнее время не было.



- Целый я, целый, ничего себе не отбил, что странно, с моей-то удачливостью, - почти бессвязно бормочет Джеджун, жмуря глаза от раздражающего отвыкшую сетчатку резкого света лампы. Мягко ощупывающие затылок, а затем и спину, руки дарят чувство защищенности и согревают, но напряженного лидера необходимо успокоить - изводить себя надуманными и преувеличенными проблемами он умеет. И только поэтому, а не потому, что ноги всё ещё безвольно подкашиваются от слабости, Ким опускается на подоконник и, едва поднимая уголки губ, улыбается, щуря глаза.

- Целый он!.. Бледнее приведения, всего трясёт, стоять не может!.. Ради всего святого, не улыбайся, ты бы видел себя со стороны, я сейчас решу, что у тебя инсульт, раз так перекосило.

- Сразу столько комплиментов, я за тобой не успеваю. Поэтому заткнись. Пожалуйста, – взмаливается Джеджун, почти неощутимо пиная Чона под коленку. Поток слов одной бесформенной непонятной массой взвалился ему на голову и туго ещё соображающий мозг, тормозя, пытался собрать всю эту бессмыслицу хоть в немного адекватную картину.

– Это ты меня сейчас уродом обозвал?

- Что за идиот, - бормочет Юнхо, расслабленно выдыхая и как-то совсем беззащитно утыкаясь лбом в острое плечо парня, затем мягко касаясь его губами, пусть и через жесткую ткань. – Я думал, не успею. Никогда ещё не было так страшно, в такие моменты я всегда был где-то недалеко и мог без препятствий явиться. Кажется, я разбил нос упрямому охраннику…

- Костяшки себе не разбил? – встревожено встрепыхается Ким, мельком разглядывая длинные пальцы и тут же требовательно обхватывая влажную шею лидера ещё дрожащими руками. – Как ты здесь? Говорил же, что занят, что на вас давят сроками. Ты же ещё вчера был в Шанхае. Месяц не было, даже не звонил…

- Весь твиттер завален сообщениями фанатов. «Что-то не так… JYJ не выходят на бис», «Джеджун-оппа, похоже, плохо себя чувствует!», «Кажется, Джеджун переутомился», «Кто-то отравил Джеджуна-оппу!». Я пока читал, думал, с ума сойду. Теорию заговора даже не начинал читать. А потом ещё и «Надеюсь, Джунсу, Ючон, Чанмин и Юнхо где-то рядом, чтобы поддержать! Джеджун-оппа сегодня так самоотверженно пел, надеюсь, с ним всё в порядке! Файтин!». Пока я пытался натянуть джинсы задом наперед, Мин вытребовал у менеджера ключи от машины и убедил его, что именно сегодня моим родителям жизненно необходимо увидеть блудного сына, с ними последние месяцы я только и созванивался.

- Ты всегда так много болтаешь, - наиграно ворчит пострадавший, но на возмущенное фырканье лишь нежно улыбается и утыкается носом в теплый изгиб любимой шеи, пряча всё ещё болезненно-серое лицо. Так много мыслей, и хочется, чтобы Юнхо узнал их все, до единой, но говорить нет желания. Да он, кажется, и так понимает: игриво ерошит волосы на затылке, плотно и уверенно обхватывает талию и прижимает ближе к себе. И молчит.



В тишине комнаты лишь слышно шевеление тяжелых штор, что неохотно волочатся по пыльному полу. От их колебаний на потолке ползают странные силуэты, но Джеджуну уже плевать на какие-то знаки Вселенной. Когда-то, разбитый, потерянный, совершенно ошарашенный тем, как всё обернулось, он даже к гадалке ходил, его фатализм был неизлечим и по правде сказать, не раз портил жизнь. Ну, бывает, что же это, редкость большая для человека – глупости творить? Старушка наплела много, надавала советов, а он послушно кивал, внимая. А потом сделал всё с точностью наоборот. Так, как хотел сам. Потому что Вселенная устанет направлять, когда ты сам не решил, к чему идешь.

