Название: Из СССР в НАТО - две последние части
Автор: Silent Whisper
Бета: НетФэндом: Hetalia: Axis Powers
Персонажи: Америка/Украина, Россия, Беларусь, фанонная Одесса, остальные - фоном
Рейтинг: PG-13
Жанры: Гет, Романтика, Ангст, Психология, Hurt/comfort, AU
Предупреждения: OOC, ОМП, ОЖП
Размер: Миди
Кол-во частей: 2
Статус: закончен
Описание: Украина ушла из Советского Союза. Как это было? Что происходило дальше? И какими были отношения этой страны с другими? Я постаралась отобразить это, как я это представляю.
Публикация на других ресурсах: Если захотите где-то выложить (но это врятли), сообщите пожалуйста мне и оставте шапку.
Примечания автора: Я постаралась в некотором роде сохранить историческую ценность этого аниме. Но так же, так сказать, заглянула в будущее в отношении стран, как я это представляю. Фанфик разношерстый, автор и сам не знает какая глава какой получиться) Так что, решайте, стоит ли читать такой кошмар)
читать дальшеЯ не хочу тебя видеть.
— Здравствуй Иван, с чем пожаловал? – тут же нахмурился Америка, полностью закрыв Украину собой и скрестив руки на груди. Выглядел он уверенным и даже каким-то непривычно-грозным.
Англия хлопнул себя по лбу, поражаясь самоуверенности Джонса. Он что, не понимает, с кем имеет дело? Девушка девушкой, но ведь это Брагинский!
— Вот решил сестру проведать. Давно её не видел… — выражение лица России вновь было полно добродушия и дружелюбия, но все понимали, что дай Ивану малейший повод, то достанется всем.
— Оленька, так можно с тобой поговорить? Наедине… — с всё такой же безмятежной улыбкой осведомился русский. Украина, тихо всхлипнув, уже сделала слегка нерешительный шаг в сторону брата, но Альфред вдруг преградил ей путь рукой, сквозь зубы выговорив «Не стоит».
— Но… — начала отрицать Ремезина, но её голос дрожал, а сама она была бледнее смерти, и это только придало решимости Америке в его действиях.
Остальные страны с интересом наблюдали за происходящим, но предпочитали не вмешиваться. Это было противостояние двух сверхдержав, борьба за стратегически важную территорию. И самым сложным во всей этой ситуации было то, что украинка понимала, зачем она им обоим, но никак не могла решиться. Она была уже здесь, в США, подписала договор, но всё ещё колебалась. Совесть грызла, уныло, но едко твердя, что она предательница, изменница и подлая лгунья.
— Я хочу всего лишь поговорить с ней. Она — моя сестра, и я не причиню ей вреда, — примирительно начал Россия, но Америка лишь громко фыркнул в ответ на последнюю фразу, — К тому же, чем ты тогда лучше меня, если не позволяешь ей решать самой?
Это был удар в яблочко. Такая простая, но метко брошенная фраза привела Джонса в замешательство и он, ещё сильней нахмурившись, резким движением опустил руку, преграждающую украинке дорогу.
Ольга судорожно сглотнула и, поспешно переведя взгляд с Ивана на Альфреда, быстрыми шагами вышла в коридор, оставив американца так и стоять в центре комнаты, угрюмо глядя в след родственникам.
Россия вышел сразу же за девушкой и плотно прикрыл двери в кабинет. Всё ясно, разговор, как и ожидалось, коснется её территорий.
Ольга ядовито усмехнулась. Горечь уже прошла, уступив место некой неприязни, даже легкому презрению. Украина научилась, наконец, не доверять людям, а в особенности странам и понимать их намерения по действиям, словам, мимике.
— Иван, мне казалось, я своим уходом уже давно поставила точку в наших близких отношениях, — сглотнув комок прошлого и подавив вопиющую совесть, что так ловко подсовывала самые любимые и родные воспоминания, выдавила девушка.
Но прозвучало едко, гордо и даже немного насмешливо, что не смогло не удивить Брагинского. Насколько же изменилась его сестра за это время? Здесь, в Америке…
— Оленька, ну что ты…
— Россия, хватит опутывать меня своей приятной ложью, как ты это умеешь. Говори, чего ты действительно хочешь, — эти слова дались ещё труднее, но здравый смысл, наоборот, подбадривая, говорил, что она всё делает правильно, заглушая уже что-то тихо шепчущие сомнения.