Когда-то Джунсу говорил, что прочность отношений в их группе такая стойкая, потому что у них всех – одна цель и одна мечта. Так и было. Но, как оказалось, когда первая вершина была покорена, у всех почему-то появилась своя, личная. И в чем-то между собой эти цели конфликтовали. Они никогда не были очень похожи, никогда им не казалось, что они знают друг друга с прошлой жизни, к взаимопониманию они шли долго, тяжело и переступая через себя. Потому что каждый – был слишком индивидуален и упрям. Но именно поэтому их гармония была настолько прекрасной и невероятной.

Их отношения и сплоченность были чем-то потрясающим, крепким. Они никогда не врали, когда говорили, что хотят быть всегда вместе, делить сцену. Они просто не ожидали, что внешние проблемы смогут искусственно разделить их. Джеджуну, Джунсу и Ючону всегда было слишком тесно в компании. Они больше всех ссорились с менеджером, оспаривали свои роли и деятельность.

Джеджун не умел говорить то, что нужно, ему всегда хотелось рассказать всё то, что он действительно чувствует, чтобы фанаты видели его, а не этот нелепый образ со штампованным английским названием. Он любил группу, но иногда так хотел петь то, что волнует только его, хоть на минуту полностью самолично владеть музыкой. С его кричащим индивидуализмом с самого начала были проблемы.

Джунсу, самый оптимистичный, солнечный и неунывающий всегда желал немного больше внимания лично себе. Его любили, узнавали, но на фоне остальных он немного терялся, с кроткой улыбкой уступая передний фон более легко и быстро раскрывшимся хенам и даже невероятно талантливому и способному макне. Упрямый, переживший ужасные три года невыносимой ломки голоса, он хотел показать, что тоже может быть разным. Он артист, он умеет и любит перевоплощаться, но его уместили в строгие рамки так неосторожно перехваченного чужого образа, четко обрисовав границы, за которые он не смел выходить.

Ючон был и остается самым принципиальным из всех. Наиболее поздно присоединившийся к группе, проживший долгие годы в такой необычной, далекой, совсем другой стране, он отличался наибольше. Всегда себе на уме, казалось бы, открытый и смешной, он уходил в свою студию поздно вечером, стараясь, чтобы никто его не застал там, и писал музыку. Он сидел долго, иногда всю ночь, но мало что показывал не только менеджеру, но и остальным участникам. У него было много того, что он хотел оставить исключительно себе. В шутку одногруппники часто подкалывали его, что он – ни разу не певец, скорее музыкант. Ючон только согласно кивал - он тоже так считал. Он любил петь, но не так как остальные. Он часто представлял себя на месте Джунсу и понимал, что будь у него ломка голоса сроком в три года, он бы больше никогда не вернулся к пению.

После ухода Джеджун, наконец, нашел свою нишу в музыке, наслаждаясь тем, что может петь то, что хочет и как хочет. Джунсу счастливым вихрем затерялся в веренице образов, примеряя каждый, искренне ими наслаждаясь, не желая бросать или забывать ни один из них. Мюзиклы окончательно помогли ему раскрыться и засиять так, как никогда раньше. Ючон погрузился в актерство. Он писал музыку, игнорируя слова. В дорамах он играл не ситуации, а чувства, наконец, найдя, куда может выплеснуть все эмоции, что во вред себе часто прятал внутри.

Юнхо и Чанмин всегда были чуть больше прагматичными, более ответственными. Рвать контракт – проблемно и невыгодно. Да и зачем? Чон был благодарен агентству, здесь его впервые оценили, научили всему, давали возможность развиваться и дальше. В танцах, оценив потенциал, ему всегда оставляли свободу, он что-то менял, добавлял своего, и его не ограничивали.

Практичный макне, вообще невесть как попав в индустрию развлечений, считал, что агентство – начальная стадия. Он всегда хотел быть ведущим и упрямо к этому стремился. Карьера артиста ему в этом не мешала, а компания была только вспомогательным фактором. Предприимчивый и дальновидный, он всегда умел пользоваться тем, что имел.

Они всё это обсуждали, не раз. В шутку решали, как когда-то будут выступать снова все вместе, на очередных посиделках в кафе договорившись о грандиозном концерте; иногда впадали в сомнения и меланхолию, ведь их жизнь не так легка, графики и сейчас плотные, что же будет, когда они пойдут своими дорогами? Но никто из них не ожидал того скандала, что разразился в результате. Наивные мальчишки, окрыленные своими мечтами, не учли, что могут быть никому не нужны, а кому-то – нужны даже слишком.