А вот это было действительно больно. Весь острый яд этих слов начал разъедать душу, подобно кислоте, прожигая кадры прошлых лет. Так легко всё перечеркнула? Несмотря на политические цели, Иван хотел вернуть сестру к себе и потому, что искренне любил и был ей благодарен. Он бережно хранил все моменты прошлого, пытаясь создать из этих уже потрёпанных временем бесформенных кусочков мозаику будущего. Но вот неловкая судьба взяла и разрушила эту мечту, легко смахнув стекляшки на пол, который тут, же укрылся разноцветными песчинками, которые уже теперь не собрать, не склеить. Сейчас уже действительно всё кончено.
— Оленька, может, ты всё-таки вернешься? – как-то уже тихо, совсем потеряв надежду, шепчет Россия, а на губах играет та же улыбка, теперь кажущаяся сумасшедшей.
Украинка нервно вздрогнула и побледнела ещё больше, чем раньше. Ей вдруг стало очень холодно и одиноко, по телу пробежали мурашки, а глаза застыли в немом ужасе. Комната поплыла, укрываясь кругами, как поверхность озера, в которое кинули камень. И в каждой капельке этой иллюзорной воды отражался Брагинский. Маленький, беззащитный мальчишка с таким же отчаянно-молящим взглядом, как сейчас, и Ремёзиной стало плохо. Она опёрлась на стену, часто задышала, покрываясь капельками пота, и прикрыла глаза, что-то шепча, будто в бреду, пытаясь отогнать этот призрак. Но он никуда не пропадал.
Иван пытался привести девушку в чувства, схватив её за плечи и тщетно вглядываясь в глаза. А перед взором Ольги стоял всё тот же маленький брат, улыбка которого внезапно сменилась на звериный, ненормальный оскал. Его лицо и шинель оказались запятнанными кровью, а подаренный шарф был зло сброшен и втоптан в землю. Глаза России были вздернуты думкой ненависти, жестокости.
Тоненькие, крохотные ладошки потянулись к груди Украины и вошли в неё, как в податливое масло, медленно вырывая сердце. И блузка заливалась кровью, о чём свидетельствовало расползающееся по ней багровое пятно.
Ремёзина громко вскрикнула, широко распахнув глаза. Этот крик был полный страха, боли, какого-то зловещего отчаяния. Чёрные зрачки замерли, а голубые глаза смотрели сквозь брата, не замечая его, а видя какую-то другую, неизвестную больше никому историю.
Брагинскому было больно смотреть, как по щекам девушки текут горячие слёзы, как белеют её губы, медленно окрашиваясь красным, искусанные до крови, как растрепались её волосы и слетел небесно-голубой ободок – его подарок, как девушка вцепилась ладошками себе в плечи, сложив руки накрест на груди, впиваясь ноготками в кожу на руках. Иван хотел её как-то успокоить, привести в себя, попытался обнять, но ничего не помогало. Украинка кричала, вырывалась, по-прежнему глядя прямо в глаза брата, но, не видя его.
И лишь звонкая пощёчина смогла привести Ольгу в чувство, возвращая в реальность и заставляя судорожно хватать воздух, словно выброшенная на берег рыба. Девушка приложила ладошку к красной саднящей щеке и вперилась глазами в глаза Брагинского, улавливая в них волнение, мольбу о прощении. Что-то ещё слабо кольнуло в груди, всколыхнув ровную гладь озера давних чувств к брату, но Ремёзина резко поднялась на ноги и поспешно вытерла слёзы. Облизав окровавленные губы, она на миг опустила веки, что бы успокоится, прийти в себя. Тело ещё колотила крупная дрожь, ресницы трепетали от волнения, но внутренняя буря отошла на второй план.
Когда Ольга подняла голову, голубизна её глаз больше не лучилась слабостью и просьбой о помощи. Она холодно вещала об уверенности, самодостаточности и непоколебимости.
Украина лишь отрицательно мотнула головой, но этот жест сказал Ивану всё. Тупая боль в груди отозвалась новым импульсом, и он судорожно сжал шинель в области сердца.
— Оленька…
— Нет, Россия. Всё решено. Возвращайся домой. Я…я не хочу тебя видеть. Хотя бы месяц, — голос девушки дрогнул лишь в начале, а потом лился звонко, твёрдо и уверенно. Она уже переступила финальную черту. Пора идти дальше. А, к сожалению, в этом «дальше» Иван не играет главную роль.
Резко развернувшись, больше пытаясь спрятаться не от Брагинского, а от себя, от своего отражения в его глазах, Ольга неуверенным шагом из-за слабости направилась по коридору к своей комнате. Подальше от брата, подальше ото всех, подальше от себя…
Happy end?
Шаги спокойные, размеренные, не поспешные, а вот руки трясутся, глаза на мокром месте и из груди вырываются всхлипы. Внутри что-то оборвалось, заполнилось холодом. Леденящим, сибирским холодом. В комнате было то жарко, то холодно. Украина то открывала окно, то опять его закрывала и задёргивала занавески, а в следующий миг как будто что-то начинало душить, и воздух не поступал в легкие. Но удушье не вызывало никаких чувств, кроме унизительной жалости к самой себе. Противно…
Девушка сидела на своей кровати, согнув ноги и обхватив колени руками, положила на них подбородок. В голове не роились мысли, как принято считать, и совесть уже не грызла. Лишь пустота, подобно древнему Леднику, медленно продвигалась по душе, замораживая всё и вся на своём пути, оставляя лишь расчётливую логику и жестко-реалистические идеалы.
Но уединение было нарушено. Тихо повернулась ручка, и дверь в комнату открылась, впуская внутрь Одессу. Было хорошо видно, что София растерянна и очень волнуется. Южанка немного потопталась на месте, неловко переступая с ноги на ногу, закусив губу, но тут, же резко выдохнула, наконец решившись, и в несколько шагах оказалась возле украинки и села на кровать напротив неё. Безразличные мутновато-голубые глаза смотрели прямо в бархатно-карие, взволнованные, живые.
Такое настроение Ремёзиной сильно обеспокоило Софию, и она нахмурилась, подыскивая нужные слова. Не привычно для неё было видеть такую Украину и даже страшно, что она теперь такой и останется. Нет, нужно что-то сделать…
— Оля, я хочу сказать…
— Не надо ничего говорить. Просто оставь меня в покое. Не хочу сейчас никого видеть, — раздраженно, недовольно произнесла девушка и бросила мимолетный взгляд в окно.
Насмешливо подмигнув, знойный летний день полетел обратно на улицы города доставать местных жителей своими мерзкими шуточками: невыносимой жарой, кучей пыли и грозой под вечер. Ольга хмыкнула и, зло сощурив глаза, отвернулась от окна, как от чего-то отвратительного, неприятного.
София внимательно наблюдала за всеми этими метаморфозами, и что-то ностальгическое вынырнуло откуда-то из глубин памяти, вызвав полную боли улыбку. Ситуация между двух огней была ей знакома, как никому другому. Обстоятельства, конечно, были другие…
Она хорошо помнила собранного, ответственного и бесконечно ей преданного Севастополь, с которым она дружила с самого детства, который ей всегда помогал. Она с легкостью воскрешала в сознании торжественные парады, на которые он её всегда приглашал, и как на одном из них она встретила Симферополь – полная противоположность её друга детства. Дерзкий ловелас, который несколькими словами мог влюбить в себя каждую… Всем известно, чем заканчиваются истории с подобным началом и эта не стала исключением. И сейчас эта рана неприятно кольнула, и рубец напомнил о себе, когда София увидела состояние Украины. Это было так банально и всё же так мучительно больно…
— Оля, забудь про Ивана. Как бы там ни было, теперь-то ты уже точно ничего не вернёшь. Ты сама поставила точку во всём этом. У тебя есть Альфред и большие перспективы на будущее.
Ремёзина окинула южанку всё таким же колким взглядом и искривила губы в презрительной усмешке совершенно разбитого морально человека, которому от боли уже всё нипочём, который уже не верит ни во что хорошее.