После первого серьезного разговора с менеджером они вернулись домой и не разговаривали. Каждый думал о своём, предполагая, что же будет дальше, решая, как поступать. Но делать шаг назад никто не собирался. Тогда и начались первые ссоры. Юнхо, стискивая в руках плечи Джеджуна, легко встряхивая, пытался вдолбить ему в голову, что ничем хорошим это уже не кончится, что всё пошло далеко не так, как они ожидали. Что их могут растащить по разным углам и натравить друг на друга, а потом не дать больше возможностей ни видеться, ни общаться. С внутренним содроганием, уже отдаленно понимая масштабы последствий происходящего, Джеджун продолжал упрямо уверять лидера, что «все получиться, мы же обещали». Младшие не вмешивались, переваривая ситуацию и делая собственные выводы.

Полилось много грязи, на них обрушилось много ограничений, контакты когда-то лучших друзей безразлично отвечали на звонки сухим «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Те, кто готовы были боготворить, с таким же усердием и фанатизмом теперь ненавидели и обвиняли. Им казалось, они были готовы ко всему, но жизнь всегда умела превышать их ожидания.

Но самым тяжелым для всех было то, что их действительно изолировали друг от друга. Болезненные, извиняющиеся взгляды не спасали ситуацию, им нужно было поговорить, но возможности не было.

Джеджуну пришлось пережить крах всего желаемого, чтобы понять, насколько оно было дорого. Он никогда не жалел о том, что сделал. Он жалел о том, как это сделал. Обретя одно, потерял другое, закон Вселенского равновесия сыграл с ним слишком злую шутку. Главное – когда ткнули носом в ошибку, осознать и исправить, сделав выводы. Раскаявшихся грешников все любят даже больше, чем вечных праведников. Отброшенный за ненадобностью ещё перед уходом фаталист-Джеджун, обрел себя, как человека, способного взять свою судьбу в руки, которым она принадлежит. Чего ему вообще боятся после того, что он сумел сделать?

Однажды вечером он просто набрал никогда не исчезавший с его телефона номер и вместо прерывистых гудков и речи оператора услышал слегка насмешливое: «Решился?».



Вздрогнув от активизировавшейся шумихи за дверью, Джеджун вдруг резко ощутил, как вновь заструилось остановившееся время. А его так мало, а сделать нужно ещё так много. Глубоко вдохнув, словно перед прыжком в воду, Ким не намекая, не прося, а привычно, на уровне сформировавшегося инстинкта в отношениях, опустил прохладную ладонь на грудь Юнхо, запрокидывая голову, чтобы видеть его. Разница в росте, казалось бы, не такая уж и большая, но иногда эти несколько сантиметров таки бросались в глаза, хоть и совсем не волновали.

Юнхо внимательно вгляделся в глаза Джеджуна, позволяя счастью и наслаждению моментом выдать его в легкой искренней улыбке и сеточке морщин в уголках глаз. Кажется, судя по появившейся ямочке, Джеджун уже собирался ляпнуть что-то по поводу очаровательных хомячьих щечек, но Чон предугадал пакостную мысль. Накрыв одной рукой пальцы любимого у себя на груди, Юнхо ласково обхватил острый подбородок и совсем невесомо коснулся теплых губ своими. Знакомое тепло, что распространилось по телу, заставило совершенно по-идиотски улыбаться и хотеть делать какие-то глупости. Но лидер лишь с сожалением прижался лбом ко лбу Джеджуна и тихо, словно желая, чтобы его всё же не услышали, выговорил:

- Тебе бы отдохнуть. Но ты ведь сейчас всё-таки выйдешь на сцену, да?

Джеджун не отвечает – незачем - лишь неловко, как-то дергано поправляет ворот чужого пиджака, отряхивает несуществующие пылинки и старательно отводит глаза. Он бы остался, черт возьми, он бы всё отдал, чтобы остаться, но не посмеет. Он бы забыл о любом долге, только бы сейчас никуда не идти, но слишком многим обязан тем, кто ждёт.

Он прекрасно понимает, по чьей прихоти, надышавшись хлороформа, ещё несколько десятков минут назад вытирал собою полы и доводил любящих его людей до сердечного приступа, но он так же хорошо помнит твердое «отзовите заявление» Юнхо. После того он сам таскал ему напитки, на его глазах делал первый глоток с острым, холодящим внутренности волнением отмечая каждое вздрагивание Чона на это действие. И за спиной пытался убедить менеджера таки подать обвинение. Но тот заявил, что решение лидера благоприятно и полезно для хорошего пиара, а с ним самим уже и вовсе всё в порядке. Чего кипишь поднимать? Кажется, именно тогда Джеджун впервые пошел против прямых указаний, нахамил начальству, и ушел из общежития, громко хлопнув дверью, чтобы пропасть на два дня. Вернулся только из-за 30 пропущенных от Юнхо, 20 от Ючона и Джунсу и даже одного непринятого вызова от Мина. А когда увидел осунувшиеся, совсем не злые, а обиженные, но счастливые лица, решил больше никогда таким образом не бунтовать.

- Ты… знаешь причину, да? – осторожно спрашивает Юнхо, взъерошивая волосы и устало прикрывая глаза, чтобы избавить собеседника от соблазна опять отделаться малозначительными неоднозначными жестами. Хуже всего – когда болтун, не любящий думать перед тем, как выкладывать все сокровенные мысли, предпочитает угрюмо отмалчиваться. Это рушит привычную картину собственного уютного мирка Чона, где самое непредсказуемое – очередная смена цвета волос главной константы отлаженной формулы его жизни.

- Знаю, - без всяких эмоций, что могли бы выдать отношение или намерения, отвечает пострадавший и принимается привычно крутиться перед зеркалом, поправляя прическу и высматривая, не испортился ли макияж. – Более того, даже знаю конкретную личность. Потом догадался, сопоставив несколько не слишком скрытых фактов. Но я не собираюсь ничего предпринимать.

- Дже, если это…

- Это не из-за твоего поступка после отравления, - отрезает Ким, и на его переносице появляется напряженная складка от попыток обуздать негативные эмоции, которые так не хочется сейчас незаслуженно выливать на Юнхо. – Ты прекрасно знаешь моё отношение к той ситуации. Если бы не ты, я бы и сейчас поднял это дело. Я не буду делать шумиху из-за сегодняшнего только потому, что очевидного физического вреда эта малолетняя преступница мне не принесла. И если начнут разбирать этот случай на составляющие, я боюсь, что проблемы могут быть и у тебя. Ты, конечно же, не был осторожен. Из окна я видел машину твоего менеджера, припаркованную просто возле черного входа за сцену. Но спасибо.

Последняя фраза в завершение прозвучала как-то совсем не к делу, но Джеджун всегда говорил искренне, а не так, как правильно. Юнхо и сам большой мальчик, понимает, что поступил необдуманно, и Ким тыкать его в это носом не собирается. Вот уж, нашли наиболее осторожного и ответственного. Тем более что ему эта опасная импульсивность подарила второе дыхание, укрепила не шаткую, но болезненную и отчаянную веру. И Чон это улавливает, слегка мрачнеет, в нерешительности кусает губы, но всё же не говорит, почти заново признается в своих чувствах простым:

- Иди, я подожду здесь.

Джеджун счастливо улыбается, на короткий миг задерживает сбившееся дыхание и склоняет голову на плечо, словно подставляясь под волны ментально ощутимого тепла от этих слов, но отрицательно мотает головой.

- Я оценил твоё сегодняшнее влюбленное безрассудство, не переусердствуй, - легкая, привычная ласковая насмешливость проскальзывает в его взгляде. – Лучше возвращайся, я справлюсь.

- Я постараюсь как можно скорее, - тяжело выдыхает Юнхо, уже мысленно сканируя свой график на наличие хоть одной свободной минуты или дела, которым ему позволят пренебречь. Или судя по настрою, он заставит позволить ему пренебречь.

- Я знаю, - не даёт ему договорить Джеджун, не выдерживая и всё же подходя ближе, снова. – Ещё только последний разочек, - за смешливой капризностью пряча острое нежелание отпускать, давя порыв цепко ухватиться за плечи и прижаться так, что никто не оттащит, Ким порывисто, жадно касается губ лидера, обвивая его шею руками плотно и настойчиво.