— Альфред…Альфред! –сначала тихо прошептала с толикой сожалений и трудно уловимой нежности в голосе, а потом громко и пренебрежительно выкрикнула украинка, издавая какой-то совершенно неестественный, режущий слуг диссонансами смешок. Какой-то даже истерический.
София не могла понять столь странной реакции, так как ещё вчера Ольга готовила для того же Америки, задорно напевая какую-то совершенно оптимистическую песенку беззаботным голоском так свойственным ей. А этот едкий, хриплый тембр не был знаком Одессе. Эти холодные, презирающие мир уже серые глаза она никогда не видела. И всё её удивление, вся растерянность отразились на её лице. Ольга хмыкнула.
— Удивляешься? Ничего странного, просто я сегодня наконец прозрела. У меня открылись глаза на отношение всех тех, кого я считала друзьями, ко мне. Это всё низкие, корыстные и алчные страны, которых конкретно я и не волную ни на каплю. А пресловутый Америка! Да чёрта с два я ему нужна! Территория, ресурсы и выгодное расположение сыграли главную роль в этой трагикомедии. Не кажется ли тебе, София, что как-то слишком много сарказма и иронии в этом спектакле? – от украинки буквально веяло безумием. Она многое забывала, прощала, предпочитала и не замечать, но такому отношению к ир рано или поздно должен был прийти конец. Душа – не свалка отрицательных эмоций, которые там скапливала Ремёзина, предпочитая не вытаскивать их наружу. Но лимит кончился. Всё, что она строила веками, всё, во что она свято верила, рухнуло в один миг и это уничтожило её, как личность.
— Знаешь, делай, что хочешь. Ты у меня советовать не просила, вот я и не буду, ведь потом ещё и виноватой окажусь. Я пойду, а ты приходи в себя, — твёрдо произнесла одесситка, понимая, что в данном случае с подругой по-другому нельзя. Побеждая жгучее желание остаться, утешить украинку, но понимая, что это её только добьет, София резко подскочила с кровати и направилась к двери вон из комнаты, как та внезапно открылась, впуская в помещение ещё одного из главных действующих лиц этого бразильского сериала, созданного явно дилетантом.
Откашлявшись и оправившись от увиденного, южанка выскользнула из спальни украинки, прикрыв за собой дверь.
Склонив голову на бок, Ремёзина с каким-то садистским удовлетворением заметила, что вошедший Джонс выглядел слегка потрепанным. «Слегка» — это, конечно, не оптимальная оценка масштаба увечий. У американца была рассечена бровь и губа, всё ещё обильно кровоточащие. Нос был подозрительно красный но, судя по форме, все, же не сломан, а на скуле постепенно расползался фиолетовый кровоподтек. Видно было, что эти боевые ранений не доставляли особо приятных ощущений, но парень пытался улыбаться. И что-то затрепетало в области сердца… Но нет, она ему не простит обмана и игры на чувствах, но ведь злорадствовать в такой ситуации – низко. Глотая колкие упрёки и насмешки, украинка всё же сдержала обиду.
— Что случилось, Альфред?
— А? Это? – американец неловко прикоснулся к губе и тут же сморщился, — Да так, не важно. Ты в порядке? Он тебе ничего не сделал? Я слышал, как ты кричала…
Джонс обеспокоено взглянул на девушку, подошел ближе и провёл тыльной стороной ладони по её щеке. Но украинка отвернулась и поспешным жестом оттолкнула руку Альфреда, уже не глядя ему в глаза, боясь, что он увидит в них слишком многое. То, что ему знать не положено. Но даже в воздухе уже ощущались непонимание и обида.
— Что-то не так? Украина, что произошло? Что он тебе сказал? – гневно сверкая очами, спросил парень. Скулы его покрылись красными пятнами от злости, а светлые брови сошлись на переносице. Где-то внутри клокотала жгучая неприязнь к Брагинскому, переплетающаяся с обидой на девушку.
— Он сказал мне лишь то, что я уже знала. Даже не нужно сейчас оправдываться и продолжать врать. Я, наконец, сообразила, в каком мире я живу и теперь то, что ты делал, абсолютно не кажется мне странным и диким. Можешь не беспокоится, я не уйду. Во-первых, мне теперь некуда идти, а, во-вторых, я уже подписала соглашение. Единственное, о чём я тебя попрошу, это сейчас же убраться из моей комнаты, — Украина выделяла каждое слово, сверля американца, который с каждой минутой всё сильнее сжимал кулаки, взглядом.