Его не волнует, что ему скоро на сцену, и все обратят внимание на красноречивую красноту и припухлость губ. Мало его тревожит и то, что поцелуй значительно затягивается, из последнего стремясь превратиться в первый. Но обреченно выдохнув в чувствительные губы, сначала отстраняется Чон, успокаивающе, и для любимого, и для себя, проводя по гладкой привычно бледной щеке. Джеджун упрямо морщится, но прикрывает глаза от удовольствия и тянется за прикосновением, словно большой вредный кот, неохотно принимающий неравноценную замену тому, чего хочется.

- Тебе пора.

- Ты прогоняешь?

- Тебя прогонишь. Ты всегда уходишь только по своему желанию.

- Не начинай.

- Я и не думал. Просто… ты же не сменишь опять номер, не предупредив меня? Мин сказал, что уйдёт в Super Junior, если я продолжу себя вести, как идиот, когда пытаюсь скрыть волнение.

- Я написал через два дня, сразу же, как вернулся из Японии!

- Пиши прямо из Японии, я возмещу любые траты, только не пропадай. Мне…трудно.

- Дурак.

- Я люблю тебя?

- Это вопрос? Дважды дурак. Но я тоже тебя люблю. Не знаю, правда, за что и зачем, - хмыкает Джеджун, нежно приглаживая им же взлохмаченные на макушке волосы парня. - Не иди так по улице, в шкафу есть моя куртка, она с большим капюшоном, одень её, и возвращайся домой. Ты должен успеть до того, как закончится концерт. Увидимся…скоро?

- Я постараюсь.



Энергия зала захлестывает с головой. В ушах шумит от криков, а от преизбытка эмоций предательски дрожат руки. Тонкие пальцы отстукивают незатейливый ритм на ручке микрофона просто, чтобы успокоится, чтобы хоть немного привести бешено мечущиеся мысли в порядок.

Джеджун с лихорадочным восторгом бегает увлажнившимися от возбуждения и усталости глазами по трибунам. Они заполнены, полностью заполнены. Дышать становится тяжело, будто от приступа клаустрофобии. На сцене тесно из-за всех этих людей, а самые важные – в сердце, отгоняют одиночество ещё безумно четким, таким реальным ощущением длинных теплых пальцев на лихорадочно алой щеке.

В коротком перерыве шустрый тощий мальчик из стаффа тащит Джеджуну бутылку воды и свежее полотенце, но его тормозят. Непривычно грозно выглядящий Джунсу с комично-деловым видом выхватывает мягкую ткань у растерянного работника и тщательно обнюхивает под ошалевшим взглядом несчастного. Ючон сначала пораженно хмыкает, а потом вовсе заливается смехом от увиденной картины. Джеджуну же тоже было бы смешно, если бы не было так по-идиотски приятно. Он подлетает к заботливому донсену под визги фанаток, едва не растянувшись на сцене и не свалив к чертям стойку с микрофоном из-за неудачного контакта с проводом, и вешается ему на шею, лохматя так долго улаживаемые стилистами пряди. Забытый Ючон что-то возмущенно восклицает и тоже подскакивает к друзьям, едва не сваливая всех троих с ног.

- Что им всем полотенце сделало-то? Сначала за сценой какой-то здоровенный мужик в совершенно дикой полосатой куртке с капюшоном выдирал, теперь и Ким Джунсу-ши… - растеряно бормочет паренёк, поспешно сбегая, а трое певцов, услышав это, понимающе переглядываются. Совершенно неприлично счастливый Джеджун получает ощутимый тычок под рёбра с двух сторон и возмущенно вскрикивает. Но улыбается. Личная, не всем понятная, но так любимая им идиллия, восстановлена. Всё на своих местах.

Ким Джеджун снова поёт, отдавая всего себя, но не на износ, подпитываясь неистощимыми чувствами. У него есть что-то только своё, сокровенное, личное, - и он готов нести за него ответственность.



Твиттер СуЁн:

«Ах, Джеджуни снова был на высоте!~ Он замечательный!~

Уставший, но такой счастливый! Не о чем волноваться!

Спасибо вам всем за такую поддержку! Ведь самое главное для него – благодарные фанаты и любящие люди, которые, не смотря ни на какие препятствия, рядом!

А недоброжелатели всегда получают по заслугам ;3»