— Но Оля…
— Я сказала вон! – слёзы потекли из глаз, и что бы хоть как-то их скрыть, девушка сильно зажмурила глаза и, схватив подушку, со жгучей внутренности злостью запустила её в парня. Но тот обладал хорошей реакцией и сумел поймать летящий в него предмет. Что-то нервно шепнув, он положил брошенное в него на кровать и поспешными шагами вышел из комнаты, намеренно громко хлопнув дверью, от чего Ремёзина вздрогнула, но тут, же вновь разрыдалась, уткнувшись во всё ту, же подушку лицом. Было просто невыносимо трудно говорить всё это Америке, и отвращение к себе всё росло, но она и не могла простить обмана Джонса. Но что теперь делать…?
* * *
Утро упрямо стучало в окно всеми доступными ему способами, пытаясь разбудить поверженную беспокойным сном девушку. Всё же, ему это удалось, и под пристальным наблюдением солнечных лучей, Ольга недовольно приоткрыла глаза и несколько минут сосредоточенно разглядывала потолок, видимо, пытаясь найти в нём хоть что-то новое. Но на белой поверхности всё время всплывали моменты вчерашнего безумия, подобно кадрам фильма, разъедая ещё незажившие раны и обильно посыпая их жгучим белым ядом – солью.
Украина недовольно поморщилась и быстро соскочила с кровати, хоть и с явным нежеланием это делать. Но она прекрасно понимала, что забыть о вчерашнем она сможет только будучи чем-то занятой. По-привычке надев обычные старые джинсы, футболку с патриотическим рисунком и давно презентованный Иваном ободок, девушка отыскала под кроватью мягкие тапки и уныло поплелась по коридору к комнате Америки. Не смотря на умывание холодной водой, о бодрости не могло быть и речи, но все, же Ольга сумела себя пересилить.
Из кухни был слышен звон посуды, что означало то, что Одесса уже встала и принялась за готовку, а вот Украина решила не изменять уже сложившейся привычке приучать американца к нормальной и более менее здоровой пище и направилась спросить Джонса, что же он хочет на завтрак.
Решиться на это было сложно, но, стиснув зубы, Ремёзина осторожно постучала и, не услышав ответа, отворила дверь, считая, что американец ещё спит. Но комната встретила девушку недружелюбно разбросанными по полу книгами, не застеленной кроватью, а главное отсутствием своего хозяина. Из ванной не доносилось ни звука и внутри у украинки что-то екнуло, а лазурные глаза расширились от охватившего её ужаса. Разные мысли, и страшные догадки зароились в её голове. Она ему столько вчера наговорила… Не выдержав, она ели слышно и хрипло прошептала «Одесса», а потом уже громче, слегка надрывным голосом выкрикнула:
— София, чёрт возьми!
С первого этажа послышался грохот, тихая ругань, а затем быстрые шаги на лестнице, и через минуту встревоженная, запыхавшаяся от быстрого бега южанка стояла в комнате Америки.
— Что случилось? Господи, ну скажи хоть что-то!
— Альфред…Альфред пропал… — ели выговорила Ольга и, будто сама испугавшись своих слов, прикрыла рот рукой и сползла вниз по стене. Сердце пропускало удары, голова начала болеть, нервная дрожь пробрала тело. Казалось, у девушки началась лихорадка. А ведь у Джонса столько врагов и недоброжелателей. Где его искать? Что с ним стряслось?
— И это ты мне вчера говорила, что раз он врал, то и ты будешь пресекать свои чувства к нему. Боже, как же это было пафосно и не натурально! А вот ты, наконец, и показала свой настоящий облик! Ты, чёрт возьми, не Беларусь, что бы строить из себя Снежную королеву! – с неким жестоким удовлетворением произнесла Одесса, но она лишь хотела указать украинке на ее, же лишенные смысла поступки.
— Нет, ты не понимаешь… — просипела Ремезина, а потом она сорвался на отчаянный крик, — Забудь, забудь сейчас всё, что я говорила вчера! Он пропал, понимаешь?!
— Кто пропал? – послышался задорный голос и в комнату, весело улыбаясь, зашел Америка. Следы вчерашних побоев ещё остались, но были мало видны, а на лице Альфреда, которое буквально светилось от счастья, казались и вовсе незаметными.
— Ууу… Я, пожалуй, пойду, — хмыкнула София и легко, скорее так, для профилактики, толкнула американца в плечо и поспешно удалилась из комнаты, прикрыв за собой дверь.
Украина осторожно поднялась на ноги. Её глаза пронизывали насквозь, а губы были поджаты от злости, но выражение лица выдавало её настоящее состояние. Она была просто вымотана от всех эмоций, что захлестнули её в последнее время.
— Альфред Джонс, ты – последняя скотина, — сквозь зубы отчеканила Ремёзина и, быстро подскочив к парню, принялась колотить того кулаками в грудь, что-то при этом выкрикивая, но настолько невнятно, что разобрать слова было невозможно.
Американец не обратил внимания на очередную истерику, а лишь со свойственной ему голливудской улыбкой протянул девушке небольшой, но опрятный букет из её любимых цветов — васильков. Глаза Ольги расширились и, немного помедлив, она дрожащими от волнения, на этот раз приятного волнения, руками взяла букет и, прищурившись от наслаждения, вдохнула запах, а перед взором встали родные бескрайние просторы полей.
В груди приятно защемило, а кошка, что раньше больно царапала душу острыми коготками, удовлетворено замурлыкала.
— Нравится?
— Очень… Но это ничего не меняет. Я тебе по-прежнему не верю, — украинка сосредоточила взгляд на букете, не поднимая глаз на Альфреда, потому что понимала, стоит ей только посмотреть на него, как она потеряет волю и твёрдость. Корочка льда, созданная с таким усилием вчера, слишком тонкая и уже начала подтаивать от этой улыбки, подпитывая, казалось, иссушенное сердце.
— Так значит, да? – иронично хмыкнул американец и аккуратно, но уверенно обхватил рукой Ольгу за талию и, прижав к себе, впился в губы, усмехаясь её растерянности. Букет выпал из рук Ремёзиной, рассыпая голубые, как небо, как море, как глаза обоих лепестки по полу. Девушка зажмурилась сначала от попытки сопротивляться, а потом от удовольствия. Сердце отбивало бешеный ритм и буквально выскакивало из груди. Руки сами обвили шею парня, а поцелую незаметно, но к наслаждению обоих углубился.
Громкий вздох вырвался у Украины, когда Альфред отстранился, что не могло не вызвать улыбку на губах вышеназванного. А щёки Ольги запоздало покрылись предательским багрянцем.
— Теперь веришь?
— Может быть…
— Это поправимо, — рассмеялся Джонс, проведя тыльной стороной ладони по щеке девушки, и на этот раз она не отстранилась, а положила свою ладошку поверх его.
— Я есть хочу, — внезапно надулся американец, в своей вечной манере уничтожая всю воодушевленность и романтику момента. Украина лишь обреченно выдохнула и нахмурилась с видом заботливой мамаши.
— Никаких гамбургеров. Сегодня будешь есть то, что я тебе дам.
— Но Оля, — заныл Альфред, — Ты, же знаешь, что я не люблю сало!
— Ничего. Моя кухня богата. Ты ещё моих фирменных пирожков не пробовал!
— О-оля…
— Цыц. Теперь ты под моей опекой, — хохотнула девушка и упрямо потянула всё ещё ворчащего, но со скрываемой удовлетворенной улыбкой, американца за руку, насмешливо вещая о вреде нездоровой пищи и пользе правильного питания. А ветер, влетевший в незакрытое окно комнаты, задорно подхватил красивые, словно нарисованные лепестки васильков и закружил их по комнате, напевая свою тихую летнюю песню непослушному дню, что пытался вновь испортить настроение всем прохожим. Цветы послушно расправляли голубые платьица и пускались в пляс, будто даже в такт какой-то только им слышной мелодии, не замечая ничего вокруг. И только трое – забавная смуглая девушка, неземной житель дома Альфреда и всё тот же ветер – удовлетворенно наблюдали за радостью двух людей. Нет, не нужно исправлять на «стран». В чувствах все одинаковы…